Евгений Прошкин - Война мертвых
– А я рассчитывал на твою сознательность, – бесцеремонно влез полковник. – Не удержался? Засветил и себя, и весь канал. Женщину потревожил. Мама у вас с ней одна? Ну и что? Зачем ее смущать? Жила себе, служила в меру способностей.
Женщина? Это он про сестру. А как же Алекс? Не знает?
– Ты прослушивал! – для порядка возмутился Тихон.
– Еще и проглядывал, ясно? – назидательно ответил Игорь. – Тебя ж, как щенка, ни на секунду нельзя оставить.
– Игорь, у меня действительно нет шансов стать человеком?
Про “действительно” он зря. Мог бы и смолчать.
– Время, Тихон, время, – кажется, не заметил. – Все будет, имей терпение. Вот закончим исследования...
– Что такое ты во мне выискиваешь? Ждешь, пока я золотом срать не начну?
– Золото!.. Ты, сто семнадцатый, дороже всякого золота.
– К чему ты нас готовишь?
– Вас?
– Меня и Влада, – быстро поправился Тихон.
– К великому будущему, мой дорогой. Раз уж с вами стряслась такая... такая неприятность, нужно ее использовать во благо.
– Естественно. Даже если б она не стряслась сама, ее стоило бы организовать.
– Не нравится мне твое настроение, сто семнадцатый.
– А мне оно тоже не нравится.
– Желаешь размяться? Есть два восстания: на Дебре и на Гринволде. Могу отправить.
– Восстание – это как на Аранте? – в лоб спросил
Тихон.
– Примерно, – не моргнув, ответил полковник.
– А что-нибудь не такое грязное? Неужели всех конкуров перебили?
– Это слишком опасно.
– Значит, последняя операция была не опасной?
Тихон надеялся, что когда-нибудь полковник все же проговорится, но зачем ему слышать от Игоря то, что давно уже ясно, он сказать не мог.
– Выхода другого не было, понимаешь? – с какой-то незнакомой интонацией произнес тот. – Нет, ты не поймешь. Тебя ведь в Школу прямо из Лагеря взяли.
– Ну и?..
– Все. Отдыхай.
Отключившись, полковник забрал с собой все прямые каналы связи. Наступила гнетущая тишина. Обострив слух, танк уловил за толстыми стенами какие-то шорохи и вздохи. Все-таки он крыса, простая подопытная крыса. Их никогда не выпускают на волю.
Бункер, отзываясь на это страшное открытие, загудел, и все вокруг слилось в мощной вибрации. “Два километра гранита, – с тревогой подумал танк. – Уж если завалит, то всерьез”. Словно расхохотавшись, над головой что-то заухало – ближе, ближе, громче.
Верхние перекрытия обрушивались одно за другим и, складываясь в исполинский бутерброд, становились все тяжелее. Все меньше надежды на то, что потолок выдержит. Стократный запас прочности – это, оказывается, не так уж и много.
Первыми пострадали ворота. Отремонтированная створка заиграла, выгнулась и смялась пустым фантиком. Треснули стены. Разъехавшиеся щели протянулись от угла до угла, и в них что-то напряженно заскрипело. Все.
Он почувствовал, как проваливается – вниз, сквозь коробку КБ, сквозь ходовую часть, через бронированное днище, через бетонный пол – к самому центру, и еще дальше.
Это что – смерть?!
Танк выскочил с обратной стороны планеты и, удивительным образом перевернувшись, встал на траки.
Розовый закат. Или рассвет? Он всегда их путал. Убаюкивающий плеск. Если сосредоточиться, можно различить, как перекатываются песчинки. Кто-то поет в деревьях. Тихий ветер. Ему здесь нравится. Здесь можно остаться.
По пляжу идут люди, маленькая компания, но сосчитать их невозможно. Смеются, смотрят на солнце, загребают ногами дырявую пену волн.
– Эй! Не надо! Это рай для танков! Это мое место!
Не обращают внимания. Не видят. Проходят сквозь него и шлепают дальше. Он разворачивается и едет следом, крича в беспечные спины, но они не желают о нем знать. Они уверены, что все прекрасное принадлежит им.
И тогда он стреляет. Ему надоело быть жестоким, он собирается лишь попугать, но люди продолжают идти вперед, пока он не убивает последнего. Только что их было несколько, по крайней мере, больше одного, а теперь – ни души. Или они умирали не от его выстрелов? От чего же тогда?
Он вернулся назад, к той точке, откуда выпал, но там уже все было не так. Розовое солнце светило не для него, а песок шипел, словно миллион ядовитых змей. И даже тихий ветер дул не в ту сторону, куда ему хотелось. Что это, если не смерть?
– Это моя жизнь, – сказал Алекс, растворяясь. – А теперь и твоя.
– Извини, я пропустил. Пожалуйста, еще раз. – ...взапой во всех колониях. Такой книги еще не было.
