Виктор Глумов - Легенды Пустоши
Расстроенный Елик вышел из хозяйского дома с горячим желанием напиться, потому как за несколько дней ему не разбогатеть — он это прекрасно понимал и своей дурной башкой.
Поздно вечером батрак вернулся в Рязань — ферма Гноя находилась на хуторе неподалеку от поселка — и зашел в кабак под названием «Разлом» пропить остаток денег от сезонной работы на Далмата.
Как и во все времена, кабак этот был местом шумным, людным, затхлым, с отравленным алкогольными парами воздухом. Двоих порядком набравшихся драчунов под руки вывели охранники, трое бродяг за столом беседовали за жизнь. Трактирные музыканты играли и пели заунывную песню с весьма странным припевом:
А у нас в Рязани ползуны с глазами,Их едят, а они глядят!
Но есть ползунов Елику сейчас совсем не хотелось. Хотелось скорее броситься в холмовейник, чтобы его самого ползуны пожрали, и дело с концом. И вдруг он услышал разговор, который круто изменил всю его жизнь.
За соседним столиком справа сидел мужчина средних лет плотного телосложения, с залихватски подкрученными усами — по виду крупный торговец — и заливал своему собеседнику, прыщавому юнцу с крючковатым носом, разные байки. О том, что лес растет чудесный возле его поселка, Луховиц, и что клюквы, крайне редкой и дорогой ягоды, там немерено. Он, мол, эту клюкву собирает и обменивает на Мосту на водяные арбузы.
Призадумался Елик: «Вот набрать бы мне этой клюквы, дать мамке, чтоб она пирог испекла дивно вкусный — уж она-то это умеет как никто! — и подарить Федунье. И чтоб Гной и гости его тоже попробовали и сказали, какой Елик молодец! Какой состоятельный женишок у фермерской дочки, раз из клюквы, которой в Рязани отродясь не было, такой чудный пирог сварганил!»
Подумал и решил для себя: «Поеду-ка я в Луховицы, найду этот лес, и пусть будет что будет». Решил — и задорно, почти бегом направился домой, а домом ему служила ржавая цистерна. Отец с матерью, конечно, принялись отговаривать сынка, мать без конца плакала, но что поделать, если чадо дурнем уродилось. Мать собрала ему в дорогу кукурузных лепешек, отец взял у соседа за пару медяков на время ездового маниса. И поутру поехал батрак на телеге, запряженной манисом, в Луховицы, что к северу от Рязани находились, как он понял из рассказа торговца, навстречу своей глупой мечте.
Елика, до того никогда не бывавшего за пределами рязанских ферм, Пустошь встретила тусклыми красками: серые унылые холмы с разбросанными на них остатками древних строений, серая голая земля под пронзительно скрипящими колесами телеги. По серому небу пролетела зловещая серая платформа. Что за диковинка эти платформы, никто толком не знал. Правда, один пьяный забулдыга в «Разломе» как-то поведал батраку, что это Ангелы, слуги Создателя, они летают по небу и карают нечестивцев. И все для них равны: что мутант дикий, что монах в рясе, что сам топливный король Гордий Инесс.
Серые краски окружающего ландшафта временами разбавлялись буровато-зелеными пятнами некроза, венца страданий постапокалиптического мира. Елик знал: кто войдет в них, навеки там и останется или, что еще хуже, превратится в симбионта, насмешку над родом людским.
Но вот за очередным холмом показались Луховицы. Увидев поселок, Елик помянул всех мутафагов подряд: Луховицы были развалинами, вряд ли обжитыми со времен Погибели. По спине батрака пробежал озноб, почудилось, будто сюда его привела какая-то неведомая колдовская сила. Однако вопреки своим страхам, Елик твердо решил продолжать путь.
Дома в Луховицах выглядели неприветливо: некоторые из них, хоть и смотрелись более или менее целыми, покосились от времени или вросли в землю, остальные же были полуразрушенными. Если бы Елик умел читать, он бы знал, что на стене красного кирпичного двухэтажного строения по левую руку от заросшей пустотными травами дороги выскоблено: «Человечество никогда не умрет!»
Засмотревшись на разруху, батрак не заметил человекоподобного мутанта, который засел в чудом сохранившейся, не сгнившей деревянной колокольне, в том месте, где раньше звенели колокола, обломки которых сейчас можно было найти неподалеку. С грозным рыком мутант швырнул копье, сделанное из железной арматурины, в чужака. Копье, по счастью, угодило не в Елика, а в глаз манису. Ящер захрипел и повалился набок вместе с телегой.
