Роман Глушков - Грань бездны
– Я никогда не посягал на нашу веру! – вновь возопил де Бодье, стряхнув с себя предательское оцепенение. – Я чист пред ней и в помыслах, и деяниях! Да, каюсь: волею судьбы у меня не было шанса регулярно совершать помазания! Но когда три дня назад я со слезами на глазах молил вас, ваше ангелоподобие, одарить меня новыми стигмами, вы мне отказали! Да, я мало кому здесь знаком, поэтому на меня так легко и возвели поклеп! Вот почему я призываю в свидетели моей правоты ангелов – тех, от кого при всем желании нельзя утаить правду! О Метатрон, пошли же наконец нам знак, что ты видишь, насколько я пред тобой искренен!
– О мой заблудший брат, сколь же велико твое грехопадение! – вместо Метатрона ответствовал вероотступнику Нуньес. – Отказываясь от чистосердечного раскаяния, ты продолжаешь упрямо стоять на своем, да еще гневишь Септет! В последний раз призываю тебя: одумайся, открой свою душу, вознеси молитву и впусти в сердце ангельскую благодать! Ведь если мы – твои братья по вере – не простим тебя, ангелам сделать это будет не менее трудно!
– Братья и сестры! Единоверцы! К вам обращаюсь, ибо вам я доверяю больше, чем тем, кто устроил надо мной неправедное судилище! – Отвернувшись от первосвященника, Сенатор предпочел говорить с народом. Что было весьма хитро. Если Нуньес не питал к Гуго ни грамма симпатии, то толпу де Бодье однозначно не оставил равнодушной. – Нет на мне греха вероотступничества, клянусь пред ликами взирающих на нас ангелов! Пока не поздно, помолитесь вместе со мной о чуде, которое убедило бы всех вас в моей невиновности! И вас, ваше ангелоподобие, я призываю присоединиться к нашей братской молитве, ибо, как честный септианин, я не держу на вас зла за допущенную вами ошибку! Начнем же прямо сейчас! О превеликий Септет Ангелов! Услышь мольбу раба твоего Гуго, который был несправедливо осужден на смерть и возносит тебе свою последнюю молитву!..
От столь немыслимой наглости Нуньес оторопел. Наверняка в его судейской практике встречались вероотступники, которые наотрез отказывались признавать свою вину. Но будучи помещенными в Душечиститель, все они либо немели от ужаса и замыкались в себе, либо истово молились, не реагируя ни на что, либо напрочь утрачивали рассудок и начинали биться в истерике. Подобные же экстравагантные еретики, которые в полушаге от жуткой смерти начинали бы заигрывать с толпой – исключительное право, которое было дозволено здесь лишь самому Нуньесу! – первосвященнику явно еще не попадались.
Заткнуть вероотступнику рот кляпом он не мог. Согласно протоколу церемонии Гуго еще предстояло ответить на ряд протокольных вопросов. Приказать клирикам бить связанную жертву тоже нельзя. Единственная пытка, которую разрешалось применять дознавателям синода – изматывающие круглосуточные допросы вкупе с мрачной обстановкой и скудной тюремной пищей. А рукоприкладство церковь Шестой Чаши категорически отвергала – чай, не в дремучие века живем, и чрезмерная строгость к заблудшим единоверцам не делала чести служителям Септета.
Прежде чем с первосвященника сошла оторопь и он вновь заговорил, де Бодье успел прочесть половину своей отчаянной молитвы. Словами не описать, как он старался, – такое следовало видеть и слышать самому. В этом, по сути, и был весь Гуго. Ежели он брался за работу, то делал ее на совесть, будь она хоть ремонтом бронеката, хоть мольбой к ангелам о даровании чуда. И когда я увидел, как стоящий справа от меня горожанин – прилично одетый господин средних лет – взялся шепотом повторять вслед за Сенатором слова его проникновенной речи, мне тоже невольно захотелось к нему присоединиться.
Впрочем, на площади набралось немного откровенно сочувствующих де Бодье септиан. И все же их было гораздо больше, нежели я рассчитывал увидеть. Все молитвы в толпе сейчас читались вполголоса, чего нельзя сказать о выкрикиваемых еретику проклятьях. Но даже проклинай его в эту минуту хор из полутысячи человек, подавляющая часть зрителей все равно хранила молчание.
Подчеркиваю: они молчали, а не выступили решительно в поддержку первосвященника. Это значит, что брошенные Сенатором в народ зерна сомнений все же проклюнулись. Нам с Убби и прочими заговорщиками требовалось лишь вовремя удобрить эти семена, чтобы они в итоге дали всходы. Чем мы и должны были заняться уже очень скоро.
