Часть их боли - Д. Дж. Штольц
И если первый глядел с неописуемым восторгом на физиономии, то на лице второго лежала тень печали.
Шло время. Наблюдая одиноко стоящую на берегу высокую фигуру, Момо тихонько отошел, благо трава тут была мягкая. Ему казалось, его не заметили, и он, позабыв о побеге, двинулся обратно к повозкам. Они уже развернулись. Там он забрался в свою, отыскал среди мешков место помягче и стал вспоминать Уголька. В последнее время эти воспоминания ускользали от него. После отвратительной жизни в банде казалось, что это все было прекрасным, но прошедшим сном. Обогнав повозку, в которой мирно спал, свернувшись калачиком, Момо, Юлиан взглянул на него внимательным взором, затем поторопил лошадь, чтобы выбраться вперед.
Отряд отправился в Байву.
* * *
Стояла та поздняя зимняя пора, которую на Севере считают весной. На протяжении всей дороги в Байву дули сильные ветра: пока еще ледяные, обжигающие лицо. Не привыкший к степям Момо кутался в шерстяные одеяла, чтобы согреться. Иногда он глядел на едущего в плаще нараспашку Юлиана и негодующе думал: «Всё им, кровососам, нипочем». Когда ветер спадал, а тусклые солнечные лучи сочились сквозь хмурые темно-серые тучи, юноша порой находил в себе силы перестать думать о пронизывающем холоде. Тогда он усаживался на мешок с овсом и, слушая размеренный шум копыт, дыхание лошадей и вьючных мулов, начинал разглядывать округу.
Никогда раньше он не покидал места своего рождения. Всегда его что-то останавливало. Он знал, где можно украсть что-либо без последствий, где поесть, а где вкусить любви. И хотя после рассказов Леи он иногда предавался мечтам о сказочных северных странах, о похождениях рыцаря Беттриса, но фантазиями все и заканчивалось. Им владели привычка и страх перед неизвестностью. Эти страхи были источником его проблем и причиной, почему он до сих пор жив, в отличие от многих других сотен мимиков, желавших загрести весь жар своими руками и оттого сгоревших.
Спустя всего лишь неделю, благодаря южным дорогам, вдали показался небольшой город, лежащий на берегу озера. Байва – матерь магических наук! Но мало что выдавало в городишке его славу, поэтому Момо поначалу счел, что это один из проходных пунктов, который они вскоре минуют. Вместо этого до него донесся приказ о прибытии на место, и юноша вылез из повозки. Он поковылял, заплетаясь длинными ногами, до ближайшего смуглого раба и дернул того за рукав.
– Это Байва? Это?
– Да. Байва. Магическая школа.
– Непохоже как-то, – сомнительно заметил Момо.
– Ну, так говорят другие. А чего ты ждал? – пожал плечами раб. – Огромного магического щита до солнца? Или это… радуги? Или иллюзий, которые дворцовые маги творят в небе по праздникам? Так смогут же, наверное, при желании. Но зачем сейчас, в мирное время?
– И то правда. А как думаешь, демонологи там водятся?
– Демонологи? Должны… Но мы туда не поедем. Хозяин приказал нам ждать в городе, не заезжая в саму школу.
Решив, что так и задумано и величайшая академия должна выглядеть всего лишь неприметным замком, раб пошел готовиться к разгрузке тюков. А Момо, почесав голову, поплелся назад с чувством облегчения оттого, что ему не придется воочию увидеть демонологов. Чуть позже Юлиан тоже велел ему оставаться среди повозок, чтобы исключить нежеланные встречи, где ненароком может раскрыться сущность мимика. Тогда юноша, усевшись в уже полюбившуюся арбу, закутался в коричневое одеяло и принялся рассматривать круглую, бочковатую башню вдалеке, к которой жались башенки пониже. Некогда на том холме величайшим Моэмом была высечена первая искра магии. Чудо! Благословение богов! Спустя столетия ощущение необыкновенности здесь иссякло, а тонкая полоса оливковых рощ, растущая между замком и озером, служила скорее местом прогулок и отдыха для приезжих богатеев. Здешнему чуду теперь дали другое имя – магическая наука…
* * *
– Вас примут, почтенный, после полудня. Пожалуйста, не сочтите это за грубость или пренебрежение к вашему статусу. Просто магистр мирологии Иоланд сейчас очищает свой разум в оливковой роще. Его не дозволено беспокоить, – говорил один из управляющих школы, стоя перед прибывшим и кланяясь.
– Хорошо, – ответил Юлиан. – Негоже подгонять старость. Ведь правда же, что магистру Иоланду больше ста десяти лет?
– Так и есть! – гордо сказал пожилой мужчина. – Он застал образование Рабского простора. Не каждый мудрый вампир может похвастаться этим. И до сих пор он помнит все трактаты, даты, имена, причем без обмолвки. Вижу, вы очень устали с дороги. Приказать подготовить вам ванну?
– Извольте.
Поблагодарив управляющего, чрезвычайно вежливого оттого, что гость является сыном самого советника Ралмантона, Юлиан вернулся в свои покои. Его приняли с почетом, хотя и удивились отсутствию уведомительного письма о приезде. Байва была почти пуста. Гулкое эхо гуляло под ее низкими сводами. Большую часть неофитов, отпрысков знатных семей, а также учителей призвали на войну, чтобы показать, до чего могущественно магическое воинство Элейгии. Часть из них уже погибла при осаде Сапфирового города, став жертвой стрел, копий и вражеских заклинаний. Еще часть, куда большая, погибнет при осаде Змеиного города – такова плата за высокий статус мага.
После обеда, когда дождь моросил на городок, Юлиан уже сидел в кресле перед глубоким стариком, поддерживающим свою жизнь магией. Иоланд, магистр мирологии, был сухоньким, маленьким, а еще постоянно щурился оттого, что глаза у него начали затягиваться белесой пеленой. Во время беседы он часто погружался в раздумья, замолкал и только спустя минуту отвечал.
– Труд «Об артефактах» 2082 года, значит… – шептал старик.
– Да, он самый, – подтвердил Юлиан. – Я только начинаю знакомиться с мирологическими трудами, однако меня заинтересовали исследования магистра Гахеодория, а также его ученика Пацеля.
– Ваш интерес благороден. Труд Гахеодория «Об артефактах» и правда стоит того, чтобы изучить его. Автор был человеком высочайших достоинств, я хорошо его помню. Что касается Пацеля… Кхм… Пацеля… – Магистр сморщил маленькое лицо и кашлянул, будто ему было неприятно даже называть это имя. – Я бы не рекомендовал вам увлекаться недописанными… кхм… художественными сочинениями этого настырного человека, которые и назвать трудами-то язык противится. Они ненаучны, оскорбительны…
– Почему? Разве Пацель не прямой продолжатель дела своего учителя?
– Только в изначальном замысле. Гахеодорий правильно рассуждал, что все в мире взаимозаменяемо и, где образуется пустота от ушедшей силы, там обосновывается другая, пришедшая. Таким образом, наш мир пребывает в постоянном балансе. Но Паце… этот человек абсурдных взглядов посмел утверждать, будто зашел в исследованиях дальше учителя, будто все не взаимозаменяемо, а… конечно! – Магистр сжал морщинистые губы.
– О конечности магии ранее писали и другие мирологи…
– Насколько глубоко вы продвинулись в изучении данной темы, почтенный? – неожиданно поинтересовался магистр, в подслеповатых глазах которого вспыхнуло неудовольствие.
Юлиан сразу понял, что старый Иоланд испытывает неприязнь
