Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)
Вместо ответа я выругался, но Ванька разродился очередной умной мыслью:
-- А ежели я весло сломаю, чем грести будем!
Я набрал полную грудь воздуха, готовясь выдать порцию особо изысканных ругательств. Открыл рот и чуть не захлебнулся. Пришлось проглотить пару литров речной воды. Поэтому остыл я быстро и уже почти нормальным голосом ответил:
-- Или ты бьешь сома, или я тебя! Куда грести! У нас дна нет! Предусмотрительный наш!
За бечевку взялся Васька, а Ванька, как и приказано, вооружившись последним веслом, взобрался на корму. Улучив момент, он нанес удар. Весло в щепки. Вода вспучилась, со дна взвился сом, сделал умопомрачительное сальто и ушел на глубину. Леска ослабла и мы, вместе с остатками ладьи, начали погружаться в воду. Приплыли...
Сом оказался крепче, чем я думал. Бечевка опять натянулась как струна, многострадальная ладья жалобно застонала. Получив контузию, рыбина заложила крутой вираж и с удвоенной силой потащила нас вниз по течению. За десять минут мы проплыли больше, чем за всю предыдущую ночь. В лицо брызги, за бортом пена клокочет, мне бы водные лыжи и черт с ним, пусть тащит, а бороздить водную гладь собственным носом я не согласен.
-- Пахан! -- донесся вопль Антохи. -- Этот гад к правому берегу тянет, там березу подмыло, нутром чую -- под ней спрятаться хочет! Расшибемся!!! Метров пятьдесят осталось! Сорок! Двадцать... Все, крендец! Река кончилась!!!
Раздался страшный треск. Сом чего-то не рассчитал рыбьими мозгами, а может после удара веслом у него извилины замкнуло, он на полном ходу врезался в поваленную березу. Еще крепкий белесый ствол, человеку не обхватить, сломался как спичка. Волной нас отбросило вправо, несколько раз крутануло и то, что осталось от ладьи плавно ткнулось носом в берег. Уф! Кораблекрушение прошло удачно.
Первым пришел в чувство хан Азам, стоя на коленях и мотая головой, он жалобно произнес:
-- Больше с вами на рыбалку не пойду. И не зовите даже.
В трех метрах от берега, пузом кверху плавал сом. После такого тарана любой бегемот загнется, а эта сволочь, хоть и вяло, но еще шевелит плавниками. От злости меня заколотило.
-- Тащите мерзавца на берег, пока в чувство не пришел.
Изрядно вымотавшись, мы извлекли сома из воды и оттащили подальше от реки.
-- Вот это карасик, -- охнул Кондрат Силыч, любуясь добычей. -- Сюда бы Белоборода с его пескарями, от зависти бы сдох.
И, правда, такая рыбина в страшном сне не присниться. У моих ног лежало и шевелило усами пятиметровое чудовище. Конусообразное тело, без единой чешуйки, густо покрыто слизью, а местами мхом. Огромная грязного цвета голова сильно сплющена, толи от тарана, толи от природы, кто тут разберет. Широкая пасть утыкана тысячами мелких зубов. Мясистые губы жадно хватают воздух, умаялся сердешный.
-- Пудиков двадцать будет, -- подвел итог Евсей.
Страсти понемногу улеглись. Ванька не сдержался и пару раз пнул сома. Не знаю, попал по почкам или нет, но ногу отшиб.
Я отошел в сторонку и принялся раздеваться, для начала следовало просушить одежду. Все наши запасы, и без того скромные, утонули вместе с ладьей. Кореша поступили так же. Вскоре весь берег был завален рубахами и штанами, как прилавок хорошего купца в торговый день. Только вот товар не первой свежести. В рубахах прорехи с кулак, мятые штаны перемазаны тиной и рыбьей слизью, сапоги каши просят, от моих кроссовок и вовсе один фирменный ярлык остался. Пообносились, однако.
Благодаря сому мы оказались в достаточно симпатичном заливчике. Некогда песчаная коса заросла густой травой, чуть ниже по течению подковой изогнулся березовый подлесок, слева густо разрослись кусты жимолости. Отличное место для пикника. Я разлегся на траве, разметал руки в стороны, подставляя солнцу тощую грудь. После долгого и вынужденного купания солнечные лучи уже не казались такими жаркими, они ласкали тело, как материнские руки. Из сладкой нирваны вырвал тревожный голос Евсея.
-- Пахан, я в кусты по нужде бегал, а там это, воет кто-то, по-человечески!
Стряхнув подступающую дремоту, я с великим сожалением из лежачего положения перешел в сидячее.
-- Ну, пойдем, поглядим, кто там запорами мается.
Всей толпой, в одном исподнем, двинулись к березняку. Ванька с Васькой доломали остатки ладьи и вооружились досками.
-- Эй, вы куда? -- Встрепенулся разбуженный шумом хан.
-- Пойдем, дружище, -- кивнул я Азаму. -- На здешнего водяного мы уже рыбачили, теперь на местного лешего поохотимся.
-- Вай, вай, вай, -- застонал хан. Но все же поднялся и заковылял следом.
