Резервист - Поселягин Владимир Геннадьевич
В общем, топил меня по полной, чтобы оправдаться. Некоторые бойцы ему поддакивали, так что, пока я был в тылу противника, на меня и завели дело. А тут мы вышли, таким табором, восемь трофейных танков, двенадцать БМП, шесть БТР, две САУ, шесть десятков армейских авто, почти все освобожденные узники вели. Старший офицер, что на том участке передовой находился, принял нас. Он и командовал дальше, а меня быстро задержали и в Донецк. Ни с кем из командования я не общался, сразу в изолятор. А там контрразведка работала по мне и военный следователь.
Вот и сижу в камере эти два дня… Хотя нет, неправильно говорю, нахожусь я в камере не так и много времени, больше по допросам таскают. Все забрали при задержании, одиночка, нары опускают только на ночь, поэтому я лежал на надувном матрасе и смотрел по ноуту «Уральских пельменей», фильмы разные, с наушниками на голове. Если кто подходил, Виденье показывало, убирал все и встречал конвой стоя.
А на меня, конечно, давили. Я ведь тоже на Васильева рапорт написал, как и на тех бойцов и офицеров, что с ним ушли, бросив своего командира. Написать рапорт можно по-разному, но тут я жестко топил всех. Неподчинение приказу, дезертирство, угон военной техники. То, что ушли те, бросив нас, я вменял в вину им и жестко стоял на своем. Рапорт мой завизировали в штабе той бригады, где мы вышли, и дальше по инстанции пустили. До главного штаба рапорт дошел, но его там порвали, о чем я в курсе. Ту цидульку Васильеву выдал один из замов командующего, и получается, что тень провала и выхода с потерями падает и на него, вот и постарался замять дело. Не помогло, командующий узнал о моем рапорте следующим же утром, а это сегодня, нашел на своем столе. Мне не сложно было сделать копию, телекинезом лист наружу, и дрон закинул в кабинет.
Командующему довольно сильно искаженную версию докладывали, а тут все как есть, тем более освобожденные крайне негативно были настроены к тем, кто не пошел их выручать. Трусы и недоноски, это самые легкие эпитеты, коими их награждали. У спасенных брали интервью множество журналистов и военных корреспондентов, и те многое порассказали о своем выживании в лагере. И о том, как мы их спасли.
Самый большой ажиотаж вызвало видео, с момента, как мы покинули Донецк, и до возвращения к нашим с бывшими узниками на руках. Съемка нарезана была фрагментами, слепили полуторачасовой фильм-экшен, со мной в главной роли, вот и получилось занимательное зрелище. Там многие из моих бойцов себя узнали, в фильме они были показаны с очень хорошей стороны, ну кроме ушедших. Эти как раз наоборот – в самом худшем виде. Я выложил видео, уже находясь в камере, четыре часа назад… К слову сказать, сам фильм заканчивается тем, что меня арестовывают, разоружая, и увозят в неизвестном направлении. И надпись: «Фильм снят по реальным событиям». Как часть бойцов отказались со мной идти, тоже было хорошо показано. Неприятно, я стоял как оплеванный, меня предали, и это в фильме тоже было.
Не стоит думать, что это месть, мне просто было скучно, а удалять уже не стал. Пять миллионов просмотров за четыре часа. О моем аресте многим стало известно, и это спасенными было воспринято негативно, очень сильно недовольными были. Однако Васильева военная прокуратура не тронула, более того, на данный момент он уже капитан и командует моей бывшей ротой, представлен к награде. Приказ приостановил командующий, прочитав мой рапорт. А так контрразведчики, что меня допрашивали, сказали, что роту придется формировать заново, психологическая устойчивость в подразделениях на нуле. Те, что со мной пошли, относились к выжившим при выходе с откроенным презрением, а те чувствовали свою вину. Похоже решили раскидать их по разным частям и набрать новобранцев.
После допросов контрразведка выясняла, кто мне помог с данными по тылам противника. Раз мы так легко дошли, значит, кто-то помог. Именно мне. Васильеву явно не помогали, и это было очевидно. И что это за оборудование, от которого противник выходил из строя? Везде я отвечал, что давал подписку о неразглашении и не имею права говорить на эту тему. Даже кто дал подписать, не сообщал, дескать тоже не могу разглашать, так что по освобождению те показания взяли, а что в действительности хотели узнать, не смогли.
