Алексей Ивакин - Прорвать блокаду! Адские высоты

Парень, возвышаясь над веселящейся толпой на голову, смотрел…

Да, Юди больным взглядом смотрел на людей, празднующих Победу.

Они — имеют право. Ведь это и их Победа. Да, вот этих вот менеджеров и работяг, журналистов и кассиров, банкиров и сантехников.

Это — их Победа. Ведь они — дети, внуки и правнуки пацанов, которые победили.

Это наша Победа. Она всегда будет нашей.

Но…

— Это не моя Победа, Андрюх, — внезапно сказал Юди. — Я свою войну еще не закончил. И моя Победа — еще впереди.

Бабушка, опершаяся было на поисковика рукой, и грустно улыбнувшаяся, уже исчезла в глубине Литейного.

Еж помолчал и хрипло ответил:

— Помолчи, Жень. Пойдем. Присядем.

Парни сели на лавочке, скинув тяжеленные рюкзаки. Змей отцепил фляжку. Нагло глядя в глаза полицаям, отвинтил крышку и глотнул. Потом молча передал Юдинцеву. Тот — Буденному, потом хлебнул Дембель и протянул Ежу. Тот помолчал.

— За Победу, мужики! — крикнул кто-то из толпы, шедшей на парад.

Еж кивнул и сделал большой глоток, звякнув металлической пробкой. За Победу. И за Белоснежку. Конечно. А как же?

Пора.

На вокзал, на поезд.

И они пошли навстречу толпе, радостно шагающей с георгиевскими ленточками на штанах и шариками в руках на Дворцовую.

Хватит думать. Не надо больше думать. Надо быть в одиночестве. Челюсти сжимаются так, что зубам больно.

Идут, расталкивая плечами толпу.

Господи, как же нам повезло, что у нас такие деды!

Как же нам повезло, что мы живы!

Какие же радостные у нас лица сегодня! И какие мелочные проблемы нас ждут завтра.

Как же нас еще много!

И все благодаря тому подполковнику, которого я задел рюкзаком на эскалаторе 'Ладожской' станции. Эх, знать бы… Как он воевал тогда? Где он воевал? А ведь он воевал. Одни нашивки за ранения чего стоят.

Вот и площадь Восстания. Вот и Московский вокзал. Пора домой. Пора домой…

Нет, еще надо посидеть. Посидеть, покурить, посмотреть на людей — всем Ленинградом идущими на главную площадь.

Праздновать.

Да. Праздновать. И правильно.

Парни сели на корточки, закуривая по предпоследней сигарету. Крайняя — будет на перроне. Когда Степка, Васька, Сашка, Захар, Юрка, Уксус и дядьВова привезут 'груз двести'.

А рядом стоят три старика и обнимаются. Да какие они старики? Мужики! Просто немножко постарели. Вот этот, например, подполковник который…

О!

Так это ж…

Еж бросил взгляд на часы. Еще есть время и он встал, подойдя ближе, чтобы услышать. Рев толпы и грохот музыки перебивают ветеранов, но он попытался слышать, и хоть что-то услышал:

— Серега! А помнишь!

Подполковник, гремя медалями, хлопает по плечам капитана:

— Так точно, товарищ политрук! А ты, Павлов, как?

А потом они стоят, обнявшись втроем и говорят, говорят о своем, поправляя друг друга:

— Да миной тогда тебя накрыло!

— Снайпер это был, только косой, товарищ политрук, после мины я бы…

— А твой осколок как, лейтенант?

— Да так и похоронят с ним, товарищ политрук…

— Кондрашова жалко…

— Так кабы не лейтенант Кондрашов, мы бы с Павловым…

И вздох тонет в реве толпы:

— Волховскому фронту — ура?

— УРАААААА!!!!

И пусть они кричат, то ли наобум, то ли наугад — совершенно не зная, кто командовал этим самым Волховским фронтом, и где этот фронт был и что он делал — это сегодня не главное.

Сегодня главное — УРА.

'Имеем полное право', — думал про себя Андрюха Ежов.

Ведь Мы — дети и внуки тех, кто победил. И не надо тут вздохов, что не заслужили.

Мы многое, что не заслужили.

Но Победу надо помнить. Чтобы помнить — необязательно служить.

Там, где не помнят Победу — начинается смерть.

Ведь это нас с вами убивали.

Шесть миллионов восемьсот восемьдесят пять тысяч сто раз убивали нас на полях боев от Москвы до Берлина. Мы умирали в медсанбатах, сгорали в танках, падали с небес.

А еще три миллиона триста девяносто шесть тысяч четыреста раз нас травили собаками и морили газами в Треблинках, Освенцимах, Бухенвальдах и прочих безымянных шталагах.

И…

И — тринадцать миллионов шестьсот восемьдесят четыре тысячи шестьсот девяносто два раза нас сжигали в Хатыни, расстреливали в Бабьем Яру, вешали в Смоленске…

Но мы — живы.

Ведь русский народ это — мы.

Русский народ — это ты.

Я — русский народ.

Это меня убивали, морили, сжигали, вешали.

Но я — жив.

И я помню.

Война приходит туда, где ее забывают.

Но я ее помню.

Иначе, эта кровавая сука вернется.

И мы закончим эту войну.

А кто, кроме нас?

17.05.2010 — 30.06.2011

Киров-Москва-Санкт-Петербург-Синявино-Мга-Апраксин-Санкт-Петербург-Киев-Одесса-Москва-Киров