Восхождение к власти: день гнева - Соломон Корвейн
Вне здания, возвышающегося над головами мирных жителей на целых двадцать этажей, гуляет порывистый и жутко холодный ветер, предвещающий скорый дождь или даже ураган. Недавно высаженные кустарники трепетали зелёными лепестками на ветру, создавали приятный и давно позабытый шелест живой листвы. С теплотой в сердце на мгновение парнем овладело воспоминание о детстве, мимолётное и хрупкое. Не хватает только аромата липы с шуршанием пышных и густых зелёных крон, где посреди всего этого великолепия гуляют дивные благоухания самых простых цветов.
Оглянувшись по сторонам, посмотрев на кусты и вспомнив былые времена, мужчина увидел, как на лавочке, выкрашенной в ярко-алый цвет, сидит женщина в летах. Её одежда довольно строга – тёмная юбка, обычные женские туфли, небольшой тканевый жакет цвета беж поверх белой рубахи. Седовой, серебристый волос аккуратно, витиеватыми локонами падает на плечи, а в общих чертах доброе лицо сверкнуло взглядом тёмно-зелёных очей.
- Здравствуйте, уважаемый! – окликает она Маритона, сложив руки на груди.
- Моё почтение, синьора Изабелла, – с уважением говорит мужчина, встречая добродушную женщину. – Как вам планшет? Всё в порядке?
- Ох, хорошо работает, - чуть улыбнувшись, протараторила женщина, соблюдая старую итальянскую манеру быстрой речи. – София вам передавала большое спасибо за то, что вы его сумели починить. И она хотела бы, чтобы вы зашли к нам… на чай.
- Постараюсь, – речь мужчины медленна, по-северному остра. – Времени сейчас нет.
- Думаю, вы его найдёте, – хмуро говорит женщина, поднимаясь с лавочки и сделав пару шагов, встав на фоне дороги и площади, печально проронила. – Это всё, потому что она бывшая «служительница дома равного удовлетворения»? Но ведь это была не её воля.
- Простите, я даже не знаю, кто эти девушки, – с недоумением отвечает Маритон, где непонимание термина виднеется даже в глазе, лишённом плоти. – Я ж прибыл с… не из Рейха и не из Этронто. Не понимаю. Слышал что-то похожее, на то, что вы говорите, но знать не знаю.
- Правда? – более легко заговорила Изабелла, без обвинительного тона. – Простите, я думала, вы из местных или тех, кто жил в южной части города. Вы, как-то забыли об этом упомянуть... а теперь извольте, мне нужно идти.
- Прощайте.
- Удачи вам, молодой человек.
Маритон остался один во дворе, откуда открывается прекрасный вид на широкую площадь, доказательство монументальности Империи Рейх и её могущества. Только перед зелёной изгородью высаженной рядом декоративных кустарников и газоном, идёт широкая дорога, которая берёт площадь в кольцо. Однако пустынность несколько удивляет, а также устаревший способ использования. Подойдя чуть ближе к ней, он не видит устройств, готовых поддерживать гравитационный транспорт. Асфальт, по которому колесят и разъезжают автомобили эпохального типа, «родившиеся» настолько давно, что уже стали настоящими эпохальными раритетами.
Пройдя дальше и повернув налево путь мужчины, пролегает по широкой улочке, которая утопает под эпической высотой построек. Двадцать, тридцать этажей и даже сорок – таков средний рост города, а устроение таких зданий-исполинов, серого цвета, с государственными гербами и штандартами, прямиком возле улиц во многом закрывает солнце, повергая в царство вечной прохладной тени промежутки меж построек.
«Я помню фотографии и отчёты» - твердит в уме Маритон, видя огромной различие того, что было до Империи и что стало после утверждения власти Канцлера. Руины, средь которых полыхала война, сменились на жилые постройки и красивые здания государственной и духовной власти; орды нищих и бедных стали армией рабочих, которым власть и мелкое предпринимательство платит монету, обеспечивает пищей и жильём. Всё вокруг преобразилось с тех пор, как сюда пришла Империя, что удивительно для возрождающегося региона.
Продвигаясь быстрым шагом по улице, он видит, чем стал город. Если фотографии полугодовой давности и отчёты агентов рассказывали об этом месте, как об убогой дыре, забытой Богом, то сейчас это набирающий мощь экономико-политический центр, с растущим населением и довольным населением. Но у всего есть своя цена…
Маритон невольно обращает взгляд на правую сторону просторной улочке, где его привлекает глубокая и вдохновенная речь. На небольшом возвышении, представленном трибуной из дерева на каменной платформе, вымощенной мрамором, стоит высокий человек в одеждах католического священника. Чёрная дзимарра отлично выстирана, не грязна и отглажена, строгий образ священнослужителя, и солдаты возле него только подогревают интерес к происходящему. Человек тридцать мирян заворожённо слушают речи священника, воспринимая их в полном объёме.
- И будете вы теперь верны Канцлеру, как и служите Господу нашему Иисусу Христу! – фанатично выкликает церковник. – Будьте верны нашему пастырю государственному, как Первосвященнику Небесному! Только в верности, непререкаемом исполнении писаний и законов, мы сможем обрести святость!
- Верность навсегда! – почтенно повторяет толпа людей и с каждой минутой к ним всё больше подходит народу, дабы услышать истинное слово веры от представителя истинного Бога, как утверждает Церковь.
- Во имя Его, мы построим новый мир, с новым порядком и опрокинем всю поганую либеральщину, выжигая её с проклятой демократией, ради грядущей праведности, стабильности и верности Богу, Канцлеру и отечеству!
В этих словах Маритон находит обратное отражение имперской власти. Допуская до управления государством Церковь, как отдельную ветвь власти, правитель желает наступления диктатуры с монархическими элементами тоталитарного типа. Всё это выливается в религиозные чистки, устранение неугодных, запрет большинства литературных произведений, воспрещение партий и политических движений, создание жёсткой бюрократической структуры – всё это становится типичным явлением для граждан Рейха.
- И запомните, как говорил один из великих духовников стародавних времён «Демократия в аду, на Небе царство»! Так будем же достойны Царства Его, подчинившись на земле правлению небесному! – окончил проповедь священник и в сопровождении солдат спешит уйти прочь с площади, скрываясь под сенью исполинских жилых домов.
Маритон, продолжая движение по широкой украшенной вьющимися на ветру серыми гербами, улице, видит в лицах некоторых людей недоумение от происходящего и даже страх, но никто, ничего власти противопоставить не способен. Огнём, словом и мечом Канцлер утверждает веру в единого Бога и отвергает все ложные посулы из времён новых тёмных веков мира. Так в Этронто были уничтожены представительства остальных религий, а все политические движения, не соответствующие курсу Рейха, были выжжены, остальные же примкнули к Культу Государства[1].
- Ох, и где же демократы-революционеры? – спрашивает шёпотом себя под нос мужчина, продолжая всматриваться в образы города, вспоминая рассказы соседей.
Пав в когти Рейха, Этронто стал не только преображаться, но и меняться идейно,
