Газлайтер. Том 23 - Григорий Володин
— Ещё бы, — киваю с ухмылкой. — Что плохого в хорошем веселье?
К Воробьёвым отправляемся колонной — для вида. Гвардия сопровождает нас, демонстрируя, что всё официально, всё по правилам. Пусть боярин видит, что разговор не кулуарный, что мы едем грабить Воробьёва без стеснения, ибо заслужил, а если он упрётся, то грабить его будет уже Охранка.
Подъезжаем с опозданием в полчаса. Специально. Это тоже задумано
Особняк приличный, старый — ещё бы, боярин-то уважаемый. Охрана тоже внушительная, но она пропускает всю колонну, даже если неохотно.
Путь к дому открытый, ветреный — от парковки идти прилично. Издержки старых особняков — подземные гаражи не предусмотрены. Ну и ладно, уж не замерзнем: Лена в полушубке, а я в одной кофте — легионер-огневик делает своё дело, греет изнутри.
Вдалеке виден сад — голые деревья, среди них скульптуры, покрытые инеем, застывшие, словно наблюдают за гостями.
Киваю гвардейцам:
— Стойте тут, если что — позову.
— Так точно, шеф.
Сопровождающий боярский слуга ведёт нас с Леной к крыльцу. В холле же встречает сам боярин Артём Воробьёв. А за спиной его маячит нерадостный Бизуков.
— Здравствуйте, Данила Степанович и Елена Викторовна, — Воробьев вежлив, но явно раздосадован. Боярин точно готовился к нелёгким переговорам — борода торчит колючками, глаза зло прищурены. Понимает, что на кону.
— Добрый вечер, Артём Кириллович, — киваю с улыбкой.
— Здравствуйте, Ваше Сиятельство,— добавляет Лена.
Воробьёв делает приглашающий жест вглубь дома.
— Проходите, Данила Степанович и Елена Викторовна.
Я улыбаюсь, словно старому другу, и без всякого стеснения предлагаю:
— Пойдёмте лучше посмотрим ваш сад, Артём Кириллович. У вас там скульптуры, кажется?
Боярин хмурится, бросает быстрый взгляд в сторону холла, но голос пока остаётся вежливым:
— Зима не лучшее время для прогулок по саду, Данила Степанович.
Я оглядываюсь, указываю на ясное небо за окнами и с лёгкой усмешкой замечаю:
— Почему же? Мороз и солнце — день прекрасный. Разве нет?
Воробьёв сжимает челюсти, но сдержанно кивает.
— Что ж, пойдёмте.
Он машет рукой, и возникший словно из воздуха слуга ловко накидывает на плечи боярина тулуп.
Мы выходим наружу, шаги глухо отдаются на каменных ступенях. Дорожки расчищены от снега, но мороз чувствуется в воздухе. Воробьёв шагает рядом, насупленный, губы сжаты в тонкую линию, походка чуть напряжённая. За ним следом плетется Бизуков, опустив голову.
Мы медленно продвигаемся по саду, среди голых деревьев и застывших под инеем скульптур. Молчим.
Я лениво провожу взглядом по рядам аккуратно вырезанных фигур, в то время как Воробьёв изо всех сил пытается сохранить вежливое выражение лица. Но напряжение выдаёт его с головой. Даже походка говорит громче, чем слова.
— Какие у вас интересные скульптуры, Артём Кириллович, — замечаю я, делая вид, что разглядываю работу мастеров. — Это что, античные статуи?
— Не знаю, — бурчит боярин.
Тем временем Ломтик уже шурует в боярском кабинете.
Пушистик бесшумно копается в тумбочке, носится по столу, засовывает морду в ящики, вытаскивает бумаги, суёт их обратно, словно выбирает, что вкуснее. Документы разлетаются веером, папки раскрываются одна за другой. Где-то падает чернильница, оставляя чёрное пятно на уголке стола.
Я быстро просматриваю найденное, навыком диагонального чтения выуживая ключевые моменты. В голове выстраивается полная картина обороны Междуречья войсками Воробьёвых. И вот оно — то, что мне нужно: чёткие цифры, детальные отчёты, дислокации войск, количество оружия, маршруты поставок, распределение техники и ресурсов.
Бинго.
Тем временем Воробьёв не выдерживает. Он резко останавливается, раздражённо взмахивает рукой:
— Так что вы хотите, Данила Степанович? Хватит с меня искусства! Я этот сад исходил вдоль и поперёк.
Я пожимаю плечами, не отрывая внутреннего взгляда от бумаг в его кабинете:
— Давайте начнём с того, что нужно вам. Вернуть сына — Семёна Артёмовича.
Ломтик по моей команде переворачивает лапой страницу, и я нахожу интересный пункт.
— Но ведь вам нужен не только сын. Вам нужно моё молчание.
Воробьев медленно кивает, пытаясь скрыть проблеск надежды в голосе:
— Допустим.
Ещё рассчитывает, что всё обернётся в его пользу. И, что самое смешное, у него действительно есть такая возможность.
Я улыбаюсь и ментально прошу Ломтика пододвинуть лапой нужный список поближе к себе. Щенячьи глазки пробегаются по строчкам.
— Что же мне нужно, Артем Кириллович? Для начала: БМПТ-85 «Гридень» — 66 единиц, БМПТ-92 «Булава» — 58 единиц и БРДМ-95 «Тень» — 45 единиц.
Воробьёв замирает посреди дорожки, словно налетел на невидимую стену, и едва не поперхнулся воздухом.
— Что это за цифры⁈
Я ухмыляюсь, а Ломтик приближает мордочку к бумаге, позволяя мне увидеть цифры и буквы крупным планом.
— Кажется, это количество БМПТ и БРДМ, которые у вас есть в Междуречье?
Боярин бросает яростный взгляд на Бизукова, топающего сзади. Безопасник резко бледнеет. Мужик, ну да, похоже, тебя, как начальника СБ, обвинят в утечке данных. Что ж, не стоило вам лезть на меня. Лес рубят — щепки летят.
А вот сам Воробьёв, напротив, наливается багровым цветом.
— Данила Степанович! Откуда вы знаете точные цифры⁈
Я пожимаю плечами и заглядываю в следующий список:
— Оттуда же, откуда знаю про двадцать комплексов ЗРК «Щит-95» и шестьдесят 152-мм гаубиц «Пламень-152». Они, кстати, тоже мне нужны.
Ломтик послушно переводит взгляд ниже на документ. Пробегаю взглядом по цифрам и, будто между делом, добавляю:
— Как и 2С40 «Катюша-М» — 24 единицы, 2С46 «Молот» — 18 единиц и ОТРК «Буря-М» — 8 установок.
Боярин сжимает кулаки, суставы побелели. Он выдыхает пар в мороз с надрывом, словно пытается сдержать крик:
— Граф, да вы издеваетесь⁈
Я делаю несколько шагов, останавливаюсь у одной из скульптур — что-то вроде собаки, только без уха. Прикольная. Видно, что старая работа, мрамор местами потемнел, иней прихватил тонкие трещины. Когда-то у неё было и второе ухо, но, похоже, кто-то его снес.
Может, её тоже попросить в составе откупа? Поставить где-нибудь у себя во дворе, как напоминание о великодушии Воробьёвых. Хотя ладно, не будем наглеть.
Возьму только самое необходимое. Оружие. Его много не бывает.
Я разворачиваюсь к Воробьёву, невинно поднимаю бровь и, будто бы искренне не понимая его возмущения, спрашиваю:
— Почему же вы так решили, Артём Кириллович? Я ведь