Едва вошли в березняк, стал слышен смачный, густой плач, с храпом и подвывом.
-- Если кто-то громко плачет -- довыделывался значит! -- Шепотом прокомментировал Федор.
Продравшись сквозь кусты шиповника, оказались на краю небольшой поляны. На другой стороне под развесистой березой на пеньке сидит мужичишка, годов тридцать пять, не больше. По щекам слезы ручьем. В метре над его головой болтается веревка с петлей. Мне даже неудобно стало, человек вешаться собрался, а тут мы в трусах.
-- К-хе, -- к-хе, -- деликатно кашлянул Кондрат Силыч. -- Бог в помощь.
Бедолага встрепенулся, мутными глазами окинул нашу гоп-компанию и грустно ответил:
-- Спасибо на добром слове, да дурное дело не хитрое, сам управлюсь.
-- Тебе видней, -- согласился Дембель. -- Ты ни против, ежели мы опосля веревку заберем? Вещь в хозяйстве полезная, чего ей зазря на дереве болтаться.
-- Чего уж, берите, -- кивнул мужик. -- Только, чур, уговор -- меня с петельки вынете и под березоньку уложите, чтоб все чин-чином и ручки на груди.
-- Даже не сумлевайся и ручки сложим, и ножки расправим, и глазки ежели что -- прикроем. Там я гляжу, кисет с табачком валяется, может, угостишь, подымим напоследок, а там и в петельку, а то у нас времени ждать нетути.
Да уж, верно говорят -- не суди о людях по внешнему виду. Сроду не думал, что Кондрат Силыч помимо прочих своих достоинств еще и психологом отменным оказался. Сидит, покуривает с самоубийцей, тот и на веревку уже не смотрит, душу наизнанку выворачивает перед Дембелем.
-- Эх, мил человек, нет у меня тепереча другого выбора, кроме как умереть.
-- Эт ты брось, выбор есть всегда. Можешь на все плюнуть или махнуть рукой.
-- Не получится, -- захлюпал носом мужик, -- меня жена убьет, свояк убьет, сестра убьет...
-- А брат, он тоже убьет? -- очень даже серьезно поинтересовался Васька.
-- Брат? Нет, брат не убьет, нет у меня брата, я сам себе брат. А вот сосед может и соседка тоже. А уж кум с кумой и подавно.
-- Ну, что ты слюни по бороде распустил, -- усилил напор Кондрат Силыч. -- Говори, чего приключилось, мать твоя женщина!
-- А чего тут говорить. Сом, мать его рыбка, сожрал теленка, мать его коровка!
-- Ну-ка, ну-ка! -- вмешался я. -- С этого момента попрошу поподробней.
Мужик от такого внимания даже растерялся.
-- Вы ж торопитесь, вам веревка нужна...
-- А ты коротенько, без лирических отступлений.
-- Это уж как получиться, -- развел он руками. -- Двумя словами все не обсказать. Кашу эту еще мой дед заварил, потом батя хлебанул досыта, и мне досталось. Гришуки мы все. И деревня так зовется, и все кто живут в ней. Годов двести назад первый Гришук здесь поселился, от него род и ведем. Коль девки народятся -- в соседние села замуж разбегаются, а парни с других краев невест везут и те тоже Гришуками становятся. На том и стоим.
-- То, что ты Гришук из Гришуков, мы уже поняли, а окрестили то тебя как? -- Поинтересовался Кондрат Силыч.
-- Как и всех -- Григорием.
-- А по батюшке?
-- Григорьевич. У нас в Гришуках всех одним именем крестят. Чего мудрить-то.
-- Если вы все одним миром мазаны, как же вы друг дружку различаете?
-- Да запросто. Есть Гришка-толстый, есть лысый, один глухонемой, два картавых, но один из них косолапый. Есть Гришка-высокий, но не спутайте с Гришкой-длинным, которого в запрошлом годе собака укусила. А ежели по бабам и того проще -- Танькин, Зойкин, Райкин. Вот Прасковий две штуки, но и тут не спутать, один -- хромой, а второй -- рыжий. Чего тут различать? Есть два близнеца Григория и жен нашли, обеих Катьками кличут, но и тут все просто, мужики одинаковы, а Катьки разные, одна лахудра, вторая самогон лучше всех гонит. Вот с Ольгами сложнее, их три штуки и все стервы...
-- Гриша хватит! -- не выдержал я. -- Давай о соме.
-- Так про него окаянного и речь. Слухайте.
История о родовом проклятии Гришуков из деревни Гришуки, рассказанная Ольгиным Гришкой (не путать Ольгу жену Гришки, что живет у околицы, с Гришкиной Ольгой, которой свекровь на пасху рожу расцарапала.)
Деда моего Григорием звали. Знатный мужик был. Вся деревня уважала. За что не возьмется все спориться, огнем в руках горит. Здоровьем Господь его не обидел, подковы гнул на спор. Всего одним ударом молота, а со второго мог и в лоб заехать, если проигравший артачиться начинал и говорить, что так не договаривались.
