Алексей Корепанов - Тайны Древнего Лика
Потом она все-таки смогла вернуться в свой «форд» цвета запекшейся крови, — но сердце продолжало болезненно ворочаться в груди тяжелым комком, и трудно было дышать…
5
Флоренс закашлялась, открыла глаза — и тут же зажмурилась, потому что ветер швырял ей в лицо рыжую пыль, и все вокруг было заполнено пылью. Перевернувшись на живот — боль вновь прогулялась по пояснице, — она выплюнула вязкий комок и спрятала лицо в ладонях.
«Пылевая буря, — подумала она. — Начинается пылевая буря…»
Ветер свистел и завывал, песчинки шуршали по комбинезону, грозя засыпать ее. Флоренс спиной вперед, отталкиваясь от породы ладонями и разбитыми коленями, начала спускаться по склону, чтобы укрыться в котловане от разыгравшейся стихии. С каждым вдохом смешанный с пылью песок забивался ей в ноздри, наждаком скреб в горле, и она то и дело останавливалась, откашливаясь и отплевываясь, а потом продолжала путь.
На дне котлована оказалось ненамного лучше, чем на равнине. Да, здесь не так ощущался ветер, но сверху непрерывно сыпало и сыпало, и без шлема можно было просто задохнуться в этой желто-багровой мутной сумятице. Только раз Флоренс попыталась открыть глаза — и сразу же пожалела об этом: от жжения и рези под веками у нее потекли слезы. Она чувствовала себя одинокой и беспомощной, и, продолжая пятиться, согнувшись и закрыв лицо руками, готова была уже просто упасть и сдаться, сдаться насовсем, навсегда. И в этот миг уперлась спиной во что-то твердое. Это был экскаватор.
Она почти не помнила, как раздирала липкие швы упаковки, как пробиралась под матовую пленку — и обнаружила себя уже в кабине, полулежащей в кресле. Песок с шумом сыпался на упаковку — казалось, что это шумит дождь, — и вокруг царил багровый полумрак.
Флоренс плакала, с ногами забравшись в кресло, и проклинала тот день и час, когда ей предложили пройти отбор для участия в первой экспедиции на Марс. Непрерывный шорох нагонял тоску, и некуда было деться от этого шороха, и то, мрачное и непреклонное, все сильнее тянуло ее в бездну…
Но она все-таки сумела приказать себе не скулить. Нужно сидеть и молить Господа, чтобы модуль вернулся сюда, на Марс. Ведь не настолько же она грешна, чтобы Господь не внял ее молитвам…
Или все-таки — грешна?
Она стала припоминать и перебирать все свои большие и малые прегрешения — и вновь незаметно задремала под шорох марсианского «дождя».
…Так, в болезненной, наполненной видениями полудреме, она и провела весь долгий день, скорчившись в кресле возле панели управления экскаватором. В шорохе песка ей слышались чьи-то голоса… Голос дочки… Маклайна… матери… мужа… Чьи-то силуэты проступали за стеклом кабины, затянутой пленкой, кто-то смотрел на нее… хмурился… кивал… махал рукой… День все длился и длился, и ветер постепенно стихал, устав бессмысленно гонять песок над равниной. Шорохи смолкали — и глухой стеной все ближе подступала тишина, ужасная тишина одиночества…
Не зная, как отстраниться от этой тишины, Флоренс вновь извлекла из кармана армейский батончик. Без раздумий сорвала обертку и съела его. Ничего этот батончик не решал… Она в очередной раз мысленно обратилась к Господу с горячей просьбой о помощи, положила обертку на приборную панель и выбралась из кресла, привычно уже держась рукой за поясницу. Наружные шорохи полностью прекратились, и было слышно только ее прерывистое дыхание. Флоренс чувствовала, что ей не хватает воздуха в тесной закрытой кабине, и как-то отстраненно удивилась, почему вообще не задохнулась тут, под пленкой. Она повернула голову и обнаружила, что, оказывается, забравшись сюда, открыла клапан подачи дыхательной смеси из резервуара, которым был оснащен экскаватор. Но когда и как ей удалось это сделать, она абсолютно не помнила. Теперь же, судя по всему, резервуар опустел, и нужно было выбираться отсюда на свежий воздух, на простор. Она готова была отдать все, чтобы там, за дверью кабины, оказался земной простор, а не безлюдный, безжизненный берег высохшего марсианского океана…
Флоренс откатила вбок дверцу кабины и ступила на узкую лестницу. Низ лестницы утопал в песке, набившемся под пленку сквозь разгерметизированные швы. Держась за поручни, она медленно спустилась на маленький плотный бархан, раздвинула присыпанную песком пленку и шагнула со ступеньки. Возиться с консервацией экскаватора у нее не было никакого желания. Точнее, она мельком подумала об этом — и тут же забыла.
