Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Псы господни
Масаи удивленно заворчал.
— Унатока вапи, нкози? [91]
— Нинахитаи Симба, — повторил Паломник. Он не собирался вдаваться в подробности, кто он такой и зачем ему нужен Симба.
Масаи приоткрыл дверь и запустил Паломника внутрь. Было два часа до начала нового дня [92] …
Здоровенный четырехосный «Магирус», выпуская черные клубы дыма из выведенных на североамериканский манер наверх труб, зарулил на площадку, покатился по узкой дороге вдоль таких же машин, отыскивая себе место для остановки. За ним бежали африканцы, из тех, кому ничего не светило…
— Ты сильный… — сказал главный среди масаи по имени Симба, стоя чуть в стороне и привычно хлопая кончиком шамбока по сапогам, — и умный, потому что знаешь язык людей [93] и знаешь Симбу. Вон эта машина — та, что тебе нужно. Подожди… Не лезь вперед. Вон тот бородатый в кузове — это Дидерихс, проклятый бур. Он мало платит и не расстается с плеткой. Но он выберет тебя, если ты сумеешь себя проявить. Он любит сильных. И сильных не только телом, нкози.
— Асанте… — поблагодарил масаи Паломник. — Асанте сана.
Человек, которого масаи назвал «Дидерихс», татуированный бородач, стоя в кузове грузовика, зычно выкрикивал:
— …Двадцать человек подсобных рабочих за три быра в день и сытную кормежку! Десять человек, кто умеет работать на высоте, за десять быров в день и сытную кормежку…
Закончив с вакансиями, Дидерихс легко спрыгнул с кузова, пошел мимо выстроившихся африканцев, тыкая в грудь тех, кого он отобрал. Паломник стоял в общем строю, около него Дидерихс остановился — резко. У мастера были пронзительно-бледные голубые глаза, грязная борода и нездоровая кожа.
— Си мех ма но? [94]
— Си май Паоло.
— А бит… Соно италиано?
— Си, синьор. И профуги [95].
Дидерихс почесал бороду.
— Что ты умеешь, итальянец?
— Я выстроил дом своими руками — тот, который у меня сожгли. Я сильный, синьор, и ничего не боюсь.
— Тогда почему ты нанимаешься здесь?
— У меня нет документов, синьор. Я беженец.
Дидерихс испытующе посмотрел на заросшего бородой, с прокаленной солнцем кожей человека. Конечно же, он не поверил, что у него нет документов — белым германские власти верят куда больше, и надо быть полным идиотом, чтобы не оформить себе карточку беженца. А если есть такая карточка — можно наняться и получше.
А вот если это преступник… беглый каторжник…
— На какую работу претендуешь?
— На любую, которую я умею. И за которую заплатят.
Дидерихс кивнул.
— Тогда вот что. Ты знаком с правилами борьбы?
— Немного, синьор.
— Никаких ударов. Тот, кто упал — проиграл. Пройдешь меня — и лезь в кузов.
Было понятно, что предложено это не просто так. Человек этот был типичным буром — крепкий, как ременная кожа, прокаленный африканским солнцем, упрямый и самолюбивый. Но и Паломник был не подарок…
Африканцы вокруг них смыкались кругом, предвкушая зрелище. Африканцы — дети природы, они любят зрелища, и неважно, что это — драка, изнасилование, убийство или массовая резня.
Паломник был ниже, и ниже существенно — сантиметров на двадцать, — и он решил сыграть на этом. Дидерихс почувствовал неладное еще при захвате — он не мог правильно направить вектор силы, чтобы сбить противника с ног. Паломник же не противодействовал — он лишь присел в еще более устойчивой позиции и легко перекинул бура через себя. Дидерихс грохнулся мешком на пыльную землю, африканцы одобрительно загудели, засвистели.
Паломник повернулся. Взбешенный бур поднимался, его глаза сверкали, а в руке была плетка — но тут кто-то громко свистнул в костяной свисток, и ярость бура пропала куда-то так быстро, как гаснет свет после того, как щелкнешь переключателем. Он знал, что нарушил правила, драки на территории рынка запрещены — любые драки. И даже если начал белый — все равно. Это — земля черных.
