Роман Глушков - Свинцовый закат
Кальтер опять промахивается, и «буян» сигает через провал, не получив фатальных повреждений. Но тут свое веское слово говорю я и парой взмахов мачете решаю исход третьего раунда в нашу пользу. Этот враг оказывается не столь легок на подъем и не преодолевает преграду с наскока. Но ему удается уцепиться за край площадки так же, как он проделывал это на нижних этажах. У меня нет ни секунды на перезарядку пистолетов, зато есть наготове средство, которое быстро избавляет чересчур назойливых прыгунов от привычки хвататься за все подряд. Мачете перерубает раскольнику кисти еще до того, как он успевает подтянуться, и громила отправляется в свой последний полет по уже проторенному лидером маршруту.
Следующий прыгун оказывается самым неуклюжим из всех. Он так долго выкарабкивается из второго провала, что его настигает приятель, стартовавший позже. У того с координацией полный порядок. Он легко перемахивает через обрушенный пролет и оказывается на три шага впереди нерасторопного громилы. И теперь эти двое мчатся вверх по лестнице друг за другом, будто соревнующиеся спринтеры.
Я прячу мачете в ножны, наскоро меняю в пистолетах магазины и с ходу открываю огонь по приближающимся раскольникам. Нашей огневой мощи и так едва хватало, чтобы сдерживать их натиск, и если мы сей же момент не выведем из строя одного из прыгунов, они, боже упаси, ворвутся на нашу площадку вместе. Поэтому я поливаю их свинцом сразу из двух стволов и молюсь, чтобы как минимум одна из выпущенных мной пуль оказалась счастливой.
А Тимофеич почему-то не стреляет, хотя я отлично помню, что после перезарядки он нажимал на спусковой крючок всего дважды. Упорно не стреляет, однако винтовку не опускает. Да что с ним такое стряслось? Заклинило оружие? Тогда какого черта он застыл столбом и даже не пытается починить наш главный калибр?
Кальтер ждет. А чего конкретно, я понимаю в последнее мгновение, когда прыгуны друг за другом взмывают над провалом. Две горилообразные фигуры готовы спикировать на нас, словно бескрылые ангелы смерти, – по одному на меня и компаньона. Захватывающая дух кульминация нашего неофермопильского сражения, в котором, согласно исторической правде, должен победить, увы, не храбрейший, а более многочисленный противник…
Ан нет, майор с таким положением дел отнюдь не согласен, ведь он еще не опустошил все свои пороховницы. Причем делает он это, руководствуясь не гневом, а хладнокровным расчетом. Что ни говори, а я в такой бешеной суматохе сроду не спланировал бы подобную контратаку, выверенную с точностью до доли секунды. И тем паче не реализовал бы ее на практике. Пожалуй, мне было бы проще забить трехочковый мяч в баскетболе, стоя под своим кольцом спиной к корзине противника.
Куприянов терпеливо выжидает, пока оба раскольника не утратят под ногами опору, после чего отскакивает влево, прямо наперерез прыгунам, и только потом стреляет. Зачем он занимает, казалось бы, самую невыгодную и опасную позицию, становится понятно позже. По замыслу компаньона, в момент выстрела он и обе его мишени должны непременно располагаться на одной прямой. А дальше все решают усиленный заряд картечи и простейшая физика движущихся тел, грамотное использование которой, поверьте, иногда может спасти вам жизнь.
Подствольник Кальтера громыхает, словно маленькая мортира, и выплевывает навстречу первому прыгуну ударную дозу свинца. На таком коротком расстоянии до цели картечь не успевает рассеяться и лупит по ней все равно что пушечное ядро. Голова, шея и правое плечо «буяна» превращаются в мясокостный фарш, а оторванная рука шмякается о стену, оставляя на ней кровавую кляксу. Тело, не достигая площадки, выписывает в воздухе неуклюжее сальто назад и врезается в летящего следом раскольника. На что, собственно говоря, стрелок изначально и рассчитывал.
И без того не отличавшийся расторопностью, этот «буян» мог и сам недопрыгнуть до края площадки, а столкнувшись в полете с тушей собрата, лишился последнего шанса перемахнуть через провал. Два кувыркающихся тела – одно мертвое, а другое пока живое – унеслись в шахту и присовокупили себя к валяющимся внизу телам прочих охотников за нашими головами.
– Минус пять, етит вашу мать! – плюю я вдогонку падшим на бетон «ангелам смерти». Однако правильнее было бы проорать «минус четыре с половиной». Безногий громила, которого мы не успели скинуть в провал, подползает сзади и вцепляется мне в лодыжку.
