Саймон Кларк - Царь Кровь
– Сколько у нас на самом деле осталось продуктов.
– Кейт… – начал Стивен.
– Он имеет право знать.
– Знать что? – Я начинал злиться, что меня держали в неведении. – Стивен, что ты можешь мне сказать?
– Я не хотел на тебя грузить ненужную тяжесть.
– Ненужную тяжесть?
– И не хотел поднимать панику в лагере…
– Стивен, ради всех святых! Я же твой брат. Говори как есть.
– Ладно, как есть. Консервов осталось на десять дней.
– Десять дней?
– Десять дней.
– Но ведь мы сделали склады по всей это чертовой пустоши!
– Ты знаешь, сколько консервов съедают шестьдесят человек за день?
– Но ведь последнее время была норма…
– С учетом нормы.
– Факт тот, – сказала Кейт, – что скорость потребления превосходит скорость, с который мы находим новые продукты.
– А склад свежих овощей? – спросил я.
– Их пока хватает, – ответил Стивен. – В обрез.
– Значит, – я сделал глубокий выдох, когда до меня дошло, – не пройдет и двух недель, как весь лагерь сядет на картошку и репу.
– Ну, и кроликов и птиц, если их удастся поймать.
– Класс.
– А когда придет зима, самолет уже летать не сможет.
– Понял, – ответил я. – Мы все равно летим сейчас. Я справлюсь один.
– Черта с два, Рик, – покачал головой Стивен. – Одному оставаться нельзя. И ты один не сможешь перетащить продукты к взлетной полосе в Лондоне. – Он поглядел мне в глаза. – Я лечу с тобой.
– Не выйдет, – сказал я. – Ты – руководитель группы на пустоши. Что с ней станет, если ты исчезнешь на месяц?
– Верно, – заметила Кейт. – Ты должен остаться.
– И что тогда делать?
– Я полечу вместо Дина, – твердо заявила Кейт.
– Ты подумала?
– Подумала.
Стивен поглядел на меня. Я кивнул.
– Ладно, тогда поехали.
Мы поднялись еще до восхода. Кейт сидела впереди с Говардом, я сзади со спальниками, патронташами, винтовками, наваленными мне на колени и на соседнее сиденье.
Все молчали, и какое-то напряжение, почти возбуждение наполняло кабину, как электричество. Что нас ждет там, в Лондоне? И увидим ли мы снова Фаунтен-Мур?
Говард заложил глубокий вираж как раз над пустошью. Глубоко внизу я разглядел расщелину на холме, и, хотя их не могло быть видно, мне померещились палатки в две шеренги вдоль ручья.
И на долю секунды мелькнула внизу человеческая фигурка. Она махала нам.
Мелькнула и пропала, но я знал, кто это.
Мне снова явился образ Кэролайн. По крайней мере я верил, что этот образ – плод моего воображения. А может, это действительно ее призрак? Может ли любовь быть так сильна, чтобы пережить смерть? Кто знает? Я закрыл глаза, но все равно видел, как она машет рукой. И она становилась все меньше и меньше – самолет уносил меня на юг.
58
Странно было, если теперь вспомнить. Весь путь до Лондона был какой-то нереальный. Вот мой старый друг Говард Спаркмен за штурвалом, в темных очках для защиты от затопляющего кабину солнца. Вот Кейт Робинсон. Девушка, к которой неровно дышал когда-то. О которой так мечтал, что просыпался ночью в старом своем семейном доме на Трумен-вей. Она то и дело подносила к зеленым глазам бинокль и говорила что-то Говарду. Я почти ничего не слышал, потому что мотор шумел, вертя пропеллер быстрее тысячи оборотов в минуту, унося нас все дальше и дальше от дома.
Над нами было голубое безоблачное небо, под нами – зеленый ковер, изрисованный дорогами, реками, городами, деревнями.
Неделями мы рыскали по этой местности в поисках не замеченной другими банки моркови или пары луковиц, или чего еще могли найти, чтобы удержаться по эту сторону голода ближайшие сутки. Мы проходили мимо гниющих трупов людей – таких же людей, как мы, – которым не довелось пережить лето. Все время в нос била вонь разложения. Или вонь гари, где разогревалась земля. Все время все чувства приходилось держать настороже, чтобы не пропустить признаки близкого лагеря беженцев, обитатели которого могли обратиться к каннибализму в поисках белковой пищи для выживания.
– Рик!
– Что? – Я наклонился вперед, чтобы услышать, что хочет сказать Кейт.
Она повернулась на сиденье.
– Ты знаешь этот город?
– Донкастер.
– Уверен? – спросил Говард. – Я хочу дойти до Лондона вдоль восточной железной дороги у побережья.
– Она проходит через Донкастер.
– Знаю, но разве в Донкастере было когда-нибудь такое озеро?
– Хм… Кейт, не дашь мне бинокль? Спасибо.
