Вячеслав Шалыгин - Свинцовый шквал
Так продолжалось довольно долго, но всему наступает конец, даже светопреставлению. Постепенно дрожь земли пошла на убыль, ураганы стихли, а тучи пепла, сажи и грязи окончательно осели на изуродованную землю. И вот тогда-то выяснилось, что, во-первых, в центрах всех пяти локаций кружат и не собираются униматься огромные вихри, а по их периферии и сверху мертвые территории теперь прикрыты гравитационными колпаками-барьерами. Тогда еще люди не знали, что такие же «колпаки», только перевернутые, ограничивают локации и под землей, замыкая сферы Барьеров. Тогда многого еще не знали, да и не особенно хотели знать. Тогда все хотели только одного – выжить. Жаль, что это ни у кого не получилось.
Люди гибли миллионами. Материальный ущерб был невосполним. Моральный – тем более. Ни сразу после Катастрофы, ни позже. Такое восполнить было просто нереально. Да и некому. В пяти локациях образовавшейся Зоны Смерти не осталось никого живого.
Поначалу. Когда же основная фаза Катастрофы закончилась, вдруг выяснилось, что внутри локаций погибли не все.
Прошло какое-то время, и неизвестно откуда в Зону начали возвращаться пропавшие в катаклизме люди. Сначала по одному-два в день, а затем и десятками они появлялись в центрах локаций, более-менее приходили в себя и отправлялись на поиски выхода из этого ада. Тоненькие ручейки выживших медленно потянулись к Барьерам, с трудом вышли за них и… ушли обратно в Зону. Никто из вернувшихся невесть откуда счастливчиков больше не мог жить вне Зоны. Людей мучили сильные боли и приступы тошноты, они буквально сходили с ума, если удалялись от проклятых «пузырей» более чем на сотню километров, они были готовы продать душу, лишь бы вернуться в Зону Смерти. Поначалу их называли «проклятыми», но когда разобрались, в чем причина их безумия, стали называть «жжеными». И это было точнее.
Фокус заключался в том, что из неизвестного пространства, доступ в которое открывался внутри вихрей, вернулись только те люди, которые еще до Катастрофы вживили себе компьютерные импланты в разные части тела, а главное – в мозг. В конце сороковых годов двадцать первого века это считалось удачной идеей. Микроскопический компьютер, сделанный из нанороботов, ничуть не вредил человеку, встраиваясь в его нейронную сеть, или, как выражались узкие специалисты, «подсасываясь к мозгам», зато обеспечивал ему заметные преимущества перед людьми без имплантов. Во всем, от калькуляции или простейшего расширения объема памяти до решения в уме сложных логических задач. К пятьдесят первому году любой специалист без компьютерного импланта в голове просто не выдерживал конкуренции с «подшитыми» коллегами, а «чистый» студент не имел шансов стать таким специалистом, поскольку не мог зафиксировать в памяти терабайты информации, как это делали «компьютеризованные» товарищи по кампусу. Даже школьники не могли обойтись без вживленных компьютеров. Ведь как иначе «закачать в память» толстый том какого-нибудь учебника – понятное дело, слово в слово. С имплантами же это все равно что зазубрить считалочку про гулящего зайчика.
В общем, к пятьдесят первому имплантная лихорадка захлестнула большинство населения планеты, поэтому нет ничего удивительного в том, что у всех людей, которые вернулись из загадочного «зазеркалья», скрытого пылевыми вихрями и пространственными искажениями, имелись компьютерные импланты в мозгах. Удивительным казалось другое. Все эти импланты теперь обрели новые свойства, доселе неведомые и очень странные.
В первую очередь, такие импланты не удавалось удалить из головы носителя. Все попытки закончились печально. Утешало одно – люди погибли не напрасно, у специалистов появилась возможность изучить их импланты. Ученые с энтузиазмом взялись за дело и пришли к еще более странным выводам.
По всем признакам импланты пострадавших были оплавлены. Но не в момент извлечения, а гораздо раньше. Скорее всего, в тот момент, когда люди находились внутри вихрей. И тем не менее эти импланты работали. Более того, их производительность поднялась на порядок выше, чем у нормальных аналогов, не оплавленных неведомой энергией.