— Лезь в кузов. Итальянец…
Они прибыли туда, куда и ожидал Паломник. Сеть гостиниц «Меридиан» строила тридцатиэтажную гостиницу в Аддис-Абебе — стодесятиметровый сверкающий монстр, который был снизу доверху облицован зеркальными стеклянными панелями. С этого монстра, стоящего еще и на возвышении, отлично было видно половину Аддис-Абебы. Улыбаясь, Паломник приступил к работе. Его работа заключалась в том, в чем заключается работа подсобных рабочих — подай то, принеси это. Он подавал, приносил, глупо улыбался, а в голове откладывались данные. Видеокамеры, патрули охраны, защищающие прежде всего от воров. Возможные огневые позиции, их расположение и досягаемость. Он намеревался сделать работу как можно быстрее — возможно, даже этой ночью…
Бывает всякое, но удача пришла к нему этой же ночью. Он увидел, как подъехал черный «Ауто-Юнион» и как он отъехал — значит, удача близка и надо спешить. В тайнике на окраине города он забрал винтовку, положил ее разобранной в грузовой отсек мотоцикла. Проехав по городским улицам — это был один из немногих по-настоящему опасных моментов, — он остановил свой мотоцикл в паре сотен метров от строящегося объекта. Перелез через забор и, услышав рычание, бросил вперед пару кусков мяса со снотворным внутри и лег на землю, закрыв голову руками. Ночью на территорию выпускали двух свирепых собак, но это не были специально подготовленные собаки: обычные, пастушьи, которых здесь держали, чтобы отпугнуть воров. Поза, которую он принял, в собачьем мире была позой сдачи, собаки обнюхали его, одна даже помочилась, после чего обе удовлетворились символической победой и принялись за мясо. Снотворное для мяса он купил в аптеке — германцы, где бы они ни были, следили за здоровьем и поощряли развитие аптек: хорошие лекарства стоили недорого, и их можно было купить в любом районе Аддис-Абебы, даже беженцу. Потерявших сознание собак он оттащил в тень, после чего направился к зданию — каркас там уже был, верх не был застеклен, и не были установлены стены. Как проникнуть наверх без использования грузового лифта, он знал, потому что работал тут.
Глаза слипались, хоть он и поспал немного перед походом, но он был готов к этому. Для того чтобы не заснуть, он начал вспоминать своих предков и кто кому приходился — тех, кого он знал…
«Ауто-Юнион» вернулся, когда на часах было чуть больше часа ночи — часа нового дня по европейскому времени. Ночь и освещение у входа — все-таки это был отель — давали ему преимущество, с термооптическим прицелом он просто не смог бы осуществить задуманное — не хватило бы дальности. Как только открылась боковая дверь машины, он взял на прицел то место, где должен был пройти Генерал, — у самой двери. И как только в прицеле увидел движение — не по центру, просто движение, — он выстрелил. Дважды, раз за разом…
Абиссиния, Аддис-Абеба Центр города
На улице послышалось знакомое глухое бормотание дизеля — половинки от танкового «Майбаха», знакомый звук для любого, кто служил в армии. Бронетранспортер вкатился в проход, проехал дальше остановившихся машин у входа и резко свернул, упираясь носом в здание отеля и перекрывая своим массивным угловатым телом сектор обстрела снайперу. Следовавший за ним высокий, с тентованным кузовом «Магирус» остановился в самом начале улицы, перекрыв сектор обстрела с другой стороны. Откинулся задний борт, слитно загрохотали по асфальту прыжковые, подбитые металлом ботинки германских солдат. Люди гауптмана Зиммера знали свое дело, с ситуациями со снайпером встречались не раз и знали, что делать. Кто-то занимал позиции по периметру, направив стволы автоматов во все стороны, кто-то бежал к лежащим у входа людям. У самого входа лежал Генерал, расплывающаяся лужа крови из-под него в свете мощных электрических фонарей выглядела черной.
Гауптман Зиммер, который, даже став гауптманом, не носил ни наград, ни знаков различия, зато носил такую же автоматическую винтовку, как и его солдаты, присел у убитых, снял перчатку с руки, проверил пульс сначала у одного, потом у другого.
— Мертвы, — бросил он, и ларингофон на горле передал его слова всем его бойцам: — Снайпер, угроза с востока! Доложить по штурмам, сохранять бдительность!
Полицейский броневик уже стрекотал пулеметом, ведя огонь в направлении предполагаемой позиции снайпера. В сторону предполагаемой угрозы начала разворачиваться и пушка бронетранспортера.
— Герр гауптман, это Мюллер, — доложил наводчик на БТР. — С востока высотное здание, недостроенное. Дистанция примерно полтора, прошу разрешения на обстрел.
— Приди в себя, Мюллер, это столица, — ответил Зиммер. — Прекратить огонь! Всем прекратить огонь и доложить!
— Яволь!
У машины поднимался с асфальта Зайдлер. Его жгла бессильная ярость, от которой хотелось орать…