Строгая дама в декоративных очках тронула планшет, и на рабочей поверхности проявился заголовок:
"РЖАВЕЕТ ВСЕ”.
– Есть и другой: “СТАЛЬНЫЕ СЛЕЗЫ”, но первый более удачный.
– Да, слезы – это слишком, – отстранение проговорил Тихон.
Он очнулся вконец вымотанным и обнаружил, что уже две минуты беседует с какой-то старухой. Чего она к нему привязалась? А, литератор. Эта порода уже была. Все равно напишет, как ей надо. Тихон осмотрел помещение – потолок наверху, на месте то есть. Ворота, рассыпавшиеся на отдельные, сложного профиля, планки, так и валяются в проеме. Ну, не можете починить, хоть уберите И еще Тихон подумал, что его этаж в бункере скорее всего единственный.
– Я прошу прощения. Никак не пойму суть твоей просьбы.
– Просьба? – вспыхнула дама. – Совместное коммерческое предприятие, уважаемый э-э...
– Танк.
Женщина машинально кивнула, но повторить не решилась.
– Мы напишем биографическую книгу, сейчас для этого самое время. Пока публику не увлекло что-то другое и твоя история не перестала быть актуальной.
– Биографическую? И что в ней будет?
– Структура обычная, три части: трудное начало службы, будни, трагический финал.
– А начало обязательно должно быть трудным? – осведомился он.
– Закон жанра, – развела она сухими ладонями. – Начало трудное, а финал трагический. Иначе не купят.
– Ну что ж, я вроде гожусь, – деловито заметил он.
– Да, очень удачно все вышло. Гонорар я предлагаю обсудить...
– Как-нибудь потом, – безразлично сказал Тихон, и острая мордочка литераторши выразила искреннюю признательность. – Соединись со мной через сорок восемь часов.
В буфере болтался еще один вызов.
Перед далеким объективом появился пожилой мужчина располагающей внешности. Добродушные глаза говорили: “Верьте мне, друзья”, сильные брови остерегали: “Бойтесь меня, враги”. Это тип привык, что с ним никто не портит отношений.
– Я адвокат, – весомо произнес он. – Изучив все открытые материалы по твоему делу, могу уже сегодня гарантировать четыре миллиона Ежегодно. Это наша с тобой минимальная ставка. Если удастся добыть какие-нибудь сведения о том, что для твоего спасения армия использовала не все возможности, то сумма, естественно, вырастет. Но это пока в плоскости желаемого, что же касается действительного, то я уже все подготовил. Подадим в суд хоть завтра.
– И на кого же?
– На Конфедерацию, – эффектно заявил он. – В таких делах мелочиться не стоит, нужно бить прямо вверх. Ты за них не переживай, они там сами разберутся, кто прав, кто виноват.
– Ну и зачем все это?
– Тебе мало трех миллионов в год? – изящно огласил адвокат свою предполагаемую долю.
– Зачем мне деньги? – настойчиво повторил Тихон.
– Обычно люди их тратят, – он был настолько воспитан, что не позволил себе даже легкой ухмылки. Зато в душе наверняка гоготал и вертел пальцем у виска.
– Люди, да?
– Ах, ну я не то... – умеренно смутился адвокат.
– Давай так: ты меня вызовешь не раньше, чем придумаешь, куда мне деть три миллиона конфов. Гараж, инкрустированный бриллиантами, сразу отпадает.
Тихон еще минуту проговаривал про себя разные варианты ответов, от ироничных до совершенно нецензурных. Ему все чудилось, что бесконечное общение с посетителями продолжается. Так много болтать Тихону не приходилось никогда в жизни. Стоять на месте и трепаться. Тысячи часов в подземной келье, и за все это время – одна короткая вылазка. Десяток или чуть больше угробленных “китов”, и снова вниз. Недолго и свихнуться.
– А ты мнишь себя нормальным? – спросил Влад.
– Уже не совсем. Поклонники доконали.
– Поклонники – это здорово. Адвокат у тебя был?
– Был. А у тебя – писательница?
– Само собой. Сказать, как моя книга будет называться? “Стальные слезы”. Там еще про ржавчину чего-то было, но мне не понравилось
– Ржавчина – это уж слишком, – согласился Тихон.
– А самоубийца?
– С завещанием? Появлялся, я его послал. А ты?
– Я время назначил. Пусть приходит, прожгу ему башку, мне нетрудно.
– Слушай, Влад, а сны тебе не снятся? А то мне тут...
– Не, этого у меня никогда не бывает. Я же тебе еще в Лагере говорил. Представляешь! – вдруг оживился он. – У меня ведь братишка имеется.
– У тебя все – братишки.
– Натуральный младший брат, – вскинулся сто пятый. – Не веришь? Я справки наводил! Только погиб он у меня. Военным был братик мой...
