Алексей Корепанов - Тайны Древнего Лика
Почему этот Леголас так заинтересован в спасении пропавших астронавтов? Просто хочет помочь — или тут кроется что-то другое?
Обнаружив в своей руке уже третью подряд дымящуюся сигарету, Лоу решительно смял ее в пепельнице. Развернулся на площадке и направил «тойоту» к несущимся в разные стороны автомобильным потокам.
Привиделся ли ему таинственный собеседник или нет, можно было выяснить довольно скоро. Когда Маклайн выйдет на связь.
«Берег Красного Гора… Почему?…»
Лоу мчался к Космическому центру и невольно спотыкался взглядом о каждый встреченный черный «додж»…
2
Она упорно проталкивалась сквозь густую вязкую темноту и не знала, откуда, куда и зачем идет. Ее путь пролегал сквозь темноту, ее путь был темнотой, и темнота была ее путем. Она сама превратилась в часть темноты, но все-таки нечто у нее внутри продолжало стремиться к свету. Обрывки воспоминаний о прежней жизни не давали ей окончательно раствориться, перевоплотиться, навеки слиться с этим изначальным мраком, предшествующим сотворению мира. Мраком, который всегда таится рядом и ждет только удобного случая, чтобы вторгнуться, окутать, сдавить своими щупальцами, высосать до дна и растекаться все дальше и дальше, гася звезды, гася память, заливая все вокруг, как вода, прорвавшая плотину…
«Мэгги…» — это имя возникло, словно островок, словно огонек в ночи.
«Мэгги… Мою дочь зовут Мэгги…»
Мысли были вялыми, мысли появлялись летучими мышами и тут же исчезали, и она не успевала сосредоточиться ни на одной из них.
Где-то рядом — она чувствовала это вдруг проявившимся новым чувством — шли невидимые, еле слышно шуршали, уходили все дальше и дальше в никуда, вслед за жарким дуновением. Шуршали, шуршали — слабее, тише… А может быть, вовсе и не шуршали шаги, не шел никто — просто вздыхала непроглядная темнота, колыхалась, ворочалась неуклюже…
И вдруг, возникнув из ниоткуда, пополз вокруг слабый шепот, прерывистый, неуверенный. Кто-то шептал в темноте, задыхался в душной толще, звал кого-то… Безнадежно, отчаянно, словно боясь раствориться в черной безбрежности, затеряться, исчезнуть навсегда…
«Слушай… Слушай… Слышишь?… Слышишь?…»
Тяжелые вздохи доносились со всех сторон, и ей стало страшно. Не прекращая идти вперед, она сдавленно крикнула в темноту:
— Перестаньте!
И, будто в ответ на ее просьбу, раздался где-то рядом негромкий звук, похожий на хлопок в ладоши, — и темнота перед ее лицом начала расползаться, сменяясь пятнами бледного света — света! — который заставил ее зажмуриться. Чья-то огромная тяжелая невидимая рука вдавила ее голову в плечи, толкнула вперед и вниз — и она упала, утонув лицом в скользком и упругом, непроницаемом, не дающем дышать. Сердце исступленно металось в грудной клетке, сознание тускнело, угасало, закатывалось за горизонт бытия, и наступала бесконечная вселенская ночь… Навсегда…
«Мэгги…» — с тоской подумала она и увидела себя стоящей на мосту.
Внизу неспешно текла серая Теннесси, и сквозь толщу воды смотрели на нее недобрые глаза…
…Кто-то тискал, мял ее грудь, кто-то прерывисто и горячо дышал ей в ухо, кто-то был в ней, двигался в ней, она ощущала в своем лоне все ускоряющиеся ритмичные толчки чужой напряженной плоти. Она открыла глаза — и увидела над собой знакомое лицо. Лицо Леопольда Каталински. Лоб его блестел от пота, глаза закатились. Каталински издал глубокое протяжное «а-а-а…» — и запрокинул голову, открывая поросшее черной щетиной горло.
— Фло… — прошептал он, придавив ее мокрой волосатой грудью. — Так надо, Фло…
Она изо всех сил впилась зубами в его скользкое плечо, тоже покрытое черными волосами, и, когда он дернулся от боли, оттолкнула его вбок и вскочила на ноги. Два оранжевых комбинезона лежали на каменном полу, тут же была разбросана нижняя одежда. Каталински, совершенно обнаженный, как и она сама, пытался встать, держась рукой за плечо, и из-под пальцев его сочилась кровь. Не помня себя, Флоренс выхватила ракетницу из кобуры, прицепленной к поясу одного из комбинезонов, — это был комбинезон инженера, — и выстрелила в потное, бледное, перекошенное от боли лицо Леопольда. Он успел увернуться, покатившись по полу, и ракета ударилась в стену и с шипением рассыпалась ворохом ослепительных зеленых искр. Второй выстрел тоже прошел мимо — у Флоренс от гнева тряслись руки, а инженер быстро сделал кувырок назад и в сторону.
