Максим Хорсун - Ушелец
Но есть еще и третье предположение: Забвение. Извечный камень преткновения, об который сломала зубы не одна тысяча любопытных. Забвение было планетой, недоступной для прямого исследования, и остается ею долгие годы. Вне зависимости от того, сколько клеток Грибницы станет носить в себе новое поколение его потенциальных первопроходцев. Раскин по-прежнему был единственным живым существом (кухуракуту — не в счет), способным противостоять проклятию мира Кратера и каменных радиальных волн. Ти-Рекс снова может оказаться у дел.
Вопрос только в том, найдет ли Всеобщность место в «периодической таблице разумных рас» для создания, которое проявляет себя лишь изменением напряжения темпорального поля? Что-то подсказывало Раскину, что межзвездный паразит не упустит возможности присосаться к такому исключительно узкому специалисту.
…Когда его вели по центральному проспекту Северной Короны к гиперпространственной станции, он не смог побороть искушения. Пробовал Всеобщность так и эдак, все-таки он был серфером и имел преимущества над остальными… Например, над теми, кто вел его в это же время под прицелом своих пистолетов. А Всеобщность, в свою очередь, пробовала его. Постоянно напоминала о себе, пробивалась сквозь возведенную защиту безобидными голосовыми и визуальными галлюцинациями, искушала его, аки змий поганый. Раскин слышал низкочастотный гул — так трепетали недра планет, перед тем, как разродиться землетрясением. Только теперь это землетрясение зрело внутри него, глубоко (в душе?) под покровом угнетенного сознания.
«Оставь сомнения. Присоединись!»
Тау Кита вошло в фазу ежедневного затмения. Оно не было полным — из-под нижнего края Джуниора виднелся сверкающий плазменный язык, — но Северная Корона погрузилась в прозрачные янтарные сумерки. Из зенита на улицы города устремились десятки «змеекрылов». Оглашая полуденный вечер нетерпеливым клекотом, твари облепили каждую урну, каждый мусорный бак, словно сентябрьские осы — грозди перезревшего винограда; они принялись выбрасывать наружу несъедобные ошметки и хватать друг друга клацающими, как садовые ножницы, челюстями, ссорясь из-за редких съедобных кусков.
«Оставь сомнения. Вспомни — космический фактор! Ты нужен нам, а мы — тебе!»
«Хорошо, — сдался Раскин наконец и мысленно протянул руку запертому в клетке зверю, готовый при первом же резком движении хищника отдернуть ее обратно. — Что вы от меня хотите?..»
«Чувствую ли я грусть? Да, она во мне».
И он увидел себя, раздавленного горем. Маленького мальчика, сидящего на земле возле облепленного кольцами «змеекрылов» тела. Руки, которыми он в безвыходном, глухом отчаянии обхватил голову, были покрыты свежими ранами. В отличие от Раскина, мальчик не был ни сильным, ни смелым. Он не смог спасти отца, когда на их ферму напали те люди. О, напавшие боялись! Боялись так сильно, что поспешили убить всех, кого видят: и хозяев, и работников, даже собак и кошек; они знали, что может не хватить духа сделать это минутой позже, ведь «зомбаки» так походили на людей, которых они еще вчера называли «родней». Но мальчик боялся сильнее. За него боялась вся Всеобщность. И на следующее утро он, единственный, избежавший расправы человечек, не смог отбить отца от свалившихся на голову острозубых падальщиков. А ведь тот еще дышал!
Это происходило сейчас, в эти секунды, на теплом, лесистом севере.
И Раскин понял: куда его грусти до того черного чувства, что царит в душе ребенка. Всеобщность пассивно наблюдала за свежим, малообъемным кластером, не пропуская деструктивную боль в свою структурированную систему, — масса Грибницы в организме ребенка была еще недостаточной, чтобы забрать его в мир грез. Не сейчас, но, может, завтра или послезавтра… если успеет эвакуационная группа.
«Чувствую ли я боль? Да, она во мне».
Он оказался на безымянной планете, находящейся возле Сектора Веги. Совместный десант людей и ххта провалился: у дьяволов в сине-черной униформе оказалась поддержка с воздуха, — укрытые до определенного момента среди скал переоборудованные «транспортники» поднялись в небо. Металлические громады — на вид громоздкие и неповоротливые — ловко маневрировали, поворачивая нападающим то один борт, то другой. Тяжелые кинетические пушки корежили снарядами землю, бойцы Всеобщности гибли один за другим.
Он видел над собой три светлых луны: три светлых окна на темно-синем, беззвездном небе. Вероятно, они были красивы. Вероятно. Земля вновь содрогнулась, и на его лицо посыпался сухой грунт, смешанный с мелкой кварцитовой крошкой. Он потянулся, чтобы стряхнуть мусор с лица, и понял, что тянуться ему нечем.
Раскин поспешно разорвал контакт. Судорожно протер глаза: вот они — ладони, пальцы, все на месте. Но куда той боли, которую испытывал сейчас он, до предсмертных мук поглощенного Грибницей существа?