– Коварный еретик! – вскричал наконец Нуньес, ответивший на выходку смутьяна-вероотступника взрывом праведного гнева. – Не смей своими хитрыми речами затуманивать разум благочестивых братьев-септиан! О да, воистину, это тебя я видел сегодня в знамении, осенившем меня во время утренней молитвы! И было в нем сказано: «И извергнут уста посланника Багряного Зверя хулу на ангелов, и будет та хула неотличима от правды, и станут ему внимать даже те, кто непорочен и сердцем чист!» Признавайся, отступник: ведь ты – не кто иной, как рядящийся в одежды язычника прислужник самого Багряного Зверя! И это твои мерзостные собратья вот уже целую неделю будоражат покой жителей Великой Чаши! Признавайся или сгинь сей же час в очистительном свете священных нетопырей!..
– О всемилостивый Метатрон, разве ты не видишь, какую жестокую боль причиняют мне – невинному агнцу – огульные обвинения твоих слуг! – Гуго уже не молился, а практически рыдал и, кажется, был готов вот-вот утратить рассудок. – Ну когда же?! Когда ты явишь нам чудо и отведешь от меня все эти ужасные подозрения? Неужто мои мольбы кажутся всемогущим ангелам недостаточно искренними? Неужто такова она, высшая справедливость, в которую я веровал всю свою жизнь?..
Напряжение вокруг Душечистителя продолжало нарастать. А тем временем солнце полностью скрылось за горизонтом и Аркис-Грандбоул окутала ночь. Единственным источником света на площади осталась лишь клеть с нетопырями. Поодиночке эти мелкие зверьки фосфоресцировали не слишком ярко, но в количестве двух сотен тварей уверенно озаряли помост и первые ряды зевак. В мертвенном голубом свечении перекошенные физиономии Нуньеса и Гуго, а также суровые лица клириков выглядели жуткими масками. Это делало разыгранную пред нами драму похожей на кошмарный сон, где в любой миг могло свершиться все, что угодно.
Разумеется, такой переход от реальности к мистике был тщательно спланированным элементом спектакля. И прием этот работал как надо. Нуньес был асом в устроительстве подобных зрелищ и умел манипулировать толпой, задавая ей любое нужное настроение. В данный момент, судя по сгустившемуся мраку и нарастающему гневу первосвященника, дело шло к развязке. Поэтому и публика притихла, затаив дыхание и замерев в ожидании финала. Вернее, кровавой резни, за какой она, собственно говоря, сюда и пожаловала.
Де Бодье продолжал усиленно молиться и выпрашивать у ангелов чудо. С первосвященником он больше не разговаривал и вообще на него не смотрел. Возможно, Сенатор уже в нас разуверился, но тем не менее все еще выполнял наш наказ, демонстрируя воистину героическое самообладание.
– Что ж, раз прислужник Багряного Зверя упорствует и не желает ступить на путь покаяния, значит, так тому и быть! – с сожалением подытожил Нуньес, разведя руками. – Должен с прискорбием сообщить вам, дорогие браться и сестры, что душа этого человека отяжелела от грехов настолько, что уже не может самостоятельно вернуться к свету из того мрака, в котором она ныне погрязла. Это есть горькая и непреложная правда. И да простят нас ангелы за то, что мы оказались бессильны спасти нашего насквозь пропитанного ересью брата!
Молвив это, Нуньес приблизился к Душечистителю, повернулся к Гуго и, склонив голову, взялся читать отходную молитву. Как сказала видевшая ранее подобные казни Патриция, эта часть церемонии отнимала у первосвященника около трех минут. После чего он отдавал приказ клирикам и те, открыв клетку с нетопырями, выпускали их в стеклянный куб на расправу с жертвой.
Мы сильно рисковали, оттягивая исполнение нашего плана вплоть до этого кульминационного момента. Но риск того стоил. Напряженное ожидание толпы достигло апогея, что грозило придать нашей выходке должный взрывной эффект. К тому же лишь сейчас над площадью повисла натуральная гробовая тишина. Такая, которую прямо не терпится нарушить зычным, протяжным криком.
И он, конечно же, не замедлил разразиться. О, вы бы только слышали, что это был за вопль: резкий, пронзительный и по-настоящему душераздирающий! Даже зная о том, что сейчас произойдет, мы с Убби вздрогнули от неожиданности вместе с толпой, а у меня по коже пробежали мурашки. Что же тогда говорить о тех зеваках, кто был к этому не готов?
Молящийся Нуньес обернулся на крик так резко, что наступил на полу собственной сутаны и, кабы не подхватившие его под локти клирики, точно загремел бы на помост. Однако мало кто из зрителей заметил эту досадную оплошность первосвященника. Все они повернули головы и уставились туда, откуда доносился шум. Его вмиг подхватило несколько испуганных голосов, а затем еще и еще. За считаные секунды их стало столько, что крик, с которого все началось, попросту утонул в них, будто стук катящегося с горы камня в грохоте порожденного им камнепада.