Стояло полное безветрие, в сгущающихся сумерках не раздавалось ни единого звука. Ровное кизеритовое одеяло расстилалось на дне котлована — и словно и не было там никаких золотых плиток. Пыль улеглась, армия облаков переместилась к горизонту, открыв начинающее тускнеть розовое небо. Высоко-высоко витала в нем невесомая, почти прозрачная дымка.
Флоренс привалилась спиной к боку экскаватора, и, не отрываясь, смотрела вверх, туда, где должна была висеть над равниной слабенькая звездочка — космический корабль «Арго».
Другие звезды, настоящие и далекие, проклевывались в небе Кидонии, а этой, самой близкой, там не было.
И это значило, что Ясон уже отправился в обратный путь, подальше от Берега Красного Гора. Бросив остальных. Загрузил «Арго» золотом — и отправился восвояси…
Небо покачнулось и закружилось над ее головой, и Флоренс медленно осела на песок.
…Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем неведомое внутреннее солнце наконец рассеяло мрак в ее голове. Это было очень странное солнце. Его свет, разгоняя тени сознания, тут же создавал новые тени. Непривычные, резко очерченные, геометрически правильные тени, неизвестно что скрывающие. Флоренс Рок, сама не ведая о том, начала несколько по-иному воспринимать реальность и под другим углом видеть свое место в этой реальности. Что-то в ней словно сдвинулось, преобразилось, и стеклышки внутреннего калейдоскопа сложились в иной узор…
Она сидела на песке, бросала перед собой камешки и наблюдала, как они падают в пыль, вздымая маленькие колышущиеся бурые шлейфы.
Первый камешек — Земля далеко.
Второй камешек — «Арго» улетел.
Третий — Ясон бросил ее…
Четвертый — нужно принимать жизнь такой, какая она есть. Принимать жизнь, — а не смерть.
Камешки вокруг кончились. Флоренс огляделась, отряхнула ладони и, поморщившись от боли, поднялась на ноги. Показала язык наливающемуся тяжелой чернотой небу и неторопливо направилась в сторону Сфинкса, руководствуясь символикой узоров собственных внутренних теней. Спешить теперь было вовсе необязательно — и она не спешила. Все чувства куда-то исчезли, их заменила некая программа — и это ее вполне устраивало.
Бесчисленные звезды уже вовсю хозяйничали в небе, и воздух, казалось, с минуты на минуту был готов превратиться в лед, когда Флоренс добралась до серебряных ворот. Ворота были приоткрыты, словно ее здесь ждали.
Она медленно и осторожно, стараясь не споткнуться, поднялась по каменным ступеням и заглянула в пространство за створками. Слабо светились стены огромного пустого зала, и этот зал показался ей похожим на крытый стадион — хоккейный или футбольный, — который давным-давно покинули болельщики. Игра окончилась, команды ушли, чтобы уже никогда не вернуться под эти своды, — и остались тут только пустота и тишина. Пустота и тишина ждали ее, Флоренс Рок, и вдалеке, над самым полом, призывно светила залетевшая сюда с неба шальная звезда.
Флоренс повернулась к съеденной зверем ночи равнине, мельком взглянула на золотые небесные одуванчики и прошептала:
— Счастливого пути, Ясон…
И сделала шаг в зал. Второй… Третий… И почему-то совсем не удивилась, когда створки ворот за ее спиной с шорохом сдвинулись с места и медленно сомкнулись, отделяя ее от равнины и звезд.
Стадион принял нового игрока.
Здесь было гораздо теплее, чем снаружи, и Флоренс вынула руки из карманов. Разжав пальцы, она обнаружила у себя на ладони марсианскую пуговицу. Слабо улыбнулась и бросила ее. Пуговица со стуком ударилась о каменный пол, и легкое эхо почему-то долго, не затихая, повторяло этот стук. А Флоренс уже шла вперед, к далекой звезде, повисшей низко над полом.
Звезда оказалась самым обыкновенным фонарем. Он лежал на полу, рядом с большим прямоугольником очищенного от пыли пространства — словно тут что-то стояло, а потом это «что-то» убрали отсюда. Вероятно, фонарь оставил здесь Каталински. Мысль об инженере не вызвала у Флоренс прежних чувств — чувства остались где-то на другой стороне. Они были совершенно неуместны здесь, в огромном каменном склепе. Чувства следовало приберечь для будущих времен.
Чтобы не наклоняться и не тревожить ноющую спину, Флоренс присела на корточки. Выключила фонарь и повесила его на шею. Возвращаться к воротам было, наверное, еще очень и очень рано — не в тысячи же раз замедлялось здесь время, — и она, упираясь руками в колени, встала и вновь побрела вперед, в слабый рассеянный свет бесконечного зала.
