Роман Глушков - Грань бездны
И вот сегодня благодаря чутким ушам Малабониты, ежедневно рыскающей по Сердцу Мира в поисках нужных нам сведений, нежданно-негаданно прояснилась судьба де Бодье.
Новости о нем вогнали нас в замешательство. До сей поры мы были твердо уверены, что Гуго нет в Аркис-Грандбоуле. Мизгирь сказал, что видел отирающегося у «Гольфстрима» шкипера-гербоносца Чеслава Бобровски и членов его команды, а знакомый клепальщик Саввы уточнил, что именно они и пригнали в город мой бронекат. Поэтому мы полагали, что перед встречей с доном Балтазаром вингорцы, как и обещали, отпустили Сенатора в хамаде. В действительности же он сидел сейчас в казематах храма Семи Ангелов, готовясь со дня на день принять мученическую смерть за вероотступничество.
Просто абсурд какой-то!
Воистину, более глупой кончины для де Бодье – человека, всю жизнь верившего не в богов и ангелов, а в непреложные законы техники, – представить было нельзя! И чтобы вызволить его на свободу, требовалось пожертвовать Церкви большие деньги. Настолько большие, что и в прежние времена мне пришлось бы собирать их не одну неделю, а теперь раздобыть подобную сумму нам не светило подавно.
И тем не менее бросать Гуго на растерзание церковникам мы не собирались. Во-первых, он являлся нашим другом. А во-вторых, у нас попросту не было иного способа отыскать за считаные дни в Аркис-Грандбоуле надежного и толкового механика, готового бросить вместе с нами вызов Владычице Льдов…
Глава 14
Патриция по-прежнему цвела и благоухала, как те розы, которые она обожала выращивать у себя в домашнем цветнике. За те несколько лет, что мы с ней не виделись, она ничуть не изменилась. И сегодня это был для нее, пожалуй, лучший комплимент, потому что прекраснее ей, к сожалению, было уже не стать. А вот коварнее – запросто. Эта женщина еще в молодости прослыла неисправимой городской интриганкой. В ее же нынешнем возрасте это давно перестало выглядеть обычной светской блажью и переросло в своего рода хроническую манию. И отнюдь не безобидную, если учесть, сколько жертв ее интриг в итоге разорилось, угодило в тюрьму или наложило на себя руки.
Короче говоря, разрешите представить вам Патрицию Зигельмейер – единственную из моих бывших жен, которая не претендовала на право называться единственной женой шкипера Проныры и с которой у нас были предельно честные отношения. Она никогда не скрывала, что делит со мной постель ради того, чтобы использовать меня в своих закулисных играх. Я, в свою очередь, частенько захватывал с собой в рейсы секретные письма и посылки Патриции и передавал их нужным людям, если таковые попадались мне на пути. Дважды перевозил, не задавая вопросов, каких-то ее друзей, которым нужно было проникнуть в Великую Чашу, не попадаясь на глаза жандармам. А один раз помог незаметно сбежать из города самой госпоже Зигельмейер, когда ей зачем-то понадобилось инсценировать собственное убийство.
Да, нам было о чем с ней вспомнить!.. Однако стоило мне подумать о том, со сколькими любовниками ее связывали куда более яркие ностальгические воспоминания, как мое самомнение сразу же скукоживалось, словно пересушенный урюк.
Впрочем, сегодня у меня появилась возможность оставить моей бывшей жене о себе действительно хорошую память. Впервые за время нашего с Патрицией знакомства я не вызывался помогать ей, а был вынужден просить ее оказать мне услугу. Само собой, незаконную, но разве матерой интриганке впервой заниматься чем-то подобным? Единственное, что меня пугало – я слишком отстал от местной политической жизни и потому понятия не имел, кому госпожа Зигельмейер сегодня друг, а кому – враг. Могло статься, что, явившись к ней в гости, я допускал фатальную ошибку и губил на корню наш и без того ненадежный замысел…
– Еремей, душа моя, не верю своим глазам: ты ли это? Вот уж кого не чаяла больше увидеть! Ну проходи, проходи, нечего топтаться перед моими окнами в такой дурацкой одежде, – защебетала Патриция, узрев нас с Малабонитой на пороге своего особняка.
Удивительно, как эта вечно занятая женщина не позабыла своего давнего приятеля. О ее сменившейся с тех пор прислуге и говорить нечего. Прежняя впускала меня в этот дом без вопросов. Новый же дворецкий госпожи Зигельмейер поначалу едва не сбросил нас с крыльца, приняв за попрошаек. И потом, когда я пригрозил ему, что этим он наживет себе от хозяйки крупные неприятности, нас заставили проторчать у нее под дверью почти полчаса, дожидаясь, пока она сможет уделить нам минутку своего драгоценного времени. К счастью, по ее радушной реакции стало понятно, что нас не вытурят отсюда так скоро и мы успеем обсудить то, зачем к ней пожаловали.
– А это с тобой, я так понимаю, госпожа Проныра собственной персоной! – вновь удивилась Патриция, когда Долорес, как и я, сбросила с головы капюшон паломнического балахона. – Рада видеть тебя в моем доме, девочка. Знаешь, у тебя и впрямь глаза твоего отца, которого я имею честь немного знать.
