Добравшись до горы - Алексей В. Мошков
— Пойдем, парень, я тебя накормлю, покуда вся орава не явилась.
Он усадил Клауса за стол, куда-то скрылся и вскоре вернулся с миской, полной серой комковатой каши. Юноша схватил деревянную ложку и в один миг опустошил посудину. Каша была водянистой и почти не соленой, но дровосеку, который давно уже ничего не ел, она показалась самой вкусной из всех каш, какие он когда-либо ел. Тихт наблюдал за ним почти с отеческой заботой, затем снова куда-то пропал и вскоре принес ломоть хлеба с тонким кусочком сыра и полную кружку. Дровосек в один миг проглотил хлеб с сыром и пригубил содержимое кружки. Это оказался сильно разбавленный эль, но Клаус ему обрадовался так, словно его угостили драгоценным бризандийским вином. Был это ужин или уже завтрак, сказать было трудно: в подземных вместилищах что день, что ночь — все едино, и юношу начало немедленно клонить в сон.
Заметив это, старый гоблин вытащил его из-за стола, как ребенка, за руку и подвел к полатям, покрытым замусоленными тряпками. Не спрашивая разрешения, дровосек повалился на них и тут же уснул. Он спал глубоким сном совершенно измотанного человека. Его можно было сейчас ограбить до нитки, он бы и ухом не повел, но старейший узник Разлучной горы не был воришкой. Он лишь забрал у спящего заплечный мешок, снял сапоги и уволок все это в свой угол, где у него, как у самого бывалого пленника, был особый тайник. В этом тайнике Тихт спрятал не только снятое с юноши, но и то, что тот ему подарил, включая куртку, шляпу и мешочек с монетами.
Незачем было, чтобы другие сидельцы увидели такое богатство. И сделал он это очень вовремя. Стих рев пламени в плавильных печах, перестали звонко бить молоты и тюкать молотки. Пленники завершили работу и устремились к своей казарме, где их ждал скудный обед. Гоблин, который был на должности кашевара, спохватился, кинулся на кухню, откуда с трудом приволок большой котел. Со скрипом отворилась калитка, и в казарму гуськом потянулись покрытые копотью и потом работяги. Они сгрудились возле большой бочки с водой, дабы умыться перед тем, как сесть за стол. Спящего новичка никто из них поначалу не заметил.
Глава двадцать третья. Хитрый глаз наметан
Клауди уже начала опасаться, что фурии предпочитают жить в темноте, но, к счастью, это оказалось не так. Выяснилось, что они намеренно погасили все освещение, когда сверху, из Отмороженной башни упала очередная, как они называли, «птичка» Мизарди. Фурии были существа робкие и обидчивые, к тому же превосходно видели в темноте. Поэтому, когда к ним сваливалось что-то из башни, они сразу задували свечи, дабы беспрепятственно рассмотреть «новую птичку», и, лишь убедившись, что та не клюется и не царапается, зажигали свет. Впрочем, они пощадили глаза девушки, свалившейся на их головы, и зажгли поначалу лишь одну-единственную свечку. Едва затеплился ее огонек, Клауди смогла рассмотреть тех, кто встретил ее притворными угрозами.
Фурий оказалось много. Они занимали обширное, жарко отапливаемое подземелье. Одно из этих существ, похожее на лисичку, держало в лапке свечку, и в зыбком круге света девушка могла разглядеть не только ее рыжую мордочку и пушистый хвост, но и других фурий. Здесь были люди-лисы, люди-волки, люди-росомахи, люди-зайцы, люди-куницы, люди-белки, а в темноте маячили медведеподобные и уж вовсе какие-то громадные твари, похоже, предпочитающие держаться в тени. Клауди с удивлением разглядывала этих существ, не понимая, откуда они могли взяться в этих заснеженных горах и почему служат этому чудовищу Мизарди. Однако сейчас ей было не до расспросов. Нужно было понять две вещи: какая судьба уготована ей колдуньей и, главное, как эту колдунью уничтожить?
— Меня зовут Патри, госпожа! — с поклоном произнесла фурия, которая держала свечу.
Девушка узнала голос, который в кромешной темноте, казалось, принадлежал строгой, чопорной даме.
— А меня — Клауди, — откликнулась чистая принцесса. — Только какая же из меня госпожа? Я пленница.
— Да, моя госпожа, — смиренно отозвалась Патри. — Но ты человек, а мы лишь бедные фурии.
— Фурии, гномы, эльфы, гоблины, тролли, люди — все мы равны пред Светлыми Силами…
— Тсс! — полулиса-полуженщина приложила когтистый пальчик к черным губам. — Здесь нельзя говорить о Них…
— А можно говорить о еде, чистой одежде и лохани горячей воды?
— Сейчас все будет, госпожа, — ответила фурия и тут же накинулась на своих разношерстных соплеменников: — Ну, чего пялитесь, бездельники?! Работы у вас нет? То-то хозяйка вас взгреет…
Другие фурии заворчали, завыли, заскулили, но начали потихоньку расходиться в полутьме кто куда. Патри взяла Клауди за руку и повела ее вглубь помещения. Остановилась возле двери в стене. Ловко сняла с пояса связку ключей, отворила одним из них встроенный замок, завела пленницу внутрь большой комнаты. Здесь ярко пылали свечи в шандалах, стояла широкая кровать под балдахином, в зеве камина висел большой котел над очагом. На длинном столе были расставлены тарелки, кружки, кувшины и блюда. Фурия проскользнула в низенькую дверцу и вернулась с большой лоханью. Девушка только диву давалась, откуда в этом низкорослом существе столько ловкости и силы. Патри с грохотом опустила лохань на каменный пол, взяла ковш и стала набирать в нее горячую воду из котла.
Наполнив лохань до половины, услужливая фурия разбавила кипяток холодной водой из ведра и стала бросать в нее пучки сухих трав. По комнате тут же поплыл терпкий аромат летнего полдня с тонким привкусом осенней сырости. Клауди едва не застонала от желания поскорее содрать с себя грязные тряпки и окунуться в горячую воду. Полулиса помогла ей раздеться и сесть в лохань. Теперь девушка уже не могла сдержать стона. Она набрала ладонями воду и погрузила в нее лицо. Струйки восхитительно горячей воды стекали по ее лицу и подбородку, а она набирала ее снова и снова. Фурия смешала в ковше теплую и холодную воду и стала поливать ею голову своей подопечной. Коротко стриженные волосы чистой принцессы успели немного отрасти за время долгого пути, но от пота и грязи сбились таким колтуном, что не разодрать.
Чуткая, заботливая Патри долго отмывала голову, а потом и все тело