– Озеро покрыло железную дорогу и главные дороги, – сказал Говард. – Шоссе AIM затоплено полностью.
– Можешь спуститься чуть пониже?
– Я на трех тысячах метров. Могу рискнуть до двух тысяч.
– Рискнуть? – переспросила Кейт.
Говард пожал плечами:
– Люди дошли до точки. Они думают, что мой самолет по самые крылья набит шоколадом, или мясом, или чем еще. И постреливают.
Я глянул вниз. С этой высоты ничего особо необычного не было видно. Дома, заводы, школы, футбольные поля. Зеленый город с шеренгами деревьев вдоль домов. Мирный и безопасный. Это, конечно, если не знать, какая началась бойня, когда сдохла цивилизация. Иначе понятно, что эти зеленые садики теперь усыпаны людскими черепами, добела обглоданными воронами и крысами.
И единственным свидетельством весьма фундаментальных изменений ландшафта было озеро, которое теперь тянулось под нами километр за километром к южной окраине города.
– Сейчас еще раз пройду над центром города, – сказал Говард, закладывая крутой вираж. Я инстинктивно схватился за привязной ремень. Казалось, что самолет балансирует на кончике крыла. И я не мог избавиться от ощущения, что сейчас меня выбросит из кабины и размажет по асфальту далеко внизу. А подо мной поворачивался город. Магазины, супермаркеты, дома, лавки, нагромождение геометрических форм черных шиферных крыш.
– Что ты думаешь, Рик?
– Минутку… ага, вот. Вижу ипподром.
– Донкастерский?
– Определенно.
– А железной дороги не видишь?
– Нет. Наверняка она под водой.
– Если это Донкастер, мы должны ее заметить, когда пойдем на юг.
– Это точно Донкастер. Вон остатки парка развлечений. Когда-то я встречался с одной девушкой из этого города. Мы здесь катались на коньках.
– На коньках? – удивленно переспросила Кейт, вспыхнув зелеными глазами.
– Именно на них, – усмехнулся я в ответ.
– Извини, – улыбнулась она. – Просто не могу себе представить тебя на коньках.
– Чего не сделаешь ради любви? – Сказав это, я почему-то покраснел и поспешил отвернуться.
Комплекс Купола, где я так часто падал на спину, когда мы с Джули пытались кататься, держась за руки, скользнул под крылом и ушел назад. Стеклянный купол на белом здании был разбит вдребезги. Мне живо представилось, что там внутри. В соединённых бассейнах вода по колено, стены покрыты зеленой слизью. Водяные желоба, по которым весело катался народ, высохли и потрескались. Края бассейнов, где бегали босиком дети, выкрикивая и смеясь, усыпаны битым стеклом. Сидит, быть может, под тропическим деревом разжиревшая на человеческом мясе водяная крыса и чистит усы. Все гниет и рассыпается. Сиявшие когда-то серебром перила покрыты ржавчиной. Кабинки для переодевания пусты. Мне представился призрачный смех и крики ребятишек, растирающихся полотенцами после купания:
“Пол, а теперь куда?”
“За пиццей!”
“Фиг, давай в “Макдональдс”!”
“А башлей хватит?”
“Я тебе малость отсыплю в долг”.
“Слушай, посмотри, что у меня тут за пятно?”
“Сифилис”.
“На глазу?”
“А об кого ты мордой терся?”
“А ты не подглядывай!”
“Мам, Терри меня не выпускает!”
– Рик! Рик! Алло… реальность вызывает планету Рик Кеннеди!
Я очнулся.
– Извини, забылся.
– Так как?
– Что “так как”?
Она улыбнулась и покачала головой:
– Ты и в самом деле замечтался. Я только спросила, хочешь ли ты кофе.
– Спасибо, – улыбнулся я.
Донкастер остался позади. Мелькнул кинотеатр, где мы с Джули сидели в заднем ряду целый сеанс, не видя фильма – целовались без передышки, и моя рука шарила у нее под кофтой.
Кинотеатр стоял посреди озера, как прямоугольное судно; вода доходила до входных дверей. Пригород Бессакарр к югу тоже был затоплен, и десятки когда-то дорогих домов смотрелись флотилией лодочек. Деревья погибли, их голые ветви торчали в воздухе как скелеты.
В одном из этих домов жила Джули. Жива она теперь, или погибла, или бьется за выживание клыками и когтями?
Я прищурился и поглядел в бинокль. Крыши казались так близко, что можно рукой достать. Один дом выгорел, осталась только кирпичная коробка. Забавно – вдоль затопленной улицы плыли две лошади. А вон на крыше кто-то привязал белое полотнище. А на нем черной краской – одно слово:
СПАСИТЕ.
Катастрофа постигла всех, кто жил в этих домах. Всем им было что рассказать о том, что случилось, когда цивилизация, охранявшая их все эти годы, рухнула в одночасье и началась борьба за существование.
