Андрей Левицкий - С. Х. В. А. Т. К. А.
— Чё это с мужиком? — громко спросил Жердь. — Вы гляньте, на груди…
И тут Боцман не выдержал. Все в банде привыкли к болтливости длинного, и помощник главаря тоже давно привык, тем более что Жердь зачастую первым замечал всякие странности и непонятки в окружающем и доводил до общего сведения факт их наличия, но место это — тихое, жаркое, залитое ярким светом клонящегося к горизонту солнца, вызывало такую подспудную тревогу, что безудержная болтовня бандита здесь особенно нервировала. Вскочив, Боцман отпихнул с пути Растафарыча, который едва не свалился в воду, перешагнул через пригнувшуюся Машу, пролез мимо подавшегося к борту Гадюки — и врезал Жердю, вставшему ему навстречу, прикладом в живот.
Охнув, тот согнулся, одну руку прижал к брюху… а другой, неожиданно для всех и, кажется, для самого себя, вмазал Боцману по лицу.
— Не трожь меня! — с тихой ненавистью прохрипел Жердь, хватаясь за пистолет. — Не сметь, понял?!
Боцман, качнувшись назад, вскинул «калаш». Он уже готов был отправить строптивца на тот свет, когда сзади раздался голос Филина:
— Стой!
Опустив АК, Боцман схватил Жердя за руку, которой тот пытался вытащить оружие из кобуры, наклонился к нему, едва не ткнувшись носом в его нос, процедил:
— Ещё раз пасть разинешь — завалю на хрен!
Круто развернувшись, так что лодка закачалась, он пошёл обратно. Тимур, глядя вперёд, сказал:
— Осторожно. Течение началось.
Лодку медленно потащило вокруг острова, и Растафарыч стал подгребать.
— Туда? — спросил Филин.
Тимур кивнул. Он смотрел на труп в воде, потому что только сейчас заметил то, о чём пытался сказать Жердь: на груди мертвеца была широкая рана, будто трещина, как на той коряге, и в ней точно так же росли мелкие грибы. Шляпки их отливали тусклым изумрудом, как брюшко навозной мухи. Да и вообще грибы они напоминали только с первого взгляда — скорее уж это были какие-то почки… или, может, коконы? Зародыши? Куколки?
Мертвец пропал из виду, когда лодка миновала островок. Течение усилилось, вода покрылась мелкими волнами.
Посудину потащило прямо к островку, состоящему из гнилой массы веток, листьев и стеблей осоки. Тимур, сев на носовое ограждение и выставив вперёд ноги, уперся в него, оттолкнулся — лодка качнулась и впритирку поплыла мимо, скребя бортом. Тимур так и остался сидеть, но Филин негромко приказал:
— Шульга, назад.
Пришлось поднять ноги. Выпрямляться во весь рост он не стал: из-за течения и мелких волн лодку теперь покачивало.
— А вообще кто-то живет в таких местах? — спросил сзади Жердь. — На болотах, которые ближе к Периметру, там ведь и псевдопсы бродят, и кабаны захаживают… А тут?
— Придурок, — бросил Боцман, не оборачиваясь. — Там мелко, земля, между нею лужи. Ходить можно. Здесь вода сплошняком — какие кабаны? Как они тут смогут?
— Сам придурок! — ответил Жердь.
Это было что-то неслыханное — раньше он никогда не смел отвечать на критику начальства, не важно, Филина или Боцмана… После смерти Огонька что-то в Жерде изменилось. Помощник главаря покосился на него через плечо. Вел себя длинный и правда иначе: дёргал головой, стрелял глазами по сторонам, иногда быстро облизывался. Казалось, он чем-то озабочен, мысли бродят где-то далеко. Ещё он то и дело потирал ладони, а иногда начинал любовно ощупывать сумку Огонька. Двинулся, решил Боцман. Они ведь вдвоем всегда были, на все задания их Филин вместе посылал, и хотя Огонёк, кажется, Жердя не очень-то и жаловал, тот к нему относился по-братски. И что-то у него в голове сместилось после смерти напарника, винтик какой-то отскочил, маленький, но важный, отчего весь мозговой механизм пошёл вразнос.
Боцман посмотрел на Гадюку. Тот неподвижно сидел позади пленных, в одной руке нож, в другой «беретта». Вот за этого можно быть спокойным — с его психикой никогда ничего… И тут Боцман поймал взгляд, который Гадюка бросил на затылок конопатой девчонки. В нем была… ну да, злоба. Ненависть. Обещание убить.
Ну точно! Боцман наконец сообразил. Гадюка ведь женоненавистник, как он мог забыть. Это стало ясно ещё после того, как отряд пару раз наведался в «Сундук», хозяин которого держал в заведении несколько девчонок нетяжёлого поведения. Да и за Периметром… Точно, разведчик баб не переносит. Девка в лодке для него как личное оскорбление, вот почему он злится.
Боцман взглянул на пленных. Волосатый подгребал, лавируя между островками, лицо его было сосредоточенным и отрешенным. На груди шнурок с каким-то мешочком, на запястье браслет из деревянных шариков. Ишь, нацепил на себя, хиппи прибабаханный!
