Людмила Белаш - Ключ власти
— Слушаю вас, пилот.
— Считаю своим долгом предупредить — здесь звучит зов стана. Вы его не слышите, но мы различаем отчётливо.
— Откуда? — Кавалер поверил сразу. Если такой человек откровенно говорит про зов, он на твоей стороне, на него можно полагаться.
— С той стороны. — Касабури указал на северо-восток. — Зовущий рупор далеко, зов очень слабый, но сюда доносится.
— Дистанция?
— Я ещё не привык к вашим мерам…
— Назовите свои.
— Примерно полтораста поприщ.
— То есть миль триста… Благодарю, лиге дайва бу. Вы, я вижу, на зов не пойдёте?
— Это глас чужого стана. Но будь даже свой — я больше станам не служу.
— А если зов усилится? — напрямую спросил Карамо.
— Я воин. — Каси гордо тряхнул чёрной гривой и серьгами. — Подчиняюсь приказам, не посвисту.
— Можно ли поручиться за Хайту?
— Случись подойти близко к рупору, её надо будет держать на цепи.
Карамо кивнул, дав понять, что разговор окончен.
Зов. Триста миль. Как раз там, куда протянул руку Касабури, за синими горами может находиться старый кратер. Именно может, поскольку Гуш не признавал, что в первую войну на его земли упал шаровой корабль. Было извержение вулкана…
Или не извержение?
Там — долины гейзеров, где проповедовал Бахла, Учитель сна и пробуждения. Туда иноверцам хода нет. Гушиты стерпят иноземный гарнизон в столице, но к святыням не подпустят — если послать за горы воинскую экспедицию, весь Якатан восстанет.
«Итак, кратер есть! И кроты в Гуше есть, теперь это очевидно. Но крупной войны здесь не было, черепахи людей не давили, городов не жгли… Значит, Лал Боголюб договорился с мориорцами? на каких условиях? с какой целью подарил танцовщиц нашему посланнику? И, наконец — зачем стан посылает зов, скликающий рабов обратно в подземелья? Похоже, здесь готовятся к прилёту „тёмной звезды“ — той, о которой мне писал Галарди…»
Стравив несущий газ, «Морской Бык» медленно вращал винтами — боролся с ветром, маневрировал, чтобы точно попасть стыковочным узлом в навершие причальной башни.
— Гуш спокоен. Договор о постройке ещё одной топливной станции почти готов — наши паровые рейдеры смогут доходить до берегов Фаранге, — плавно вещал посланник Глинт, гладколицый как юноша. Прямо красавец с выставки восковых фигур. Тёмно-зелёный мундир дипломата очень шёл племяннику обер-гофмейстерины — шитый золотом стоячий воротник, орденская лента, церемониальная шпажонка.
— …заботы об интересах империи не позволяют побывать на родине. Как хотелось бы преклонить колено перед государем, обнять близких, но… долг прежде всего!
Кивая с деланым сочувствием, Карамо усмехнулся про себя: «Министерство иностранных дел тонко работает. Никакого отпуска, да? А с нарочным служанок не отправишь…»
Кабинет посланника, как всё здание посольства, был сделан в строгом и торжественном имперском стиле — тяжёлые портьеры с кистями, атласные обои, лепной плафон, изображающий двух драконов во славе, массивная мебель чёрного дерева. Только окна по-вейски широкие, затенённые широколистым плющом. Скатанные занавеси из бамбуковых планок, чтобы в знойный полдень создать прохладную полутьму, веранды, террасы… Всё-таки тропики. Прочные ставни с засовами — на случай урагана.
— Весьма признателен вам, гере кавалер, за дружеский визит.
— Искренне рад знакомству, гере посланник. Извольте принять личную почту.
— После обеда, друг мой! Я угощу вас по-гушитски. Такого вы на Великой земле не отведаете. Морские перевозки портят всё свежее, а доставлять по воздуху — дорого…
— Это пакет с пометкой «Срочно, в собственные руки».
— Ну, если вы настаиваете… И тут служба! от неё нигде не скроешься.
— Как обстоят дела с дурманом? — Пока посланник разламывал печати на пакете, Карамо подошёл к окну и выглянул наружу. Милый дворик. Бассейн, фонтан журчит… За стеной — печатный топот солдатских сапог, голос унтера рявкает: «Стой! на месте — раз-два!»
— Не так благополучно, как хотелось бы, — бормотал Глинт, перебирая присланные бумаги. — Многие князьки скрывают от царя маковые плантации…
— То есть и в этом году на материк пойдут тюки с отравой?
— Есть таможня, береговая стража, полиция. Наконец, морские патрули. Пусть ловят перевозчиков и топят груз.
— Ракеты с чёрной жигой были бы куда дешевле.
