Восхождение к власти: день гнева - Соломон Корвейн
Маритон вспомнил рассказы жителей, с которыми успел пересечья. Оглянувшись, он увидел, что сейчас на широкой улочке расставлены лавочки, насаждения зелени, красивые рощи кустов и даже цветы высаживаются по краям, дабы радовать глаз, а где-то и были вкопаны маленькие деревца. Но всего пару месяцев назад, средь тотальной разрухи тут толпами расхаживали «революционные люди» и творили что хотят, начиная от обычного грабежа, который подавался как «изымание остатков личного имущества во имя дела революции» и заканчивая насилием и убийствами, преподносившиеся как «акт революционной коммунистической справедливости». Он помнил ужас в глазах рассказчиков. Которые видели всю жестокость «красных», боль и стыд в очах женщин, который против их воли пустили на дело «удовлетворение нужд революционного народа».
Сейчас этого нет, ибо Канцлер при захвате севера Этронто лично отдал приказ «всех коммунистов привести к полному равенству с землёй». А вместе с красноцветными были развеяны орудийным огнём и все остальные идеологические движения. Начиная от умеренных зелёных и заканчивая революционными либерал-демократами, которые хотели попросить из города имперские войска и установить в Этронто высшую форму народного самоуправления. Нужно ли говорить, что армия Императора отчистила город и от них?
Пройдя ещё пару метров, Маритон заворачивает резко направо и оказывается лицом к большой деревянной двери, установленной на входе в одноэтажную, но широкую пристройку перед десятиэтажным домом, на которой красуется выжженное паяльником изображение одно единственного геральдического символа – католический крест, окружённый лавровым венком на фоне распахнувшихся крыльев.
«Будьте осторожны, испивая вина, следите за моральным обликом себя и нации» - выгравировано под символом. Не поняв, что это значит, мужчина смотрит на здание и видит на серой бетонной стене прибитую белоснежную табличку, на которой чёрными цифрами написано – «129-09».
Отворив дверь и пройдя внутрь, Маритон видит томное помещение с сильно приглушённым освещением. Ароматы готовки и свежей выпечки, перемешавшись с запахами овощей и фруктов, да и вином, напоминают дорогой ресторан. Широкое, просторное и свободное пространство наполнено круглыми столиками с домоткаными скатертями, привезёнными как будто из деревенской корчмы, и деревянными стульями, с плетёной фактурой стульев, а роль освещения тут выполняют четыре окна, прикрытых шторами бардовой расцветки и пара светильников, поливающих пространство тусклым-тусклым светом.
- Маритон, сюда, – слышится воззвания откуда-то справа.
Подойдя к источнику голоса, мужчина садится на третий свободный стул и окидывает взглядом двух других парней.
- Здравствуйте, – протерев неживой глаз, здоровается человек из Варси.
- Приветствую, – сказал черноволосый мужчина, с аккуратно подстриженной бородкой, и помытыми волосами; его тело укрывается чёрным костюмом, черты которого мало различимы в такой темноте.
- Ну, привет, – произнёс другой человек, на вид чуть пожилой – серый, уже седой волос убран назад, щёки украшает серебристая щетина, тёмными глазами расцветки на стыке зелёной и серой он уставился в бокал с вином, а торс под серой военной шинелью на пуговицах, и суровым, холодным голосом переходит к вопросу. – Как ты, сынок, в порядке?
- А что?
- Просто думаю, подходишь ли ты с твоим пороком к этой службе? – обхватив бокал жилистыми пальцами, седой мужчина отпил вина. – Ты же понимаешь…
- Да, – и выдержав паузу, Маритон обратил лик к другому парню. – Флорентин, ты лучше в этом разбираешься…
- Что именно? – спросил человек в чёрном с проникновенным взором глаз смотря на Маритона.
- Там… у двери… нет, на двери я видел крест и лавровый венец. Что это значит? И надпись странная.
- Это? Так это пометка Комитета духовности Службы надзора за питейными заведениями Минстерства идеалогической чистоты, что это место должно соблюдать особые моральные правила, а надпись говорит, чтобы посетители не предавались греху пьянства.
- А почему так? И что за правила?
- Такова была воля Канцлера, чтобы все заведения не во владении государства, которые дают пищу и воду, находились под особым моральным надзором и не содействовали становлению хорошего морального облика народа Рейха, – с гордостью поясняет Антинори. – А правила довольно просты – не допускать алкоголизма, не брать много денег за еду, не давать людям объедаться, не допускать шумных веселий и пустого празднества и следить за моральным обликом и пресекать всё, что не соответствует поведению, указанному в Писании.
- Как интересно, – чуть недовольно вымолвил Маритон и мысленно продолжил. – «Рейх, пытаясь уничтожить новый Вавилон, пытаясь выйти из новых тёмных веков, построит страну особого морального режима. Остаётся надеяться, что это будет не тюрьма народов».
- Похоже, тебе не нравятся эти нововведения, мальчик, – надменно заговорил вполголоса другой мужчина. – А ты знаешь, что раньше тут было?
- Нет.
- Раньше, в этом самом кафе, где сейчас разливают хорошее вино, находился «революционный коммунистический комитет предоставления удовольствия».
- Ох, а проще.
- Иначе говоря, коммуняки, тут позволяли людям упиваться копеечным спиртоми брагой в доску, и вдогонку накачивали наркотой. Когда экономика города откинулась, и он развалился на два куска, та, что по коммунистечнее решила, что если население будет довольствоваться лишь низшей похотью и желанием обдолбиться, то управлять им будет легче, как стадом скотины. Да и восстание оно не подняло бы.
- Так к чему это?
- Церковь, - ввязался в разговор Флорентин. – Вместе с Императором решили, что каждый город, входящий в Рейх будет повиноваться правилам морали, чтобы народ не стал подобен зверям. Пойми, Империя желает просветить население, избавив от потакания животным инстинктам.
- И сократить ту часть, которая не хочет этого.
- Они сами противятся. Кусают ту руку, которая решилась поднять из пепла этот чёртов мир, и восстановить его из руин, – недовольный и суровый голос седого мужчины показался Маритону не проявлением злобного характера, а результатом неспокойной жизни.
- Хакон, слишком тотально.
- Знаешь, я ещё в бытность свою обычным наёмником воевал на юге. Среди гнилых трущоб, полуразрушенных городов и утопая по колено в крови и дерьме мы сражались против кошмаров, выведенных ручными учёными гнилого богатого люда. Затем под знамёнами Империи, под командованием Джузеппе Проксима я сражался в захолустьях и видел, людей похожих на живых мертвецов. А в Риме мы познали ад. Там я попрощался со многими собратьями по оружию. Сам Первоначальный крестоносец об этом сказал так –«Огромный город, который умирал под тяжестью собственного разложения, встретил нас жалким сопротивлением червей, которые его сжирали».
- И что же после Рима?
- А после него,
