Газлайтер. Том 23 - Григорий Володин
Она тут же ловит мою реакцию внутри своего сознания, и, не моргнув, выдаёт ровным, спокойным голосом:
— Мой муж требует, чтобы ты, дядя, впредь вёл себя сдержанно. Сегодня ты сильно подставил наш род. Если это повторится, он больше не простит тебе такую выходку.
Феанор с недовольством бросает:
— Я всегда буду отвечать на наглость ударом клинка, племянница.
Лакомка тяжело выдыхает:
— Можешь отвечать так, как привык, но думай о последствиях. Ты не один. Здесь важны не только твои принципы, но и наша безопасность. В следующий раз хорошенько подумай, прежде чем рубить боярам руки.
Она разворачивается и выходит из комнаты, оставляя Воителя стоять у окна. Я отпускаю контроль, возвращаясь в своё тело.
Сижу в машине. За окном медленно плывут огни улиц, но я их почти не замечаю.
Семибоярщина продолжает раскачивать ситуацию. Они не ожидали, что Феанор зайдёт так далеко, но их цель была ясна — спровоцировать. И им это удалось. Теперь главное сделать так, чтобы последствия этого удара легли не на мою семью, а на Семибоярщину.
Картина становится ясной, куски пазла встают на места.
Допустим, версия с подставой верна. Что хотели получить Воробьёвы?
Скандал. Но не просто скандал, а повод для официального разбирательства. Их план был прост: Семён провоцирует Феанора, тот не выдерживает, теряет самообладание и калечит его. Но Семен должен был унести ноги — это ключевой момент.
Дальше Воробьёв возвращается домой, где ему аккуратно чистят память: стирают фразу про «ослиные уши», оставляя только ту часть, где страшный и злобный альв, без причины и предупреждения, бьет ему по роже.
Все провокации — стерты.
А дальше начнется вой Воробьевых. Жалобы в Охранку, в Совет, в Кремль.Дескать: «Вещий-Филинов привез в столицу иномирянина, который калечит боярских отпрысков! Он не контролирует этого мясника, но раз притащил — то несёт за него ответственность!»
Феанор, конечно, помнил бы правду, но и тут у Воробьёвых была лазейка: заявить, что альвийская магия вмешалась и подделала его воспоминания.
Любой телепат-следователь легко определил бы их подлинность. Но попробуй это докажи, когда речь идёт об иномирянах. Скажут: «Откуда нам знать, что магия остроухих не способна искривлять их воспоминания!»
Слухи работают на того, кто их запускает.
А дальше бюрократия: расследования, допросы, заседания. Они могли тянуть это неделями а то и месяцами. Пока идёт следствие, я бы никуда не уехал, не смог бы зачистить гулей в Междуречье. Просто потому что у меня полно иномирян в гвардии, и если один типа мясник, то и другие могут быть тоже, а значит нельзя им давать свободу перемещения по Царству.
Они не ожидали, что Феанор зайдёт так далеко, и Семен Воробьев ляжет пластом. Что ж. Теперь главное — сделать так, чтобы последствия легли на их плечи, а не на мою семью.
Теперь Семён Воробьёв лежит в моём доме. Его память не зачищена, никто не правил его воспоминания, никто не стер фразу про «ослиные уши», никто не заставил забыть собственный наезд. Всё, что он сказал, надёжно сидит у него в голове, как заноза под кожей.
И это сильно меняет ситуацию.
Бояре явно рассчитывали на другое. По их плану золотой мальчик должен был унести ноги, вернуться к своим, где заботливые маги подрихтуют его память, оставив в ней только нужные фрагменты:
«Злобный иномирянин напал без причины, отрубил руку, а несчастный Семён просто не успел защититься.»
Провокации? Их как не бывало.
Но что-то пошло не так.
Вместо отчего дома он оказался в моей резиденции, в отдельной комнате, с антимагическими браслетами на запястьях, под присмотром телепатов, которые отправили его в глубокий сон. Обычная предосторожность: вдруг решит изобразить мученика или начнёт буянить. Хотя, судя по его состоянию, ему сейчас вообще не до скандалов.
Я наконец приезжаю домой. Первым делом проведываю пленника.
Воробьёв спит, как сурок — дыхание ровное, лицо бледное, антимагические браслеты плотно застегнуты.
Я мог бы прямо сейчас взломать его щиты, залезть в голову, считать всё, что нужно и получить компромат на самих Воробьёвых — подробности их заговора, планы, связи.
Но не буду.
Если оставить всё как есть, без малейшего вмешательства, Охранка не сможет поставить под сомнение достоверность его воспоминаний. Всё, что произошло, останется неподправленным, без «манипуляций» со стороны моего рода.
Я бросаю взгляд на гвардейцев, стоящих у двери.
— Не спускать с него глаз. О любых изменениях докладывать сразу.
Разворачиваюсь и выхожу в коридор.
В гостиной уже собрались мои жёны. Лакомка, завидев меня, вскакивает, её золотые волосы слегка растрёпаны.
— Мелиндо, наконец!
Я улыбаюсь, мягко провожу ладонью по щеке Лакомки, ощущая тёплую нежность её кожи, затем проходу дальше в комнату, не спеша опускаюсь в кресло.
— Ты молодец.
Лакомка довольно щурится, но тут же Лена, прислонившись к спинке дивана, ловит мой взгляд и задаёт главный вопрос:
— Даня, что будем делать?
Я усмехаюсь, глядя на часы.
— Ждать гостей с выкупом.
* * *
Усадьба рода Воробьевых, Москва
Артём Воробьёв сидит в своём кабинете, пальцы медленно постукивают по полированной столешнице. Глухой ритм отдаётся в висках, но мысли уже кипят. Что-то пошло не так. Перед ним стоит начальник службы безопасности — напряжённый, собранный, но видно, как едва заметно переминается с ноги на ногу, словно ждет, когда его отправят на эшафот. Он держит руки за спиной, избегает встречаться с боярином взглядом.
— Семён Артемович ещё не вернулся, — докладывает безопсник, голос хриплый, напряжённый.
Воробьёв резко вскидывает голову, тяжёлый взгляд вонзается в подчинённого.
— Что⁈
— Он всё ещё в доме Филинова. Водитель пытался его вернуть, но его… выкинула Светлана, жена графа.
На мгновение в кабинете становится слишком тихо. Затем Воробьёв резко вскакивает, стул с грохотом отодвигается назад. Ладони с силой опускаются на стол, и через секунду по кабинету разносится глухой удар кулака.
— Мы должны были вернуть Семёна, почистить ему память, стереть начало конфликта и устроить чуть ли не публичный скандал! — его голос срывается на яростный рык. — Обвинить Филинова в поддержке бешеных иномирян! Таков был мой план! У меня договорённость со всей Семибоярщиной!
Безопасник сглатывает, не осмеливаясь прервать этот поток злобы.
— Простите, боярин, но… что я мог сделать?
В ответ Воробьёв смотрит на него так, будто собирается пригвоздить к стене взглядом. Глаза сверкают, лицо налилось гневной краской.
— Ты понимаешь, что наш род подставился⁈ — рявкает он, ударяя кулаком по дубовому столу ещё раз, словно