Олег Верещагин - Горны Империи
– Воевали… А вы из Петрограда приехали?
– Угу… Можно нагайку глянуть?
– Держи… А твой нож можно?
– На…
Мальчишки разговаривали уже совершенно обычно, хотя было ясно, что следы первой встречи им носить на лицах еще не один день. Денис удивлялся, почему Гришка ничего не спрашивает о галстуке. Но этот вопрос так и остался невыясненным, потому что мальчишки – потихоньку, шаг за шагом – оказались на окраине Лихобабьей…
…Как и большинство семиреченских станиц, Лихобабья лежала на склонах большой лощины, по дну которой текла река – видимо, одна из впадавших в Балхаш. Лощина была большой, но с первого взгляда ее присутствие скрадывалось – казалось, что впереди просто роща. На самом деле это были лишь верхушки деревьев – первых на склонах лощины. Ниже стояли новые и новые липы и дубы, тропинка переваливала через край и уводила в их тень, а потом начинались фруктовые сады, полоски огородов, и только за ними – в две нитки по берегам реки – стояли за ровными плетнями из ивняка дома. Непривычные Денису – белые мазанки под камышовыми крышами, с небольшими окошками в синих резных (ура!) наличниках, возле каждой – солидные «службы». Над рекой протянулись два моста, прямо на одном из них Денис с удивлением увидел небольшое рубленное из дерева здание, над которым полоскались флаги – Семиречья и войсковой. Ниже станицы река разливалась и виднелся каскад из нескольких плотин, где вода ворочала роторы генераторов.
И в садах, и в огородах было немало людей – в основном женщин, детей и подростков. Некоторые посматривали на Дениса, но без любопытства, а большинство просто не отвлекались от своих дел, Денису часто полупонятных, но явно важных. Один раз попался большущий фургон, который катили восемь битюгов. Ими правил казак в форме, снаряжении и при оружии; еще один сидел рядом на облучке, двое – сзади.
– Картошку молодую повезли на сдачу, – пояснил Гришка. – С нашего школьного огорода тоже там, деньги скоро будут – хааа, на море съездим! Наших не обманешь, мы напрямую сдаем, без перекупщиков, не то что эти, с латифундий, – за жратву и за гроши пашут, как рабы в Безвременье, – в голосе Гришки было снисходительное превосходство.
– Чем они хуже тебя? – буркнул Денис сердито, задетый тоном казачонка.
– Да тем, что терпят такое, – так же сердито ответил Гришка. – К нам пять лет назад тоже «Фрукты-овощи» подбивалась – ах, не хотите ли АОО вместе с нами для общего процветания? Наши им дали АОО нагайками. – Гришка засмеялся. – Одно «ОО!!!» осталось! А вон наш дом!
Он обогнал Дениса и вошел во двор первым, заведя Луча, потом повел рукой важно, произнося явно ритуальные слова:
– Зайди, двор и дом пожалуй.
Денис вошел и с удовольствием поклонился дверям. Гришка одобрительно засмеялся, закидывая повод за отполированное бревно коновязи.
– Ну, пошли, сейчас сеструхе тебя сдам и вернусь… Вернусь, мил, вернусь… – Эти слова относились уже к Лучу, возмущенно потянувшемуся за хозяином. – Его обходить надо, без этого никак, – пояснил Гришка, небрежно вытирая у порога босые ноги о грубую тряпку.
Денис поспешно разулся и, когда Гришка вошел, поклонился сразу за порогом еще раз:
– Мир этому дому.
– Знаешь! – с удовольствием засмеялся Гришка. – Заходи, заходи[23].
Денис с любопытством огляделся.
Казачья мазанка оказалась совершенно не похожа на все известные Денису жилища. Он смутно вспомнил, что вроде бы видел фотографии таких домов, но… Непривычно низкий… нет, не потолок, потолка не было, а были мощные балки, с которых свисало всякое-разное, от многочисленного оружия до пучков каких-то трав. А выше виднелась соломенная крыша. Было прохладно – не то что снаружи, и безо всяких кондиционеров. Глиняный пол тут и там устилали узкие цветные половики. В холодное время отапливался дом, как видно, электрообогревателями – их пластины были вделаны в стены и прикрыты выдвинутыми вперед резными панелями; резьба была немного иной, чем привычная Денису, но все-таки «своей». Из больших сеней дверь – точнее, занавешенный проем – вел в соединенные кухню и столовую, а оттуда уже настоящая дверь – в собственно дом, который оказался поделенным на две части, явно женскую и мужскую, с широкими лавками вдоль стен, украшенных коврами. На коврах – тоже оружие и фотографии. Взгляд Дениса приковали два широких клинка со странными рукоятями, в которые были вделаны кольца. Спросить он ничего не успел – Гришка гордо пояснил:
– Это клинки амбаня Юй Бао. Дед его зарубил на перевалах Гиндукуша, когда наши ходили валить Гуанси – было такое бандосское государство. Вон, смотри.