Другое дело следователь военной прокуратуры. Он не занимался моим рапортом на Васильева и часть бойцов роты, и о их дезертирстве. А я копию рапорта направил и в военную прокуратуру. Дежурный нашел на столе, вернувшись из туалета, и завизировал. Там уже передали другому следователю, но ему сегодня позвонили и приказали пока отложить все. Если уж верха стопорят, то что мне-то дергаться? Насчет меня в принципе тоже такой приказ пришел. Уже было решено, что виновных тут нет, просто ситуация так сложилась. Так что чего тут рыпаться, просто время тянул.
И вот снова конвой, я быстро убрал вещи, и меня сопроводили к следователю. Вернули все изъятое и сказали, что следствие закрыто. Сказал это следователь с очень недовольной физией. У него ко мне была острая антипатия. А при первом допросе, когда тот спросил, как сильно меня гнетут такие потери, я с легким недоумением ответил, что мои подразделения потерь не понесли, даже раненых всего двое, да и те легкие. Так тот сказал, что он о группе Васильева говорит, и на мой резонный вопрос: «Почему меня должно волновать не выполнившее приказ подразделение, я за него не отвечаю?» – долго и пристально на меня смотрел, а я взгляд не отводил. Вот с тех пор тот сильно и невзлюбил меня.
Покинул изолятор, автомат и пистолет мне не вернули, сказали, что в часть отправили, немногочисленные вещи, что были при мне на момент ареста, и телефон вернули, остальное у меня в хранилище было. На выходе из изолятора увидел целый митинг, требовали меня выпустить. Что-то желания никакого не было встречаться с людьми. К тому же тут посыльный был, командующий хотел со мной поговорить. Меня вывели с двумя сотрудниками через служебный выход. Там на машине в штаб.
Командующий был недоволен. Это чувствовалось в эмоциональном плане, хотя внешне не демонстрировал. Внимательно выслушал описание всех приключений, недовольно цыкнул на мои слова о дезертирстве части роты и сообщил, что не рекомендовано больше доверять мне какие-то подразделения под командование. С этой минуты меня переводят сюда, в штаб, в один из отделов. К топографам меня направляли. Ну и под конец подсластил пилюлю, сообщив, что мой рапорт о награждении отличившихся бойцов и офицеров подписан. Покинув штаб, я сразу поехал домой, такси вызвал, наличка была. Душ хотел принять, а дверь закрыта, и ключ не подходит. На звонок долго не отвечали. Понятно… В квартире все – теща с тестем, жена, дочка вот в садике, но не пускают, сменили замок. Вышел тесть, вынес два чемодана с моими вещами и сказал, что Нина меня не хочет видеть, попросил больше не приходить. Кажется, догадываюсь почему. С ней тот военный следователь, что мое дело вел, долго разговаривал, о чем – не знаю, но видимо наговорил нужное им. Да плевать. Пусть все, что им дал, отступными будет. Теперь хоть с Ирой и Машей заверчу отношения, а то хожу вокруг них, как кот вокруг миски со сливками.
– Ясно, – кивнул я. – Не появлюсь больше. На развод подам сам.
Тесть только кивнул и ушел в квартиру, щелкнув замком. А я, стараясь задавить лыбу, в отношениях с Ниной мне нравился только секс, поскакал вниз по лестнице, там камер нет. Убрав чемоданы в хранилище и легко спускаясь, направился к парковке. Забрал «Газель», запасной ключ в хранилище был, а документы на машину в одном из чемоданов, и покатил прочь, выискивая в телефоне адреса адвокатской конторы по бракоразводным делам и ближайшую гостиницу. Хочу номер снять, душ все еще желаю принять. А тут обнаружил слежку за собой, и очень умелую. Когда я припарковался у одного из домов, тут на первом этаже офисы, меня интересует адвокатская контора, отметил, что пять машин меня сопровождало, то и дело меняясь, в них девять сотрудников наружки.
– Да и черт с вами, – пробормотал я себе под нос, проходя в офис.
