Союз Тигра и Дракона - Ольга Михайлова
Однако вдумайся, если «превратные суждения и бесчеловечные деяния» были на памяти самого Кун-цзы, почему же древность представлялась ему недостижимым образцом? Откуда он знал о ней? Со слов старых маразматиков? Но рассказам стариков об их молодости я верю не больше, чем фантазиям детей.
Сюаньжень снова нашёл в свертке цзунцзы с курятиной и с аппетитом умял его.
— Конечно, если совершенство представляется уже достигнутым в глубокой древности, главная задача при смене династии — исполнять заповеданный предками ритуал. Дун Чжун-шу писал: «Издревле основатель династии непременно должен сменить резиденцию и девиз правления. Что же касается норм отношений, морали, управления, воспитания, быта и нравов, письменности и учения, почему это должно быть изменено?» Но это неверно, Шэн. Принцесса Тайпин была неглупа и хотела править, как её мать, У Цзэтянь, но ситуация не только в веках, но и в одном десятилетии меняется радикально. При У Цзэтянь не было сильного человека, готового конкурировать с ней за трон. Принцесса Тайпин усвоила материнскую мудрость и грамотно продвигалась к трону, но племянник оказался сильнее, и в результате она стала удобрением для его царствования.
Сюаньжень снова нашёл в свертке цзунцзы с курятиной.
— Ты спрашиваешь, можно ли заложить бочки с селитрой под нынешнее царствование? Было бы желание. Если сынки принцессы Тайпин готовы поджечь фитили, будет взрыв. Кстати, ты помнишь слова Кун-цзы, что совершенное правление приводит к Великому Спокойствию?
Ван Шэн напрягся. Великое Спокойствие? Тай пин⁈..
— Вспомнил? Кун-цзы, по собственным словам, ничего не создавал, а лишь передавал нам заветы Чжоу-гуна. И он говорил о наступлении эры «Тай пин», но в «Жизнеописании Дун Чжун-шу» приведена формула «Небо не меняется, Дао также не меняется»[1]. И пока не меняются «нормы отношений, морали, управления, воспитания, быта и нравов, письменности и учения» — ничего не изменится и в Поднебесной, а значит, установление эры Великого Спокойствия просто немыслимо. Отсюда я и делаю вывод о круговороте эры «превратных суждений и бесчеловечных деяний», и я вовсе не оригинален, а просто логичен. Не меняя людей, не изменить и мир. И найденный мною свиток это подтверждает…
Ван Шэн вздохнул.
— Но ведь не исключено, что Сюэ всё же не преследует политических целей? Я вижу, ты спокойно ешь цзунцзы…
Сюаньжень захлопал ресницами.
— Ну, если бы я ел их беспокойно, то просто подавился бы. Но ты прав: не исключено, что цели Сюэ иные.
— И ты уверен, что нам удастся разобраться с ним?
— Разумеется, ведь то, что ему нужно, лежит в моём рукаве. О, посмотри-ка, та красная лодка должна прийти первой… Небо, этот ветер… Откуда же так смердит, а?
Тут к ним, не дождавшись конца гонок, подошли Юншэнь и Сюли, и последняя потянула носиком над свертком с цзунцзы.
— Ты что, съел все цзунцзы с курятиной, муженёк?
— Конечно, дорогая, разве ты не для меня их варила? Я ценю твою заботу обо мне. Однако скажи, откуда взялась эта вонь с набережной? Что за мерзавец не сводил с тебя глаз и столь нагло вожделел?
Сюли усмехнулась и склонилась над ухом супруга ещё ниже.
— Думаю, ты удивишься, дорогой, но моя сестрица Юншэнь говорит, что это и есть господин Сюэ Чунцзянь.
* * *
[1] Тянь бу бянь, Дао и бу бянь.天不變,道亦不變
Глава 44
«Цзинь». 晉 Восход
День начинается с восхода солнца,
но не заканчивается на этом
Сюаньжень устремил внимательный угрюмый взгляд на высокого мужчину, одетого с дурной роскошью, стоявшего немного отдельно от толпы знати и теперь делавшего вид, что наблюдает за лодками на реке.
— Это он и есть? — нос Сюаньженя дернулся. — Небо свидетель, я хотел познакомиться с ним и допросить, но теперь…
— Нет, нет! Ты меня слышишь? — Ван Шэн плюхнулся рядом с Сюаньженем и вцепился левой рукой ему в запястье, а длинным рукавом правой закрыл ему лицо.
— Что ты делаешь?
— Не смей и думать об этом! Мы в центре города! Ещё не стемнело!
— А что?
— Что? У тебя сквозь лицо уже сверкают лисьи зубы и уши проступают! Никаких превращений! Слышишь меня⁈ Сейчас Сюли и Юншэнь пойдут домой через квартал судебного магистрата. Если он последует за ними, возле магистрата схватим его и засунем в каталажку. Ночью допросим и всё узнаем.
Сюаньжень несколько минут сидел молча, потом кивнул.
— Хорошо. Всё узнаем, а потом я откушу ему голову.
— Ты не откусишь ему голову! И пальцем его не тронешь! Кто будет замывать потом кровь со стен в магистрате? Ты, что ли? Здесь тебе не Суян, запомни! Нужно допросить его. Пошли. Сюли, Юншэнь, идите впереди, пройдите мимо магистрата, мы пойдём за вами.
Женщины кивнули и удались.
— Пошли. Смотри, он и вправду пошёл следом за Сюли.
Сюаньжень проводил его тяжёлым взглядом.
— Тварь такая. Но, послушай, Шэн, ты же можешь допросить его и мёртвым, зачем он нам живым? — мрачно поинтересовался он.
— А я хочу попрактиковаться на живых и прошу не мешать мне! Пошли. Схвати его осторожно! Это приказ, слышишь! — зло прошипел Ван Шэн.
— С каких это пор ты, младший, мне приказываешь?
— С тех самых, когда ты, лис треклятый, разучился держать себя в руках и начал подследственным головы откусывать!
Сюаньжень рыкнул что-то себе под нос, однако физиономия его на глазах снова приобрела человеческие очертания. Лис исчез.
— Ладно, пошли, — добродушно кивнул он.
Уже совсем стемнело. При лунном свете, когда после раскаленного дня повеял прохладный ветерок, и течение слегка покачивало множество судов, усыпанных цветами, обвитых лианами и украшенных фонариками, «цветочные лодки» казались романтическими пристанищами для отдыха и удовольствий. Но Шэн и Сюаньжень, быстро миновав мост, вышли на проспект.
Сюаньжень, не спуская глаз с Сюэ, усмехнулся.
— Воробей ловит цикаду, не зная, что на него охотится лис. Но он странно ведет себя для заговорщика.
— Почему? — удивился Ван Шэн.
— Те обычно полностью поглощены своим делом, они не будут тратить время на чужих жён. А этот упорен.
— Ну, я заговоры не устраивал, так что не знаю. Возможно, он просто хочет пока узнать, кто эти женщины и где живут. Так,