— Увы, кавалер, это не выход. Здесь умеют хитрить. Если верны сведения разведки, большинство маковых полей — в священных землях, где ступала нога Бахлы. Обстреливать их зажигательной смесью…
— Кажется, мак растёт всюду, где прошёл снотворный бог. И на северо-востоке, у Дымных гор, тоже?..
— Там — особенно густо, — как-то сдавленно признал Глинт. — Для туземной голытьбы дурман — как хлеб, многие курят сызмала. Сонные грёзы лучше голода…
— Однако они предпочитают везти его нам, чтобы грезили мы.
— Война! наших людей можно понять — налоги, тяготы… ещё с первой звёздной военное бремя так выросло, что иные невольно хотят забыться. Остальное — чистой воды коммерция. Вей почуял выгоду на рынке и повёз товар.
— Как хотите, но этот ввоз напоминает диверсию.
— Вы ищете умысел там, где есть только торговля… Но позвольте!.. — внезапно возопил посланник.
Читая содержимое пакета, он дошёл до министерского приказа. Велеречивый дипломат сорвался на возмущённый возглас и стал тем, кем был на самом деле — любимцем тётушки-гофмейстерины, получившим чин по протекции, чтобы быстрей других заслужить графский титул.
Теперь он походил на юнца, которого лишают любимой утехи. Такой же высокий, вибрирующий голос, такой же пронзительный тон.
— Кавалер! Я уверен — вам известно содержание приказа!
— Да, гере посланник. — Карамо продолжал смотреть в окно.
— Это недопустимо. Я получил девиц от самого царя. Никто не вправе лишать меня законной собственности, тем более — царского дара!
— Рабство в империи запрещено.
— Скажите это своим друзьям на Красной половине! горным магнатам с Куруты, где торгуют холопами!..
«О, удар ниже пояса. Что ж, его следовало ожидать. Законы на земле драконов путаные… и отсталые, тут Церес прав».
— Оставим это депутатам и юристам, гере посланник. Они когда-нибудь разберутся. Но вы поедете в Синюю половину, где…
— Девицы получат волю, едва ступят на корабль. Будут получать жалованье, как всякая прислуга.
— Не сомневаюсь. Но они поедут со мной.
— Почему это, позвольте спросить?! и почему я должен передать их вам?
Повернувшись к разгорячённому Глинту, кавалер холодно ответил:
— Потому что они не из людского рода. И вам это известно. Вы хотите неприятностей в пути? Вас остановит морской патруль и заберёт пассажирок. Пойдут толки, сплетни… всем рты не заткнёшь. Представьте заголовок в «Глашатае»: «Близкий ко двору любвеобильный дипломат содержит дьяволиц». Вам нужна карьера — или отставка?
— Вы интриган, — процедил посланник с ненавистью. — Шантаж — любимое оружие Востока…
— Придержите язык, молодой человек. Я награждён орденом Боевого Красного знамени — вовсе не за дипломатию, — и ваш следующий выпад восприму как вызов.
Глинт смерил взглядом худого, долговязого кавалера, и по губам его мелькнула полупрезрительная улыбка. Он заметил, как этот журавль входил в кабинет — ноги будто деревянные. Ну, да — война, сырые окопы, скованные суставы… Не боец.
— Разве что на пистолетах. Сабли — вряд ли. Честь не позволит мне воспользоваться вашими недугами.
— Велите привести девиц сюда и принести дарственную на них.
Ожидание длилось долго. Угощения Глинт больше не предлагал, и Карамо понял — придётся обедать на борту «Быка».
Чтобы отвлечься от неизбежной в таких случаях скуки, кавалер похаживал по кабинету, рассматривая ковры и редкости, собранные посланником в Гуше.
На инкрустированных перламутром полочках красовались бронзовые буты — благостные, сонливые, с застывшими в замысловатых жестах руками, с маслеными улыбками, — серебряные храмовые танцовщицы в венцах и подвесках, с выпуклыми обнажёнными грудями, в набедренниках и ножных браслетах, запечатлённые в причудливых фигурах танца. Рядом резные ониксовые статуэтки из Фаранге — бог-волк, богиня-кошка, полное собрание идолов.
«Должно быть, он сильно увлёкся кротихами, раз начал дерзить. Тем хуже для него. Три любовницы так могут обработать, что молодой человек начнёт исполнять их волю — не свою. А может… уже исполняет? Надо посоветовать Галарди — пусть проверит исходящую диппочту из Панака. Чьи решения Глинт продвигает в жизнь? Государей, царя Лала или…»
Неслышно вошёл кто-то младший из посольских — даже скорей вбежал на цыпочках, — бегло поклонился Карамо и стал шептать Глинту на ухо. На гладком лице посланника появилось выражение растерянности.
