Василий Головачёв - Атлантарктида

Это подействовало.

— Но они исчезли…

— Они проникли в центральный девайс хроносдвига, мы успеем!

Сзади снова затрещали выстрелы, приближаясь.

Девенпорт больше не колебался.

— Ну, Гленн, если вы что-то затеяли… Боб, за ним!

Американцы бросились к статуе человека-динозавра, которого Форестер окрестил Дохомом.

Антарктида.

Глубокое прошлое

Сотрясение организма — больше внутреннее, чем внешнее — было таким сильным, что Вербов испугался — как бы чего не оторвалось или не лопнуло! Однако неприятные ощущения длились недолго, пламя в глазах растворилось в белой пустоте, несколько мгновений длилось стремительное падение — опять-таки если верить психике — сквозь колючий холод, мышцы тела свело, и Вербов осознал себя впаянным в прозрачную глыбу непонятной субстанции: первая мысль была — как муравей в янтаре!

Попытался шевельнуться — и не смог. Он и в самом деле находился внутри странного кристалла, обнимающего тело так плотно, что невозможно было двинуть ни рукой, ни ногой. Дышать эта масса не мешала, да и то благодаря кислородной маске, и вообще не ощущалась твёрдой материей, но двигаться не давала.

Скосив глаза, Вербов понял, что висит внутри глыбы в метре от пола, вызывающего ассоциации с водной поверхностью. Попытался оглядеться, меняя вектор к периферии поля зрения, как его учили когда-то в школе спецназа.

Шеренги «обрубков деревьев» вокруг поляны со статуей Дохома исчезли, как и сама статуя. Прямо перед глазами пленника распахивалась некая неясная даль, пронизанная отдельными скалами наподобие грубых обелисков красного цвета и гороподобными утёсами, напоминающими не то пирамиды, не то чудовищные сооружения.

Над обелисками и утёсами плыли в голубовато-белёсом небе массивные грибообразные зонтики и «дирижабли». Небо мерцало, в нём то и дело разгорались и гасли звёзды и клубки пламени, будто там, буквально в верхних слоях атмосферы, шло невиданное космическое сражение.

В самый краешек поля зрения влип прозрачный блик.

Что-то пискнуло в ухе.

Вербов спохватился, позвал:

— Инга!

Рация тихо просвистела в ответ.

— Инга, ты меня слышишь?!

— С-с-лы… ш-ш… — с трудом разобрал он слово. Сердце заработало быстрей.

— Слава богу, а то я уже запсиховал! Виктора Степановича не видишь?

— Он с-с-ле… в-в… от м-мен-н…

— Слева? Не могу повернуть голову…

— Я т-то-ш-ш…ше…

— Виктор Степанович!

Молчание в ответ.

— Он двиг-гает-т… ся… там-м ч-что-то сто…

— То есть он освободился?! Как?!

— Н-не зна-на-у-у…

— Виктор Степанович! Отзовитесь!

Дрёмов не ответил.

Вербов попробовал скосить глаза правее, не смог. Пришла трезвая мысль: если освободился Дрёмов, то смогут и они. Как он это сделал? Мысленно? Напрячь мозги, образно говоря, и приказать этой глыбе раскрыться? Что она собой представляет? Желе, стекло, кристаллический монолит, силовое поле?

Сим-сим, откройся!

Ничего не изменилось. Он по-прежнему не мог шевельнуться.

Что за хрень?! Как в асфальт закатали… прозрачный…

По плечам, по всему телу побежали иголочки: сжатые кровеносные сосуды требовали движения.

Вербов попробовал сокращать мышцы таким образом, чтобы они уходили внутрь тела, освобождая внешнюю полость вне тела. Пальцы правой руки закололо сильней. Он внезапно понял, что рука сжимает рукоять автомата (в момент прыжка он готовился к стрельбе), а указательный палец вообще касается спускового крючка.

Так, хорошо, это идея — попытаться нажать на крючок, ведь ход нужен — всего полсантиметра. Ну-ка, ну-ка, давай, майор, конфетку получишь…

Вербов напрягся, пытаясь вдавить курок, но цели не достиг, палец не продвинулся и на миллиметр.

А что, если снять напряжение плеча? Мышцы расслабятся, локоть левой руки отойдёт назад, правая подвинется вперёд, и вместе с ней палец… нет?

Он «поиграл» мышцами (подумав при этом: хорошо, что они есть, не такие, как у Шварценеггера, но всё же), и ему удалось расслабить плечи в перекосе так, что правая рука сдвинулась вперёд, и палец вдавил-таки курок автомата.

Раздалась глухая очередь в три выстрела… и кристаллическая масса, сжимавшая человека, рассыпалась грудой тающих кристаллов-лепестков. Вербов упал на «водную поверхность», которая вовсе не была (и к счастью!) водой, с высоты одного метра, присел на корточки: ноги затекли, икры свело. Но тотчас же вскочил, озираясь.

Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы оценить ландшафт, окружавший место действия.

Они с Ингой оказались на плоской вершине конусовидного сооружения, накрытой куполом бликующей плёнки, с откосов которого спускались толстые гофрированные трубы. По сути, это и был Купол, только не прячущийся под толщей воды озера и подо льдами, а стоявший на поверхности земли.

Конус окружали сооружения необычных форм: кособокие и винтовые башни — «обелиски», тёмно-коричневые громады, очертаниями напоминавшие выброшенные на берег морские суда, танкеры и крейсера, и высокие, уходящие в голубоватое бездонное небо мачты.

Над всем этим производственно-городским пейзажем парили на высоте нескольких километров гигантские «зонтики» и округлые «дирижабли», под днищами которых вихрями кипел горячий воздух, пронизанный сеточками голубых молний. Со спин «дирижаблей» били в небо молнии гораздо большей яркости и размеров, и там, на грани видимости, вспыхивали и гасли клубочки пламени.

Не оставалось сомнений: здесь, в неизвестном районе Земли, вовсе не похожем на укрытую льдами Антарктиду, шла настоящая война! И первой напугавшей Вербова мысль была — они провалились в прошлое, к моменту сражения атлантов (антарктов) и гиперборейцев!

Стал слышен гул, волнами обрушивающийся на конус Буфера. Временами до слушателя долетали серии щелчков и тресков, похожие на выстрелы. Но вывел его из ступора не выстрел, а звон за спиной. Вербов стремительно обернулся, поднимая ствол автомата.

Слева от него в прозрачном «саркофаге», в каком недавно находился он сам, висела Инга, напоминая изваяние самой себе.

Ещё левее, в центре площадки, зыбилась необычная сложная конструкция, верх которой представлял собой статую Дохома, а низ — переплетение всевозможных геометрических фигур, из которого во все стороны торчали змеевидные отростки со светящимися шариками на концах.

Дрёмов был здесь. Он стоял спиной к Вербову, лицом к изогнутой светящейся полосе, и держал ладони на двух отростках, шевеля ими в разные стороны, как будто это были джойстики.