Алексей Корепанов - Тайны Древнего Лика
— Мы вместе найдем, Фло. — К ареологу наконец-то вновь вернулась способность управлять своим телом, и он привалился спиной к стене. — Я приеду к тебе в Чаттанугу, и мы…
— Нет, у меня не получится, — не дала ему договорить Флоренс. — У меня песок в голове, все больше и больше… До сих пор на зубах скрипит… Мне из-под него не выбраться… Пылевая буря…
Флоренс резкими движениями принялась теребить волосы — как будто сушила их под струей теплого воздуха. Батлер подался к ней, всматриваясь уже новым взглядом, — он никогда не смотрел на женщин так внимательно. Ареолог предпочитал воспринимать образ любой женщины в целом, не вдаваясь в детали, и Флоренс не была для него исключением. Теперь же, услышав последние слова нанотехнолога, он рассмотрел, что ее светлые волосы кое-где покрыты темным налетом… А придвинувшись вплотную к Флоренс, различил, что это красноватый налет. Налет цвета марсианской пыли.
— Пылевая буря… — пробормотал он. — Пылевая…
Рука Флоренс замерла и вяло опустилась.
— Ты сказала: «Пылевая буря»… Ты угодила в пылевую бурю. Недавно. — Ареолог не спрашивал, а утверждал. — Тебе удалось выбраться наружу… Да?
Флоренс молчала.
— Тебе удалось выбраться наружу, — повторил Батлер. — А потом ты вернулась сюда… Почему?
Флоренс продолжала молчать, и вид у нее был совершенно отсутствующий.
— Понятно, — после долгой паузы сказал ареолог. — Другое течение времени. Там прошло гораздо больше времени, чем здесь… и они уже давно улетели… Правильно?
Флоренс представила пустое небо над Кидонией — и вновь не произнесла ни слова. Только поежилась и еще глубже уткнулась в ворот комбинезона — теперь там скрылся не только ее подбородок, но и губы.
Батлер отстранился от нее, с силой потер ладонью лоб, словно это могло помочь привести в порядок взбудораженные мысли.
— Где этот выход, Фло? Ты можешь провести к нему?
Флоренс, чуть приподняв руку, показала в пустое пространство зала. Голос ее прозвучал невнятно и глухо:
— Там, в конце…
Ареолог рывком поднялся с пола и включил фонарь. Мощный световой поток устремился вдаль.
— И где же там выход?
Флоренс оттянула ворот комбинезона и отчетливо и холодно, на одной ноте, произнесла, отделяя слова друг от друга, — как будто одну за другой бросая льдинки в прорубь, в темную стылую воду:
— Не — трогай — меня — иначе — я — отгрызу — тебе — ухо.
Батлер некоторое время сверху вниз смотрел на нее. Она сидела неподвижно, опустив голову, напоминая аллегорическую фигуру Скорби на средневековых надгробиях. Потом бросил:
— Не вздумай вставать.
И направился вслед за лучом своего фонаря.
Он шел и думал о том, что командир с инженером покинули Марс и летят сейчас к Земле… а может быть, уже и прилетели… Он думал о том, что Свен скитается где-то в бесконечных коридорах и залах… если неведомый механизм перехода не выбросил его туда, к пирамидам Теотиуакана. Он шел и думал, что этот механизм может сработать еще раз… А если нет — у него, Алекса Батлера, есть теперь прекрасная возможность всю оставшуюся жизнь посвятить изучению великолепного, невиданного, полного всякой всячины сооружения, часть которого, находящаяся на поверхности, выполнена древними мастерами в виде лица. Он может ни на что больше не отвлекаться — здесь нет никаких мелких каждодневных земных забот, и никуда не нужно торопиться, и никто и ничто не мешает… Забыть прежнюю жизнь, зачеркнуть все прежние привязанности — и бродить, бродить, бродить по здешним лабиринтам. Бродить до конца жизни. А потом, если верить одной полупьяной скво, он окажется в какой-то тесной норе, и вспыхнет огонь — и это будет смерть и погребение, погребение вполне в стиле огнепоклонников. Погребение его, Алекса Батлера, неплохого, в сущности, парня, добравшегося до самого Марса. Пройдет сколько-то там лет, и программа «Арго» будет рассекречена, и весь мир узнает о парне из Трентона. А это — шанс. Не на бессмертие, конечно, но — на достаточно долгую память.
Все это было весьма и весьма неплохо, и он знал, что когда-нибудь обязательно вновь появится на свет — только уже, возможно, под иными небесами… Да, все было весьма неплохо — могло быть гораздо хуже… И все-таки в глубине души он сейчас предпочитал бы находиться не на Марсе, а созерцать этот кровавый мазок на небесном полотне из окна своей комнаты.