— Фло!.. Не стреляй!..
— Ах ты, ублю…
Договорить она не успела. Что-то плотное, упругое обрушилось на нее сверху, поглотило и повлекло с собой, все быстрее и быстрее…
Когда черная волна схлынула, Флоренс покатилась куда-то вниз, больно ударяясь плечами, коленями, локтями о твердые выступы. Сработали приобретенные на тренировках навыки — она напрягла мышцы, сгруппировалась, стараясь уподобиться хорошо накачанному футбольному мячу, — и, совершив последний переворот через голову, зарылась лицом в рассыпчатое, колкое. Напоследок ударившись лбом обо что-то неровное и твердое.
Сознание она все-таки не потеряла, но некоторое время неподвижно лежала ничком, закрыв глаза, выбросив вперед руки и со страхом ожидая, что вот-вот нахлынет новая волна, — так каждый миг ждет боли человек в кресле дантиста, когда бор впивается в зуб, подбираясь к нерву…
Однако неведомые силы, похоже, угомонились — и Флоренс осторожно приподняла голову. Это движение тут же остро отдалось в спине — казалось, кто-то ткнул туда горящей сигаретой, а потом залил кожу кипятком. Флоренс коротко вскрикнула и, зажмурившись от боли, уронила голову на руку. Она не понимала, где находится, мысли по-прежнему странно путались и так и норовили ускользнуть, разбежаться по темным норам — зато отчетливо ощущала каждое больное место на своем обнаженном теле. Горели сбитые колени и локти… тупо ныло левое плечо… пульсирующая злая боль терзала поясницу…
Флоренс стиснула зубы, вновь открыла глаза и обнаружила у самого своего лица каменный обломок величиной с хорошую дыню, ржавый, как старая водопроводная труба на развалинах снесенного дома. Темное влажное пятно на обломке было похоже на кровь — на ее кровь. Не поднимая головы, Флоренс, напрягла болезненно отозвавшиеся мышцы, перевернулась на спину — и увидела над собой облачное небо с редкими розоватыми просветами.
«Там „Арго“… Там мой Ясон…» — подумала она, и какая-то часть ее существа словно воспарила ввысь, к свету… но другая часть осталась внизу, в темноте…
Флоренс Рок ощущала странную раздвоенность. В ней словно жил кто-то еще, и этот кто-то, мрачный и непреклонный, тянул ее в унылую топь, в тоскливую бездну, где нет никакой опоры, где можно висеть целую вечность — без всякой надежды на приход лучших времен…
А потом она почувствовала, как покрытая черной шерстью оборотня грудь инженера касается ее обнаженной груди. Она дернулась — и вновь вскрикнула от боли в пояснице (теперь туда вбили раскаленный гвоздь), — и поняла наконец, что это всего лишь ветер. Легкий ветерок, совсем безобидный…
Безобидный?
Ветер был холодным, и холодной была чужая земля, и постепенно остывала взбудораженная кровь, и покрывалась пупырышками кожа…
Флоренс, закусив губу, села и смахнула невольные слезы. В десятке шагов от нее, вырастая из рыжего кизерита, уходили вверх красноватые каменные ступени, потрескавшиеся, истертые, с обломанными кромками. Она скользила по ним завороженным взглядом, поднимая голову все выше. И увидела величественные двустворчатые ворота с дугообразными ручками цвета старой бронзы, тускло серебрящиеся в темной стене.
И только сейчас осознала, что перед ней возвышается Марсианский Сфинкс, и что ей удалось-таки выбраться из его каменного чрева!
Она закрыла лицо руками и зарыдала, содрогаясь всем телом, и то, светлое, что ожило в ней, тихо нашептывало из глубины: «Все будет хорошо… ты вырвалась… теперь все будет хорошо…» — а мрачное зловеще молчало.
Она вновь была на свободе.
Флоренс утерла слезы, и теперь уже дрожала от холода, а не от рыданий. Она с омерзением подумала об этом подонке, об этой мрази, дряни, подлеце — и сжала кулаки.
«Глаза выцарапаю!»
Жаркая волна ярости на мгновение согрела ее, и Флоренс вскочила на ноги, больше не обращая внимания на боль, готовая броситься вверх по ступеням, ворваться внутрь марсианского чудища, найти Каталински и расправиться с ним.
«Успокойся, — посоветовал кто-то из глубины сознания, странно искаженного сознания, подобного отражению в кривом зеркале. — Ему воздастся по заслугам, темнота накажет его…»
Она опомнилась и отвела взгляд от серебрящихся створок. Обхватила себя руками за плечи, медленно повернулась на месте, согнувшись и морщась от боли, и увидела неподалеку оранжевый комбинезон, приткнувшийся к изъеденному ветрами каменному клыку… а чуть дальше еще один… и трико, ее трико… и ботинок…