– Берегись! – кричит майор, но я уже вижу, в какую неприятность угодил, и рывком высвобождаюсь от хватки недобитого врага. А затем оборачиваюсь и в упор разношу ему голову из обоих стволов. И только отскочив на лестницу, замечаю, что с полумертвым раскольником творится что-то неладное. Кожа на его раздувшемся теле лопается, а из глубоких рваных ран фонтанирует кровь вперемешку с ошметками мускульных тканей и внутренних органов. При этом громила трясется в дикой конвульсии, от которой площадка у нас под ногами ходит ходуном вместе с перилами.
Даже неизвестно, чего я пугаюсь больше: взрывоопасного полутрупа или его четверых боеспособных собратьев из группы прикрытия. Они дружно бросают щиты и устремляются наверх в тот момент, когда Тимофеич сшибает влет одним выстрелом сразу двух прыгунов. Мы еще можем дать третьей вражеской волне отпор, но для этого нам нужно срочно избавиться от распадающегося на глазах тела. Только как это сделать? Его конвульсии просто чудовищны, а клочки плоти и брызги крови разлетаются во все стороны, отчего на площадке уже не осталось ни единого чистого пятачка. Будь у нас при себе багор, тогда мы, вероятно, справились бы с агонизирующим врагом, но совладать с ним голыми руками нам не под силу.
– Отходим! – Кальтер указывает на дверь, ведущую в коридор шестого этажа. Майору, как и мне, очевидна безвыходность нашего положения, и он решает отступить на вторую линию обороны – дверной проем. Отойти к главной лестничной шахте – плановому маршруту нашего бегства, – не получится при всем старании. Гостиничный коридор слишком длинный, и слуги Искателя настигнут нас еще до того, как мы приступим к спуску. Придется сначала задержать их тут, а потом, если повезет, думать об окончательном отступлении.
Кальтер загоняет в подствольник последнюю гранату; я меняю почти пустые магазины на полные, дабы не угодить впросак, как в прошлый раз. Четверо «буянов» преодолевают второй провал и, удерживая между собой безопасную дистанцию, быстро движутся к последней разделяющей нас преграде. Грядет наш последний и решительный бой! А может, не последний, если нам хватит решительности отбиться от осатанелых раскольников. Хотя чем дальше, тем вряд ли нам будет легче даже несмотря на то, что мы уничтожили больше половины вражеской пехоты…
Превратившееся в груду разодранной плоти, распластанное на площадке тело, казалось, не преподнесет нам больше никаких сюрпризов. Но оно преподносит, и в итоге чуть было не свернувший мне шею противник встает на нашу защиту и отбивает третью атакующую волну. Мы с майором не истратили на этих «буянов» вообще ни одной пули! Что, впрочем, не являлось великим достижением, ибо раскольникам также повезло отделаться минимальными потерями.
Агонизирующее тело утихомиривается, когда громилы подбегают к провалу. Но едва их лидер ступает на край, как труп внезапно взрывается. Его ошметки долетают даже до нас, хотя мы сидим далековато от эпицентра взрыва. И когда через миг кровавый ливень прекращается, на том месте, где мы только что держали оборону, вспучивается и сразу же с шумом лопается громадный полупрозрачный пузырь. Затем опять вспучивается и лопается. А после вновь надувается, но шарахает уже с утроенной мощью, потому что перепрыгнувший провал раскольник попадает точно в эту пульсирующую сферу. Она же перекрывает собой всю площадку и часть идущего наверх лестничного пролета, и теперь мы смотрим в шахту словно сквозь гигантский круглый аквариум, искажающий реальность, подобно выпуклой линзе.
«Трамплин» недаром носит столь недвусмысленное название и всякий раз его подтверждает, когда расправляется с очередной своей неосторожной жертвой. Сиганувший прямо в центр аномалии прыгун подбрасывается ею вверх и впечатывается в потолок, да так крепко, что дальнейшее падение с шестого этажа на бетонный пол, должно быть, кажется громиле уже не таким жестким. От удара раскольничьего тела потолочная плита трескается и обрушивает вниз дождь битой штукатурки, а у самого прыгуна наверняка остается очень мало целых костей. Мне еще не приходилось сталкиваться с такими свирепыми «трамплинами», но поскольку этот являл собой, можно сказать, уникальную авторскую работу, стало быть, и удивляться тут абсолютно нечему.
– В яблочко! – не удерживаюсь я от восторженного комментария. Еще бы мне не радоваться! Каждой рыбе приятно наблюдать, как тонет рыбак, запутавшийся в собственных сетях…