Денис почтительно подошел к большой фотографии. На ней несколько десятков казаков с оружием в руках стояли на фоне белых вершин. В центре – со стягом и шашкой – возвышался широкоплечий усач со свежей повязкой под фуражкой набекрень. Правую ногу он поставил на огромную голову с перекошенным ртом и плоским лицом.
– Ничего себе башка! – вырвалось у Дениса.
Гришка хмыкнул и пояснил:
– Юй Бао был мутантом. Почти три метра ростом, чокнутый людоед и насильник. И два сердца.
– Врешь!
– Не, правду говорю, честно… ой, пошли! – спохватился Гришка. – Настюшка! – крикнул он. – Это я!
– Слышу уж, стены от хвастовства трещат, – послышался из соседней – женской – половины спокойный голос девчонки, и Денис обернулся, заранее загрустив, что его сейчас увидят в таком «непотребном виде», как сказал бы отец.
На мужскую половину бесшумно – босиком – вышла девчонка немного помладше Дениса. В длинном, ниже колен, платье с вышивкой по вороту, рукавам и подолу, явно домотканом – Денис такого не видел еще. Светлые, как у Гришки, волосы были собраны в перекинутую на грудь тугую тяжелую косу, перехваченную широким серебряным обручем с алыми, синими и зелеными камешками. И лицом девчонка была похожа на Гришку. Но…
Денис замер со словами приветствия на губах.
Красивая, подумал он. Именно так, одним простым словом, потому что подбирать другие слова было глупо и нелепо, как оценивать солнце или реку…
А еще через секунду Денис понял, что сестра Гришки – слепая.
* * *– Она на год младше меня, – Гришка мерно водил щеткой по вздрагивающей мокрой шкуре пофыркивающего коня.
Денис – голый по пояс, с галстуком на шее – сидел на коновязи. Мальчишки здорово обработали друг друга йодом, солкосерилом и свинцовой примочкой – и теперь более-менее походили на людей. Рубашку – она разорвалась все-таки по шву – чинила Настя, так звали сестру Гришки. Сам Денис находился в тяжелом отупении от несправедливости увиденного.
– Родилась слепой. Не открывает глаза, и все… Врач сказал – ничего не сделаешь, даже в Верном ничего сделать не могут. Лечить пробовали, конечно, и в Верный возили – бесполезно… – Гришка вздохнул и зашоркал щеткой сердито; Луч повернул красивую голову и заржал. – Ну прости, прости… – казачонок похлопал его по боку, поцеловал в храп. – А какая она красивая, ты ж видел…
– Видел, – выдохнул Денис. И соскочил наземь – из мазанки вышла Настя.
Она двигалась совершенно свободно, ну – может быть, чуть замедленно. Но так иногда движутся и обычные девчонки, знающие и ценящие свою красоту, что тут такого? И с поклоном подала мальчишке незаметно, очень искусно – да не может быть, какая же она слепая?! – зачиненную рубашку.
– Спасибо… – Денис принял ее.
Девчонка кивнула и громко произнесла:
– Гришка! Мама сказала, чтоб, как вернешься, сразу шел живой ногой в сад! И что хворостиной!
– Ой! – вякнул Денис. – Я сейчас, я Луча чищу! И вообще – Дениса надо в правление проводить!
– Он мимо не пройдет, – отрезала девчонка. – Не пройдешь? – Она улыбнулась, и это была странноватая улыбка – Денису снова показалось: да она же видит, прямо же ему улыбается!!!
– Не пройду, – поспешно ответил Третьяков. Он уже знал, что правление – это то здание на мосту. – Спасибо, – повторил он уже низачем. – Я правда пойду.
– Ты заглядывай, – предложил Гришка. – Не, правда.
Он шлепнул коня по крупу.
– Загляну, – искренне пообещал Денис, но смотрел при этом на Настю.
И снова подумал – почти испуганно: «Какая же она слепая?!» – потому что девчонка улыбнулась.
ЕМУ улыбнулась.
* * *Франц Ильич смотрел, как сидящий рядом Денис тюкается виском в стекло – на каждой рытвине. Мальчишка морщился, причмокивал во сне, вздыхал, но не просыпался.
Шенк грустно улыбнулся. И, отвернувшись, попытался опять оценить: почему он вдруг принял предложение – довольно дикое, переданное ввалившимся в правление станицы мальчишкой, физиономия которого носила явные следы недавней драки? Франц Ильич даже не сразу узнал своего недавнего знакомца, мальчишку из Империи, Дениса.
Шенк искренне думал, что с работой в школе закончено. Конечно, Бахурев… Но, как и все старые хорошие учителя, Франц Ильич был несколько циником и временами еще во время работы в школе думал, что природу человека все-таки нельзя изменить. Поэтому пенсию воспринял как заслуженный отдых. И гнал от себя то и дело навещавшие мысли о скуке.
