Михаил Ахманов - Третья стража
Семипалые могли затаиться в солнечной короне или в атмосфере одной из планет-гигантов. То и другое опасно – потоки раскаленной плазмы в фотосфере звезды столь же губительны, как чудовищные бури на Сатурне и Юпитере. В таких условиях стабильность защитных полей зависит от случая, и если ее нарушить, корабль распадется облаком микрочастиц. Вероятно, семипалые не будут рисковать, как бы им ни хотелось укрыться понадежнее… Есть другие варианты, проще и безопаснее, размышлял Защитник, взирая на Млечный Путь и пылавшее в неизмеримых далях ядро Галактики.
Как он относился к его обитателям? Как преданный слуга к господину?.. Как солдат к военачальнику?.. Как покорный сын к мудрому родителю?.. Пожалуй, он что-то ощущал, но в земных терминах аналогий его чувствам не нашлось бы. Благодарность была ближе и понятнее всего, ведь эти существа одарили Защитника самым драгоценным, что можно предложить разумной или неразумной твари, – жизнью. И к этому дару было добавлено столь многое! Гигантская мощь, безграничная память, неподвластное времени тело, возможность странствовать где угодно, жить в пустоте или на любой из миллионов планет Галактики… Дары поистине бесценные, и плата за них одна – верность. Не верность раба хозяину, даже не верность долгу, а лишь собственной сущности, цели, ради которой он был создан.
Защитник отвел взгляд от звездных небес и посмотрел на скалу под ногами. Твердая каменная глыба, и рядом множество таких же, каменных, ледяных, железо-никелевых… Скопление материи, где можно укрыться, но семипалых здесь нет. Что ж, это не единственное место, где кружат обломки погибших миров и всякий космический мусор! Есть и другие, определенно есть!
Покинув астероид, Защитник устремился в космос.
Семипалые не хотят с ним встречаться?.. В одном из земных языков было нечто подходящее к этой ситуации: знает кошка, чье мясо съела… Он извлек эту фразу из своей бездонной памяти, и все двойники, составлявшие его разум и тело, повторили ее, откликнулись эхом сотен голосов. Семипалые не хотят встречаться? Но все же он нанесет им визит!
Он мчался все быстрее и быстрее, направляясь к кольцам Сатурна.
* * *Седьмой Коготь не вышел на связь, и через два оборота планеты в предгорья отправился новый отряд. Тело Седьмого Когтя, пробитое стрелами и исклеванное птичьей стаей, нашли в деревянной раме на колесах, примитивном транспортном средстве дикарей. Они оказались опаснее, чем можно было предположить; вероятно, Седьмой Коготь допустил ошибку, вступив с ними в контакт, не подкрепленный демонстрацией силы. Спалив его останки, отряд обследовал ближайшую местность, но дикарей не нашел и возвратился на корабль.
Тревоги это происшествие не вызвало – при высадке на планеты с агрессивным населением потери были неизбежны. Если действовать осторожнее, операция на континенте могла продолжиться с большим успехом, но Пятый Коготь все же запросил распоряжений с флагмана. Инициатива в Империи поощрялась лишь тогда, когда ее проявлял вышестоящий.
Было приказано ждать. Затем три корабля, дрейфовавших в кометном облаке, пришли в движение – очевидно, Третий Коготь, глава экспедиции, уверился, что планета ничем не грозит, кроме стрел дикарей и хищных птиц. Под его началом были две тысячи десантников, а к ним – корабельные орудия, защитные поля, снаряды с ядовитым газом, больше сотни челноков с метателями плазмы и другие средства умиротворения. При нужде флотилия могла распылить планету или нанести мощные локальные удары по островам и материку, вызвав тектонические подвижки и разломы континентальных плит. Однако этот способ действий считался крайним – богатый жизнью мир представлял слишком большую ценность для будущих колонистов.
Корабль-разведчик служил маяком. Три огромных звездолета двигались к нему, навигаторы вели флотилию кратчайшим курсом, аналитики просчитывали лучший вариант стратегии. Целью был не материк, а самый крупный остров архипелага, который предстояло стереть в пыль и утопить в океане или очистить от обитателей. Плазменный удар с орбиты и полное уничтожение острова были бы самым простым решением, но, как показали расчеты, это вело к катастрофе планетарного масштаба: волны цунами обрушатся на берег континента, вспыхнут давно погасшие вулканы, тучи пепла окутают мир, лишив растительность тепла и солнечного света. Подобный катаклизм не исключался – колонизация не являлась главной целью, с ней можно было подождать, пока не восстановится стабильность и не придет в равновесие экосистема. Но, как считали в Империи, простые решения – не самые верные и демонстрируют скорее леность ума, чем усердие и преданность долгу. Так что Третий Коготь велел не спешить с орбитальной атакой и готовиться к высадке.
