Восхождение к власти: день гнева - Соломон Корвейн
- Так даже лучше, - прошёлся по комнате Маритон, чувствуя свободу, лёгкость, от того, что тут нет вездесущих камер наблюдения.
Небольшой размер, какой-никакой уют и свобода навеивают образ квартир многовековой давности. Всё это напоминает горькой ностальгией о благих временах, когда люди свободно строили жизнь и возводили отношения, заводили крепкие семьи. Они тогда жили настоящей жизнью, а не предавались глубокому развращению, не влачили жалкое существование под жёсткой подошвой тех, кто считает себя достойными власти над миром, называя это «справедливостью».
Маритона, присевшего на старый исцарапанный диван, посещает мысль – «Как люди минувших эпох могли променять любовь и теплоту на далёкие мечтания об утопии, которые привели всё человечество к самой грандиозной катастрофе. «Господь и все Его ангелы рыдали, наверное, когда смотрели вниз и видели, как человек отталкивает право на счастье, обменивая его на лживую и тоталитарную свободу или дьявольскую диктатуру идеологии, которая, по мнению идейных дурачков, должна была привести мир к новому ренессансу. Но вся цивилизация человечества рухнула под весом памятника собственного величия, построенного из гордыни человека и его самомнения» - обдумал Маритон и почувствовал, как в сердце что-то кольнуло.
Хозяин комнаты прикладывает руку к груди и понимает, что скорбит по потерянному миру, чьё отражение нашлось в этой маленькой и невзрачной, но уютной комнатушке.
- Ох, Анна, - выдохнул Маритон. – Если бы только была здесь. – И быстро перекладывает руку уже к щекам, утирая даже не слезу, а водянистый намёк на неё.
Острая жажда мести, стоявшая первые дни с начала побега из государства-тюрьмы перешла сначала в жуткую гнетущую скорбь, тянущееся сожаление по былым временам и чувствам. Маритон часто вспоминает девушку и её прекрасный лик, лёгкий характер и те часы, и годы, приведённые вместе. Новый гражданин Рейха практически смирился с потерей, но ощущение недостаточности, будто кусок души вырвали и бросили в грязь, всё ещё вгрызался в рассудок, изводил его.
«Но гнев… и гордыня – они убивают нас, лишают объективного взгляда на происходящее», - вспыхнула мысль, - «нужно успокоить себя, доверить чувства Ему».
Речи Флорентина и гаснущая злоба взяли верх и убедили Маритона оставить путь возмездия, однако тут же мужчина подумал, что не может дальше позволять существовать Информакратии. Столько смертей и поломанных судеб на счету апостолов безумной системы, что можно сказать одно – эта страна подписала себе смертный приговор, который осуществит Канцлер и его палачи.
«На что я ещё гожусь, если не на войну?» - спросил себя мужчина, вспоминая, что он может работать ныне или где-нибудь за документами или посвятить себя армии. Денег на жизнь и до нахождения работы, выданных имперскими департаментами, ещё хватает, но своё место в Рейхе он должен найти как можно быстрее.
Но время ещё не пробило, поэтому Маритон коротает время в маленькой комнатке, посматривая телевизор и развлекая себя небольшими прогулками по городу, посматривая на руины мегалополиса, который ещё несколько столетий назад являлся жемчужиной Италии, а потом и того куска, который остался от неё.
Прошение, поданное в войско Первоначального крестоносца, а именно армии «Коготь орла» и вспомогательных частей корпуса «Серых знамён», было отвергнуто и теперь Маритону придётся снова идти и подавать бумаги, но только на поступление в двадцать первый мотопехотный полк Армии Рейха. Вместе с ним заявление на службу хотели подать большинство беженцев, собранных не с границ. «Экспедиция» Маритона была не единственной, что бежали из страны.
Хозяин квартиры чуть улыбнулся, что стало выражением радости за сообразительность и злорадства. Мужчина понял, что Информакратию верховная власть пыталась построить всю систему по образу и подобию компьютерной, или околокомпьютерной структуры управления и организации общества. Только выйдя за систему, перешагнув её порог можно увидеть всю сущность Информакратии и её проклятое влияние на умы… и взять оружие в руки, чтобы сокрушить её.
Слышится глухой хлопок – Маритон двумя руками бахнул по дивану, приложившись ладонями по мягкой поверхности, и подрывается с места. Осмотрев комнату, потрепав разросшийся волос, мужчина решил выйти на балкон и вдохнуть свежего воздуха.
Пройдя буквально два метра, рука цепляется за пожелтевший пластик, из которого вылита ручка, поворачивает её и отворяет дверь. В лицо тут же ударяет поток свежести. Так как все окна в квартире закрыты и внутри помещения стоит лёгкая духота, свежий воздух немного развеял мрачные мысли.
Простояв пару секунд и чувствуя холод, по которому истосковалась душа и ветряные порывы, трепещущие волос и лёгкой чёрное пальто, одетое поверх серой кофты и тёмно-синих джинсов, мужчина делает шаг вперёд, чтобы насладиться видом из окна.
«Не опоздаю?» - с мыслью глядит Маритон на наручные часы и вспоминает, что хотел пораньше выйти и даже поэтому надел верхнюю одежду, но желание насладиться видом на широкую площадь пересилило пунктуальность. Почувствовав под ногами холодный и жёсткий бетон и увидев, что всюду вокруг представляет бал из нескольких оттенков серого цвета, которым пользуются строители Рейха, парень устремляет взор прямиком на «Площадь единства».
Восхищение и трепет подкрались к душе Маритона, когда он в десятый раз обращает взгляд живого ока и механического глаза на произведение архитектурного великолепия, воздвигнутого человеком в период заката торжества цивилизации. Окружённая со всех сторон различными высокими постройками и ровными рядами зданий, площадь имеет четыре ровных дороги, ведущих к сей славному результату творчества строителей и архитекторов. Глаз не может вместить всё совершенство искусства возведения памятных мест и огромные «исполина» внушает только уважение к зодчим древности, ибо размеры её необъятны. Двести гектаров каменной брусчатки, гранита и мрамора, переплётшихся в великолепной симфонии градостроительства и доказательства монументальности и власти старой власти, существовавшей столетия назад, разместились прямиком посреди города. Своими размерами она превзошла в два раза знаменитую «Площадь свободы» в Джакарте, что было преподнесено как доказательство превосходства древних Этронтцев.
Маритон с явным восторгом взирает на площадь и её памятники, на зелёные насаждения и места отдыха в виде беседок из мрамора и гранита. Забавные, но строгие скульптуры показывают власть и моральные постулаты Империи, выбитые из нефрита и базальта.