Впрочем, как и многие другие, Батлер в любой неблагоприятной ситуации подсознательно надеялся на хороший для себя исход. Это помогало ему жить — как и многим другим…
Подземный город… Если слова, сказанные псевдо-Флоренс, были порождением его собственного сознания или подсознания, то почему он «услышал» именно эти слова? Что это? Так озвучились его собственные предположения? Или дело тут в каких-то дремучих архетипах — памяти о подземных пещерах, где ютились первобытные племена? Или это проявилось неосознанное представление о том, что объектам внешнего, светлого, мира должны соответствовать объекты глубинного, темного?… Светлая королева Добра — темная королева Зла. Прозрачный аквариум — черная ваза…
А может быть, все иначе: представление о подземном городе возникло как шанс на спасение… Там есть все необходимое для беззаботного существования, и можно жить-поживать в этом городе до тех пор, пока не явятся спасители-освободители…
Батлер шел и шел к далекой стене, совершенно забыв о Флоренс, — и вдруг замер на месте, словно кто-то невидимый схватил его за плечи. В глубинах памяти приотворилась почти незаметная дверца, давняя-давняя дверца… Нужно было не дать ей закрыться, попытаться протиснуться туда и разглядеть, что скрывается там, в темноте…
Да, именно так оно и было! Далеко-далеко отсюда, на расстоянии четверти века…
Он уже не помнил, что занесло их в тот вечер в старый дом, который вот-вот должны были снести. Что они там забыли с Бобом Хаммером? И зачем полезли в подвал? Там было темно, и он вцепился Бобу в плечо, удержав того от шага вперед. Потому что ему показалось: перед ними — бездна. Провал. В этом провале тлели какие-то огоньки, веяло оттуда чем-то пугающим, недобрым… А в следующий миг словно что-то сместилось в его голове, и он увидел — не глазами, а неожиданно прорезавшимся внутренним зрением, — совершенно отчетливо увидел внизу, в головокружительной глубине, таинственный город с пустынными улицами и коробками зданий, в окнах которых кое-где горел свет… Черные дороги с редкими точками фонарей перекрещивались и разбегались в разные стороны, образовывали лучи и кольца, и как ни блуждай по ним — непременно окажешься в самом центре города, где возвышается что-то узкое… черное… чернее самой черноты… Угрожающе поднятый палец… Предостерегающе поднятый огромный палец… Ни в коем случае нельзя приближаться к этому пальцу, торчащему из тьмы, — но все пути вели именно туда. И только туда.
Это продолжалось несколько мгновений, не более, а потом Боб щелкнул зажигалкой — и видение пропало. Они стояли на нижней ступеньке лестницы, и перед лестницей в трепещущем свете зажигалки был виден серый бетонный пол, на котором валялись смятые пивные жестянки и какое-то тряпье. И ползали там, в пыли, черные жуки, стараясь укрыться по углам от неожиданного света…
«Господи, зачем мы туда полезли? — подумал Батлер, стоя посреди огромного зала, вдруг напомнившего ему тот подвал из детства. — Что-то прятали?»
Это была уже другая дверца к завалам памяти, и она не хотела открываться.
«Знаки, — сам не зная почему, сказал себе Батлер. — Каждый день мы получаем знаки, только не всегда можем разгадать их смысл. Вся наша жизнь наполнена знаками, но понимание приходит не сразу… или вообще не приходит. А хуже всего — если приходит поздно, когда уже ничего нельзя изменить, когда уже ничему нельзя воспрепятствовать, когда уже пошел не направо, а налево, когда уже открыл совсем не ту дверь — и замок защелкнулся за тобой, и у тебя нет ключа…»
Вновь представив тех черных жуков, копошившихся в пыли, он вдруг подумал о микроорганизмах. «Арго» вместе с модулем прошел наземную стерилизацию, дабы не занести на Марс земные бактерии. А если здесь, внутри Сфинкса, имеются свои бактерии и вирусы, тысячелетиями дремавшие в этих каменных толщах? И от этих марсианских вирусов и возникают галлюцинации в виде женщин в темно-красных одеждах…
«Что ж, прививки делать уже поздно, — подумал Батлер. — Коль на роду написано умереть не от птичьего, а от марсианского гриппа — тут уж ничего не попишешь…»
Сделав такой весьма ободряющий вывод, ареолог продолжил свой путь. Но вскоре начал все больше и больше замедлять шаги — до стены, к которой он направлялся, оставалось совсем немного, и в ярком свете фонаря было хорошо видно, что впереди, по всей ширине стены, не наблюдается ничего похожего на ворота, дверь, калитку или хотя бы лаз для кошки… Ничего.