Вторым странным моментом стала связь главных имплантов со вспомогательными, зачастую совершенно новыми для носителя. Сигналы с управляющего нанокомпьютера передавались ко вживленным «девайсам» гораздо быстрее, чем это могли делать проводящие пути человека, то есть синапсы его мозга и периферийные нервы. После тщательного изучения ученые обнаружили тончайшие нанонити, которые пронизывали организмы вернувшихся из небытия людей, делая их нервы лучше приспособленными к мгновенным ответам на импульсы и раздражители, мышцы менее подверженными утомлению, а кости и связки – более крепкими.
Ну, а третьим сюрпризом стали весьма полезные для первопроходцев способности «пострадавших». Например, способность концентрировать энергию Зоны и создавать между пальцами или ладонями дуговые разряды или формировать нечто вроде шаровой молнии. Или способность преобразовывать материю, придавая ей новые свойства, например превращать воду в лед комнатной температуры.
Обнаружились у жженых и другие таланты, но проявить их «проклятые» смогли только когда следом за странными «переплавленными» людьми в Зону вернулась Смерть. Вернулась в виде сотен тысяч всевозможных металлических чудовищ – биомехов (первоначально их называли механоидами) и скоргов, порождений двух миров: человеческого и запредельного. Почему двух? Все просто. В нашем мире большую часть этих чудовищ изготовили, а в запредельном доработали по адским стандартам.
Издалека казалось, что это все те же автомобили, роботы, танки… но вблизи становилось понятно, что теперь это не машины, которые до Катастрофы верой и правдой служили людям, а биомехи. То есть мыслящие и существующие по особой программе твари из железа, пластика, силикона и прочих неорганических материалов. Неживые, но живущие, словно те вампиры из сказок. Живая механика. Говоря околонаучным языком – биомеханика.
Поэтому их так и назвали – биомехи. (А не механоиды, что переводится как «подобные механизмам». Механизмы, подобные механизмам? Абсурд. Хотя первым наивным исследователям Зоны Смерти такие ошибки простительны, они выбирали названия для металлической нежити по принципу «чтоб звучно и жутковато».) Или «изделия техноса», если перейти на язык военных.
Почему понадобилось переходить на этот своеобразный язык? Да хотя бы потому, что биомехи сразу же начали войну, и первыми, кто отреагировал на провокацию железных тварей, были, естественно, военные и бойцы специальных подразделений других силовых ведомств. Они оцепили локации еще до того, как рассеялся весь дым и развеялся пепел. Оцепили, вступили в бой с загадочным противником и, как ни странно, удержали свои позиции, хотя биомехи явно пытались вырваться из локаций и наседали с невиданным упорством. А ведь могли и не удержать, поскольку биомехи не только выглядели как чудища из ночных кошмаров, но и применяли неизвестную людям тактику. По сути, первая схватка с изделиями в изолированных пространствах локаций была, цитируя известного поэта, «битвой при закрытых дверях, борьбой жизни с черт знает чем».
Теперь, спустя много лет, понятно, что геройствовать было необязательно, расползтись далеко железные твари не могли. Но тогда люди этого еще не знали и проявили все свои лучшие бойцовские качества. (Сами биомехи поначалу, похоже, также не слишком хорошо понимали, на что способны, а на что нет.) Чугунное воинство было заперто в Зоне, а кое-где и разгромлено.
Вот хотя бы из уважения к этому подвигу военных, а также бойцов подразделений МЧС и оперативных отрядов спецслужб, впоследствии сведенных в Барьерную армию под командованием генерала Шепетова, стоило дать биомехам и второе наименование – изделия. Так народ и поступил, хотя с большим удовольствием называл механическую нежить чугунками или железяками. То есть по-простому, пренебрежительно и заносчиво. Чисто для поднятия морального духа, чтоб не слишком их бояться. Такой уж он, наш народ. Способен пережить все, что угодно, да еще и посмеяться над проблемами. Хотя и серьезно к ним отнестись тоже может. Иногда даже серьезнее, чем ученые.
Когда схлынула первая волна Катастрофы, народ начал разбираться, что же все-таки произошло, и, надо признать, преуспел. Поначалу слухи, сплетни и байки, которых уже через три дня накопилось на целую библиотеку, были даже достовернее и откровеннее блеяния ученых, пытавшихся найти Катастрофе какие-то псевдонаучные объяснения.
Простые люди не искали сложных объяснений простым вещам, соблюдая принцип Оккама (вот они удивились бы, узнав, что следуют каким-то мудреным философским принципам). В народном понимании все объяснялось без особых загвоздок: какие-то умники испытывали какую-то хрень, которая жахнула, не выдержав нагрузки. Ну, вроде реактора на Чернобыльской станции много лет назад.