«Зачем?»
Он хлопком в ладоши погасил верхний свет в спальне и откинулся голой, усталой спиной на взбитую подушку. Комнату плавно затопило сиреневое свечение двух бра под плафонами в форме водяных лилий. Он прикрыл глаза и тут же почувствовал, как по его плотному, покрытому волнами густых волос животу нежно скользят тонкие пальцы. Сверху вниз, туда, где волосы еще гуще, а ощущения — острее и долгожданнее. Вслед за рукой ту же самую траекторию повторили теплые губы…
Раскин пошатнулся. Чужая слабость накрыла его горячей волной. Он оступился и упал, едва успев выставить перед собой руки. «Зомбаки», идущие следом за ним, остановились.
«Каждое живое существо заслуживает счастья в том понимании, которое дает оно себе».
Он мог быть кем захочет. Любые ощущения были доступны ему в равной степени.
«Оставь сомнения…»
Он играл на акустической гитаре. Белый «Фендер» звучал божественно. Но в его руках заиграл бы и любой другой, менее благородный инструмент. Потому что он был виртуозом. Восьмой в десятке лучших рок-гитаристов Земли. Сейчас он записывает свой очередной альбом. Подводит своеобразный итог пятнадцатилетней карьеры преподавателя и пятилетней работы в шоу-бизнесе. Эту четвертую по счету «флэшку» он пишет для себя и для своих друзей. Тех сотен тысяч молодых парней и девчонок, верных классическому року, которые и были его самыми близкими друзьями. Пусть через два месяца, когда «флэшку» можно будет купить в каждом магазине, критик, не отличающий дорийский лад от фригийского, в очередной рецензии заявит, что бывалого рокера никогда не научить играть на акустической гитаре, — пусть, сегодня белый «Фендер» в его руках звучал божественно.
«Понял ли я? Понял. Заблуждаюсь!»
Он оказался в окружении друзей. Это была какая-то вечеринка. Причем в равном количестве на ней присутствовали седовласые мужи и дамы (коллеги по Большому Космосу, понял он), а также молодые люди с жаждущими знаний, в хорошем смысле жадными глазами. Он вошел в украшенный воздушными шарами и мишурой зал, и все те, кто сидел, встали. Слева, справа послышались приветствия: «Федор! Ти-Рекс! Ушелец! Федор Семенович!» Каждый хотел выразить ему свое уважение, однако все делали это без подобострастия, без подхалимства, а так, будто они и в самом деле были его старыми, надежными друзьями.
«Здесь много людей, которым я интересен и нужен. Необходим. Они всегда будут рядом со мной, как бы ни сложилась моя судьба: окунусь ли я с головой в Большой Космос, стану ли я преподавателем-консультантом Всеобщности или же предпочту тихую старость вдали от цивилизации».
«Нашла! Нашла тебя! Федор! Я знала, что ты — на Земле или на Аркадии, на Александрии или на Бастионе, ты — реален. Я знала, что когда-нибудь!.. Федор, милый Федор… Я столько лет мечтала о тебе!»
Женщина, красивая и все еще молодая, тянулась к нему через Всеобщность. Ее томная красота распустившейся розы, естественная яркость губ и глаз отпугнула многих. Эти «многие» посчитали ее слишком цветущей, чтобы быть одинокой, и при встрече опускали глаза, не решаясь узнать, верно ли их предположение. Сделали вывод, что она слишком несерьезна в отношениях, не заводя с ней отношений. А тех, кого она не «отпугнула», женщина спровадила сама. И осталась наедине с мечтой, перерастающей в помешательство…
«Теперь я никогда не буду одинок!»
А он даже не смел подумать о Веронике, дабы не выдать ее неосторожной, «громкой» мыслью…
«Система Всеобщности пытается достичь гармонии. Строя новые взаимоотношения внутри человеческого общества, мы базируемся на следующих принципах: сочувствие, взаимопонимание, созидание. К сожалению, из-за недостаточного развития человеческого мозга постулаты Всеобщности зачастую претворяются в жизнь методом „кнута и пряника“. Очень жаль, но именно такая форма наиболее эффективна в построении взаимоотношений. Завтра мальчик, потерявший родителей, сможет примерить на себя триумф Нобелевского лауреата, наслаждение искушенного ловеласа или бесхитростное веселье простого сангвиника, — это будет зависеть от его желания. Он получит щедрую компенсацию за сегодняшние страдания. А пока он плачет, на мир его глазами взглянул скряга — рисовый монополист из Южного Китая. Краткого мига хватило черствому мужу, чтобы измениться. Теперь он никогда не поднимет руки на своих умственно отсталых сыновей, более того — возьмет под патронат детскую психиатрию в густонаселенном подпрезидентстве. Склонному к насилию юноше из Крыма десять секунд пришлось пробыть умирающим десантником, и он понял, что его мировоззрение заслуживает всестороннего пересмотра. Сегодня он твердо решил стать доктором, быть может, даже хирургом».