От такого чувака чего угодно ожидай: если угроза какая, может с визгом упасть на землю, прикрыв голову, а может броситься вперёд, размахивая кулаками… А этот парень армейским вертолётом управлял, сообразил Боцман. Ведь не Шульга же и не девка, правильно? Стало быть, служил? Значит, не такой уж и задохлик…
Ну и баба ещё. Он посмотрел на Вояку, которую до сегодняшнего дня никогда не видел, хотя и знал, что в бригаде Лохматого есть такая. От неё вообще никаких проблем: баба — она баба и есть. Но лучше всё равно пристрелить её побыстрее, только, конечно, попользоваться сначала… Вообще непонятно, зачем Филин этих двоих за собой тащит. Дело ведь только в Шульге, а они не нужны. Или командир рассчитывает, что пацан с ними дружен и они Шульгу как-то связывают?
Пожав плечами, Боцман отвернулся. Солнце пересекло половину неба между зенитом и горизонтом, соснодуб стал ближе — ещё несколько островков миновать, и всё.
— Как доплывем, что дальше?… — начал Боцман, и тут почти вскользь к лицу что-то пролетело.
— Э! — вскинулся он. — Это что было?
Филин вопросительно повернул к нему голову.
— Мимо тварь какая-то прошмыгнула.
— Какая ещё тварь? — заволновался Жердь, когда-то подвергшийся нападению роя мутировавших местных ос и с тех пор нервно переносивший летающих насекомых.
— Такая вроде тонкая, как иголка… э…
— Иголка? — повторил Филин.
Они разом подняли стволы, и тут Шульга с носа крикнул:
— Ложись!
Лодка достигла большой заводи — целого озера посреди водного лабиринта. Соснодуб высился прямо за ним. Из воды торчали островки необычной конической формы… то есть шалаши, как тут же стало понятно. Вернее, островки тоже были — вроде того, в который чуть не воткнулась лодка, из веток и всякой гнили, — а над ними стояли тростниковые шалаши. Они казались лохматыми из-за торчащих во все стороны листьев, мелких веточек и стеблей. Между жилищами было даже подобие мостков — вязанки влажного хвороста, сложенные длинными рядами. Наверное, под ними в дно уходили колья, на верхние концы которых вязанки были насажены, поэтому они и не уплывали.
Все повалились на дно лодки, которую течение потащило через озеро. С тонким жужжанием низко над ней пролетело ещё одно «насекомое», а потом и третье впилось в борт. Тимур, не разгибаясь, осторожно вытащил длинную колючку с утолщением на одном конце, оглядел и вручил протянувшему руку Боцману, который после короткого осмотра передал колючку главарю.
— Может, они ядовитые, — сказал Тимур.
— А кто стрелял? — шепотом спросил Боцман и повысил голос: — Все на месте, не высовываться!
— Не знаю. Но похоже…
— Эй, вижу одного! — гаркнул Жердь. Невзирая на приказ, он приподнялся. Да ещё и занёс руку с бутылкой — но не той, из которой недавно бил фейерверк искр, поменьше и пузатой, — а другой поднял зажигалку.
— Вон он, крысёныш мелкий!
— Какой крысёныш? Не вздумай кидать! — заорал Боцман, но было поздно.
Щёлкнула зажигалка, заткнутая в горлышко тряпка вспыхнула, и Жердь метнул бутылку.
Большинство шалашей казались пустыми, но на пороге одного, свесив в воду кривые ноги, сидел бюрер в набедренной повязке из грязных тряпок, и в руке его была длинная трубка из тростника, конец которой он поднёс ко рту.
Четвертая стрелка вонзилась в приклад дробовика, который Филин поднял перед собой, защищаясь. Бутылка, кувыркаясь, полетела к бюреру и на середине пути будто напоролась на невидимую стену. Зигзагом она рванулась в сторону, затем как бумеранг устремилась обратно в лодку, но не долетела — взорвалась в воздухе.
Огненный дождь просыпался на воду. Каждая капля, каждый гудящий комок огня, падая в озеро, не гас, а расплывался маслянистой лужицей, на поверхности которой шипело пламя.
Отбив летящую бутылку усилием своей мутантской воли, бюрер вскочил и попятился в глубь шалаша.
А из других начали высовываться головы самок и детёнышей. Ни одного самца, кроме стрелка… Это что, гарем у него такой? Или он охранник?
Додумать Тимур не успел, потому что Боцман крикнул: «Огонь!», и озеро огласилось выстрелами.
Течение уже несло лодку между крайними шалашами. Автоматная очередь скосила самку с мелким детёнышем на руках, пистолет Гадюки проделал пару дырок в груди другой. Со всех сторон в людей полетели мокрые ветки, обломки тростника и даже водяные хлопья: отрываясь от поверхности озера, они гротескно взлетали в воздух, подобно прозрачно-серебристым снежкам, ударялись в борта и с хлопками лопались, обдавая всё вокруг брызгами.