Елик резво выбрался из-под телеги и со всех ног побежал от выскочившего за ним из колокольни мутанта с огромным тесаком. Спасительный лес, да-да, тот самый лес, которым хвастался заезжий торговец, был рядом на пригорке, но мутант неумолимо настигал батрака. Вдруг он споткнулся о каменюку и упал, что дало Елику выиграть время и добежать до кромки леса. Мутант почему-то его преследовать не стал…
Долго блуждал упрямый батрак в поисках клюквы по густой чаще. Уже совсем стемнело, вдалеке завыли панцирные волки, а где-то в окрестных кустах заверещал редкий и страшный мутафаг вдвое крупнее панцирников, в Пустоши именуемый люберецкой рысью (впервые подобную тварь встретил и убил в своем курятнике один люберецкий кормилец). Подумал было Елик, что конец ему пришел, заберет рысь его душонку, а косточки разбросает по лесу, как вдруг из кустов…
Из кустов вышел древний-предревний старик в тонком белом халате с топорщащейся бородой, и рысь внезапно замолкла. Елику стало не по себе, по коже пробежали мурашки. «Уж лучше бы рысь…» — подумал он.
Однако старик, вопреки его опасениям, оказался довольно милым и добродушным, а звали его Берендеем. По дороге к своему уютному деревянному домику в лесной глуши, где батрака уже ждал ужин, Берендей рассказывал байки и забавные легенды из жизни Пустоши.
Дом старика на удивление был заполнен множеством диковинных древних вещей. Больше всего Елику запомнилась коробочка с быстро и постоянно меняющимися на ней цифрами. Берендей объяснил, что это чудо — часы электронные, до Погибели люди по ним время отмеряли. Хотел было батрак и о других загадочных предметах расспросить, да не успел — старик заговорил вкрадчиво и лукаво:
— Знаю я, Елик, о беде твоей и помогу чем смогу, потому как любишь ты ее сильно, да и она тебя любит, а любящие сердца должны быть вместе.
С этими словами Берендей открыл шкафчик, достал оттуда мешочек, где, к неописуемому восторгу и благодарности Елика лежали ягоды клюквы, и протянул батраку:
— Сделай как хотел: отдай матери, пусть она пирог испечет. И запомни главное: ягоды эти волшебные, кто ради любви или помощи близкому человеку их ищет, тому они счастье приносят. Но кто ради наживы за ними будет гнаться — пропадет тот лютою смертушкой… Всё, прощай, батрак!
И очутился Елик с мешочком клюквы в руках посреди Рязани.
* * *Половину ягод пришлось отдать соседу за погибшего маниса, из другой же половины матушка испекла пирог. В назначенный день пришел Елик к Гною и преподнес пирог клюквенный Федунии. Попробовали тот пирог и сама Федуния, и отец ее, и гости его дорогие, и все остались довольны отменным угощением, и все принялись нахваливать батрака.
Подошел к Елику Гной, хлопнул его по плечу и воскликнул:
— Свадьбе быть!
Даже Далмат не противился решению фермера, отшутился лишь — мол, какой шустрый парень попался, самого Далмата обскакал, невесту у него из-под носа увел.
И сыграли молодые памятную на всю Рязань свадьбу, и стали они жить в хозяйском доме душа в душу. А слава о «невестином пироге» разнеслась по всей Пустоши, и с тех пор каждый уважающий себя жених стремился подарить суженой именно его.
Только Гной ходил хмурый, как туча. Не давал ему покоя вопрос: где же батрак нищий столько ягод раздобыл?
Не один сезон прошел, и не два, и даже не десять. Обитатели фермеры привыкли, что бывший батрак ими командовать стал, уважали как большого человека. Уважал его и Гной, но все-таки уж больно сильно хотелось фермеру еще богаче стать.
У Елика и Федунии народились дети — не мутанты, здоровые, крепкие ребятишки. И все вроде было хорошо, вот только Гной на старости лет совсем умом тронулся и думал лишь о клюкве проклятой. Как только ни пытался он секрет у зятя выведать: расспрашивал вежливо и учтиво, сулил оружие древнее и мощное, что в подвале у него хранится, подарить, на пьяную голову и болтливый язык во время совместных посиделок за харьковской настойкой норовил разузнать — не получалось ничего. Упорно хранил Елик секрет Берендея.
В конце концов не выдержал полусумасшедший фермер и решился на гнусное преступление. Приказал он своим громилам руки Елику заломить и к нему привести. Били они все вместе бывшего батрака нещадно, и пришлось Елику согласиться показать место, где ягоды растут.
И снарядился к Луховицам караван большой: Гной, сыновья его Дрын и Алтын, фермер Далмат, знакомый уже харьковский оружейник. Много было сендеров, охраны с карабинами. Доехали они до того чудесного леса, вот только домика Берендея Елик так и не нашел, зато взору путников неожиданно открылась поляна, на которой клюква росла в изобилии.
