Виктор Побережных - «Попаданец» специального назначения. Наш человек в НКВД

– Еще раз здравствуйте, товарищ Стасов. Вы успокоились? Вот и хорошо, – Иосиф Виссарионович усмехнулся. Голос у Сталина был слегка глуховатым, с легкой хрипотцой, которая часто встречается у курильщиков со стажем. Что меня особенно удивило, так это то, что знаменитый акцент был не таким уж и сильным, как мне представлялось до этой встречи. – Что же вы так, Андрей Алексеевич? Офицер, сотрудник государственной безопасности, воевали, а так волнуетесь? Или товарищ Сталин так страшен?

Покосившись на серьезного Меркулова, я вздохнул, окончательно успокаиваясь.

– Конечно, нет, товарищ Сталин. Просто… вы для меня Легенда, которая сейчас стала реальностью!

– Ну и как вам, хм, ожившая Легенда? – судя по глазам, и по подергивающимся рыжеватым усам с ярко выраженной сединой, Иосиф Виссарионович откровенно забавлялся нашим разговором. И я ему был интересен не в меньшей степени, чем он мне.

– Совсем не такая, как мне когда-то представлялось, товарищ Сталин.

– И как? Лучше или хуже? – Сталин отложил трубку и слегка прищурился, почему-то напомнив в эту минуту Олега Табакова.

– Нет, товарищ Сталин. Не хуже, – вспомнив слова Меркулова, что ни в коем случае не врать Сталину, я продолжил: – Я не знаю, как правильно сформулировать, но точно не хуже.

Сталин пару минут помолчал, внимательно глядя на меня, и неожиданно спросил:

– Скажите, Андрей Алексеевич, а почему вы не попросили, чтобы вас называли, как в вашем родном мире? Если не ошибаюсь, там вы были Дмитрием Николаевичем Сергеевым?

– Не ошибаетесь, товарищ Сталин. Просто… – я замялся, не зная, как объяснить то, что не совсем понятно было и самому. – Понимаете, товарищ Сталин, придя в себя в этом теле, я стал другим. Перестал быть Сергеевым из России двухтысячных, но и не стал молодым шифровальщиком из Ровно. Что-то изменилось во мне помимо тела. Что-то неуловимое, я просто не знаю, как описать свои ощущения словами, но ближе всего, по своему душевному состоянию, я оказался именно к Стасову. Тем более кое-какие навыки мне от него передались. Вот я и подумал, что Дмитрий Сергеев умер, а родился новый Андрей Стасов. Вот как-то так, товарищ Сталин. Извините, что сумбурно, но мне трудно рассказать об этом как-то более ясно.

– Ничего, товарищ Стасов, ничего, – Сталин снова взялся за трубку. – Я понимаю вас.

Мгновение помолчав, он посмотрел на Меркулова.

– Всеволод Николаевич, вы не оставите нас, с вашим подчиненным наедине?

– Конечно, товарищ Сталин.

Проводив взглядом удаляющегося генерала, Иосиф Виссарионович минуту помолчал.

– Андрей Алексеевич, расскажите о себе. Только поподробнее, пожалуйста.

– Родился я в 1971 году, в городе Красноярске…

Да-а. Слушать Сталин умел. Как и вытягивать из рассказчика самые мельчайшие подробности. Причем прерывал меня он очень редко и как-то тактично, ничуть не сбивая с общей темы моего рассказа. Прерывал в основном, проясняя для себя некоторые непонятные ему слова и выражения, а также уточняя некоторые моменты из моей прошлой жизни. Что меня особенно удивило – чаще всего Сталин особенно интересовался моими детскими воспоминаниями: впечатления от фильмов и мультфильмов, от школьных лет, пионерлагеря и походов по магазинам. К периоду взрослой жизни он отнесся менее заинтересованно, уточняя только какие-то мелкие дела. Несколько раз, видя, что я выдыхаюсь и мой язык начинает заплетаться в пересохшем рту, он останавливал меня и предлагал попить чаю. Затем все начиналось по новой до следующего перерыва. Когда я закончил рассказывать свою «расширенную версию» автобиографии, стало уже смеркаться и я чувствовал себя выжатым скорее не как лимон, а как подсолнечный жмых, даже на пот сил уже не осталось. Внимательно посмотрев на меня, Иосиф Виссарионович покосился на погасшую трубку.

– Андрей Алексеевич. Давайте перекурим и пойдем покушаем. Да вы закуривайте, не стесняйтесь, – он как-то устало усмехнулся. – Как старый курильщик, я вас прекрасно понимаю, так что курите.

Я слышал, что Сталин не очень любил, когда курят в его присутствии, но раз уж получил добро… С огромным наслаждением затянувшись, я выпустил дым, расслабленно вздохнув от испытываемого кайфа. Иосиф Виссарионович понятливо хмыкнул, а я, делая очередную затяжку, пытался понять, зачем же он меня пригласил на беседу? Из любопытства? Не верю. Не тот он человек, чтобы для удовлетворения этого чувства потратил несколько часов своего времени, которое навряд ли лишнее. Да и вопросы, которые он задавал… Ведь не про политику и экономику спрашивал, хотя и этих тем касался, а про мое детство, про перестроечных детей, про детей девяностых. Про школы и лагеря отдыха, про досуг ребятишек и их увлечения. Вот эти моменты интересовали Сталина намного больше, чем политэконика. В какой-то момент у меня промелькнула мысль, что Сталин решил более плотно заняться именно детьми, ведь если правильно, без формализма и излишнего официоза приняться за детское воспитание, то, вырастая, из них навряд ли получатся «чубайсы и фурсенки». А значит, шанс на создание нормального, здорового общества и сохранения советского государства значительно возрастает. Сразу вспомнилось, как наши школьные инициативы губили учителя и представители райкомов, как отдыхали душой в секциях юных техников. Как тринадцатилетним пацаном бегал в военно-патриотический клуб «Шурави», организованный парнями-афганцами в подвале соседнего дома. Как учили рукопашному бою, таскали нас в лес, учили жизни и еще много-много хорошего, связанного с теми молодыми парнями, вернувшимися с войны и взявшимися за нас, дурачков, вытягивая из болота, в которое мы проваливались вместе с родителями и всей страной. Простите, мужики, что забыл ваши имена, но благодарен вам останусь на всю жизнь! Как потом отобрали у нас подвал, который мы все успели превратить в нормальный клуб с небольшим спортзалом с самодельными тренажерами, комнатами отдыха и кабинетами для занятий. Организация нового техучастка ЖКО оказалась важнее для тогдашних властей, чем патриотический клуб, в который с радостью ходило полсотни пацанов и девчонок, вместо того чтобы шляться по улицам, ища приключений на свои пятые точки. И про это меня Иосиф Виссарионович тоже подробно расспрашивал. Дай бог, чтобы мое предположение оказалось верным!

Поздний обед, или ранний ужин у Сталина мне понравился и неслабо удивил. Кроме нас за столом присутствовали и Меркулов с Берией, приехавшим как раз к тому моменту, когда мы направились из беседки в дом. В просторной столовой, за овальным столом было, как ни странно, уютно. На меня уже не давило присутствие Сталина и других, видимо, мозг справился с морально-психологической нагрузкой, да и просто хотелось кушать. А вот удивил сам процесс обеда и как все происходило.