Три боевых звездолета уравняли скорость с вращением планеты, зависли над архипелагом и, дождавшись ночи, отстрелили звенья малых челноков. Подобно хищной стае, кораблики ринулись к берегам острова.
Глава 20
Семипалые
Глебу привиделся сон: будто сидят они с Мариной на каменной скамейке древнего амфитеатра, и он рассказывает жене о том, что случилось в последние месяцы. Про Защитника Йокса и песчаных демонов, круживших внизу на арене, про башню с роботами и сказочный мир, где его признали королем, про Грибачева Пал Никитича, Внешнюю Ветвь и гениев Земли, которым так необходима его помощь, про странствие в Новый Мир и схватку с тлем барга, жутким чудищем, что прыгает с деревьев, про чудесного коня, примчавшегося из степи ему на помощь. Марина слушала, улыбалась и вдруг промолвила: не о том говоришь, милый! Все, конечно, очень занимательно, и про Йокса с роботами, и про твое королевство, но и без этих причуд ты бы прожил, не в них главное. А в чем, спросил во сне Глеб, предчувствуя ответ. Я к тебе вернулась, сказала Марина, ты уже не в тоске и печали, уже не одинок, моя любовь с тобой. Тори, которую ты здесь нашел, это ведь я! Неужели ты не понял?.. Глеб задумался – должно быть, надолго, но время в сонном видении летит быстрее, чем наяву. Миновала тысяча лет, и он наконец произнес: я думал об этом, но сомневался – Тори так на тебя не похожа… И все же Тори – это я, настаивала Марина. Женская магия, милый! Я объясню, и ты поймешь. Смерть нас разлучила, но если нашлась другая женщина с любящим сердцем, то в ней живет моя душа. Подумай, разве может быть иначе?.. Это ведь так просто! Просто и неизбежно!
В самом деле, просто, подумал Глеб в своем сне. Не боги, не демоны, не звезды в небесах определяют судьбу человека, а только свойства его сердца и ума, наследие сотен поколений предков. Они, эти дары, приводят мужчину и женщину друг к другу, соединяют их, и если случается это опять, разве не оживает душа погибшего в новом обличье, в новой ипостаси?.. Права, права Марина, это неизбежно!
А она продолжала шептать, шептать и улыбаться, прижимая ладонь к животу. Первенец, услышал Глеб, наш первенец… Ее лицо вдруг начало меняться, черты Марины и Тори соединялись, сливались воедино, и только глаза были прежние – темные, как лесные озера. Глеб потянулся к ней, хотел обнять, и вдруг понял, что он уже не спит, и Тори рядом не во сне, а в яви – приподнялась в постели и смотрит на него с тревогой.
За окном затопотали, зафыркали вороной и серый.
– Что-то случилось, – сказала Тори. – Что-то нехорошее. Вставай, Дон.
Полуголые, они выскочили на поляну. Луны, большая и малая, висели в небесах, бросая пепельный свет на дома и деревья, теплый ветер гулял среди ветвей, в лесу сонно попискивали птицы. Кони приблизились к ним, и Уголь положил тяжелую голову на плечо Глеба.
– Зарево. Там! – Тори вытянула руку на юго-восток, где за лесной чащей лежал океанский берег.
Над вершинами деревьев плясали далекие призрачные сполохи. Дым в ночной тьме не был виден, но Глеб понял: что-то горит. Так полыхает, что заметно из Трех Дубов, хотя до океана не меньше восьми километров.
– В той стороне поселок? – спросила Тори.
– Кажется, но точно не знаю. Разбужу Сигне и Черемисова, спросим у них.
– Буди и седлай коней. Надо съездить и посмотреть. Если это плоскомордые убийцы… – Тори стиснула кулаки и ринулась в дом. Через мгновение в окно полетели джинсы и кроссовки Глеба.
– Вставайте! – крикнул он, торопливо одеваясь. – Вставайте! Пожар на берегу!
В домах соседей вспыхнул свет. Выскочил Черемисов, босой, растрепанный, в пижамных штанах и майке, за ним появилась Сигне Хейгер в длинном, до пят, пеньюаре: губы слегка подкрашены, прическа – волосок к волоску, хоть сейчас на бал.
– Что за ночной переполох, сокол ясный? – спросил поэт, широко зевая. – Ну, раз уж мы поднялись, надо бы кваску испить, а лучше браги… Сказано мудрецом: не избежать конца пути земного, вели же принести вина хмельного![19]
Он пригладил бороду, огляделся и снова зевнул.
– Кажется, там горит, – сказал Глеб, ткнув пальцем в призрачное зарево. – Лесной пожар? Бывают здесь лесные пожары? Или там поселок?