– Я тоже кое-что слышала о вас, госпожа Зигельмейер. Это правда, что, когда вы были молоды, из-за вас дрались на дуэли бургомистры двух восточных городов? – Малабониту нервировало, когда с ней начинали говорить в покровительственном тоне, но сегодня она предпочла обойтись без ответных колкостей. Ну, или почти без них, если быть честным.
– О да! На самом деле это было не так уж давно. Впрочем, тебе это трудно понять, ведь для тебя десять лет – фактически половина жизни, – моментально парировала Патриция. – И примите мои запоздалые поздравления по поводу вашего бракосочетания! Из всех хорошеньких провинциалок, на которых ты, Еремей, всегда был падок, тебе повезло выбрать самую лучшую… Однако до меня дошли тревожные слухи, что дон Риего-и-Ордас вздумал помешать вашему семейному счастью и даже пытался вас убить! Какой кошмар!
– Судя по твоему удивлению, Патриция, твои шептуны известили тебя о том, что дон Балтазар нас все-таки прикончил, – отметил я.
– Не буду отрицать: ты прав, – призналась госпожа Зигельмейер, изобразив смущение, которого в действительности она не ведала, наверное, с рождения. – Я уже месяц места себе не нахожу, все никак не могу поверить, что с вами стряслось такое несчастье… – И, сокрушенно покачав головой, обратилась к топчущемуся позади нас дворецкому: – Кто бы еще сегодня ни пришел, Карл, говори: мне нездоровится, и я никого не принимаю. Наши гости, полагаю, не откажутся со мной отужинать, поэтому накроешь стол на три персоны.
– На три? – переспросил дворецкий. – Следует ли это понимать, госпожа, что лейтенант Руффини не останется сегодня у нас на ужин?
– Ах да, совсем запамятовала: этот Руффини!.. – спохватилась Патриция. – Нет, Карл, он не останется. Поднимись в спальню, извинись перед ним, скажи, что меня внезапно почтил визитом полковник Ульман, и проводи лейтенанта на улицу через заднюю дверь. Сам понимаешь, не нужно, чтобы он видел у нас в доме воскресших мертвецов. А вы, мои любезные Проныры, пройдемте в гостиную. Страсть как не терпится услышать вашу историю…
– Люди новые, порядки все те же, – вкратце обрисовала госпожа Зигельмейер нынешнее положение дел в Аркис-Грандбоуле. – Бургомистр Рейли ведет подковерную грызню с Церковью, решая, у кого из них здесь больше полномочий. Но все они расстилаются в подобострастии перед посланниками с Юга, когда те заезжают в наши пенаты. А «ледяная королева» в последние годы все больше симпатизирует ангелопоклонникам, чья вера, поговаривают, сильно распространилась среди рабов-водосборщиков. Еще говорят, что ради укрепления своей власти Владычица готова сама принять причастие и наколоть на руке «крылатую чашу». Вот наша светская верхушка и боится, что когда это произойдет, дон Балтазар просто-напросто разгонит ее и установит в городе церковную диктатуру. Ручаюсь, первосвященник Нуньес сегодня только этим и грезит. Вы бы слышали, как в своей вчерашней проповеди он истолковал недавние слухи о замеченных вблизи Великой Чаши псах Вседержителей. Знамение! Слуги Багряного Зверя подбираются к священному городу, ибо греховность его нынешней власти превзошла все мыслимые пределы! Еще немного, и из места, осененного ангельской десницей, Аркис-Грандбоул превратится в мерзкий Вавилон – оплот пороков и скверны.
– Сегодня утром на рынке только и болтали о стражах Полярного Столпа и последней проповеди Нуньеса, – добавила Долорес, продолжающая коситься на Патрицию с плохо скрываемым презрением. – Уже по меньшей мере дюжина человек из разных концов пригорода поклялись, что видели рыскающих по полям и пастбищам вактов. Пускай они не жрут скот, но фермеры все равно сильно напуганы. Отродясь, твердят, такой напасти не было. А первосвященник своей проповедью лишь еще больше людей взбаламутил.
– Да, есть у него такая привычка: чуть что, сразу кричать и на градоначальство собак спускать, – согласилась хозяйка. – Отвратительный тип. Прежний – Феоктист – тоже был не подарок, но тот хотя бы в открытую бургомистра и жандармов грязью не поливал. А Нуньесу на местных шишек откровенно начхать. Однако он вовсе не дурак, как может показаться, и прекрасно осознает, что делает. У народа ведь кто испокон веков становился любимчиками? Правильно: те, кто не боялся в открытую против власти выступать. И Нуньес старательно готовится ко дню, когда Владычица всучит ему бразды правления Аркис-Грандбоулом. По этой же причине в последнее время участились и казни за вероотступничество. Раз паства обожает подобные зрелища, значит, надо ей в этом всячески потакать. Церковь имеет полное право судить тех преступников, чьи злодеяния очерняют веру или ее официальных слуг. Отсюда и столько юридических казусов. Застукает, к примеру, один из храмовых псалмопевцев соседа на краже своей курицы, и того уже судят не за воровство, а за покушение на имущество служителя Церкви – читай, вероотступничество. И там, где обычный вор отделался бы десятком плетей, отступника ждет мученическая смерть от когтей и клыков священных нетопырей. Видела я, что это за казнь, и потому очень не завидую вашему товарищу, в чем бы он ни провинился.
