Юрий Никитин - На пороге
– Садитесь, – предложила она, – я как раз только что собрала клубнику. В этом году на нее просто невероятный урожай… А вы, кстати, очень интересная пара.
Ингрид ответила быстро:
– Мы не пара!
Анастачкова усмехнулась.
– Я не имела в виду ваши близкие отношения, а чисто профессиональный дуэт… Сильная решительная женщина и тонко чувствующий мужчина с предельно развитым интеллектом. Это ново для человека моего возраста, у нас было все иначе, однако это прекрасная связка. Современные узы.
Она села за стол напротив, придвинула к нам огромное блюдо с клубникой.
– Чтоб все съели!.. Завтра будет втрое больше. Сердце кровью обливается, когда приходится такое выбрасывать, но отдать некуда.
– Соседям, – предложила Ингрид.
Анастачкова посмотрела на нее с мягким укором.
– Шутите? Они люди серьезные, у них такого добра вдесятеро…
– А заготавливать на зиму? – спросила Ингрид.
Анасточкова отмахнулась.
– Из меня никакая хозяйка. Мне все еще копаться во внутренностях нематод куда интереснее. В соседней комнате у меня вся необходимая для работы аппаратура.
Ингрид взяла первую ягодку, но ревниво уточнила:
– Близких отношений у нас нет, как и профессионального дуэта. Мы не из полиции оба, как и не из мира науки. Это только на этот исключительный случай.
Анастачкова посмотрела на нее, на меня, снова перевела взгляд на нее.
– Да?.. А мне показалось, вы прекрасно друг друга дополняете. У каждого есть сильные стороны, которых нет у партнера. Ну ладно, это не важно. Что вы хотели узнать?
– Нужна консультация, – сказал я, опережая Ингрид. – У нас из лаборатории похитили огромную сумму денег. Для кого-то это семечки, а для ученых, что и так нищие, эти двенадцать миллионов долларов – выше крыши. Потому есть люди, которые заподозрили в причастности самых… пожилых сотрудников нашего Центра. Мы с Ингрид усомнились, но нам велено проверить.
Она пристально всмотрелась в мое лицо.
– Усомнились, но все-таки подозрения остались?..
– Иосиф Виссарионович говаривал, – сказал я, – доверяй, но проверяй!
Она улыбнулась.
– Да, помню эту фразу моего детства. А можно поинтересоваться, почему усомнились?
Я бросил взгляд на Ингрид, предупреждая, что здесь стрельба по движущимся мишеням и лихие прыжки с крыши на крышу не помогут, вообще не котируются.
– Нам показалось, – ответил я со всей учтивостью, – в сохранении жизни во что бы то ни стало заинтересованы больше люди среднего возраста. Они и активнее, и сильнее ощущают, что им еще жить и жить бы…
Она чуть наклонила голову.
– Вам показалось верно.
– Однако, – произнес я со вздохом, – как вы понимаете, все-таки есть вероятность, что такую аферу провернул человек пусть не самого преклонного возраста, но все же близкий к нему. Именно по тем же причинам, хотя у старших эта жажда должна быть снижена в результате воздействия инстинкта общности рода. Потому мы поставлены перед неприятной и нелегкой проблемой…
Она улыбнулась, но улыбка показалась мне горькой.
– Я вас прекрасно понимаю. Общество нередко требует от нас, ученых, чересчур многое. И эти требования бывают как раз… требованиями простого человека. Как и в этом вашем случае. Вы знаете, что это не так, но общество не верит и требует, требует…
– Вот-вот, – сказал я.
– Потому отвечу без обид, – сказала она, – это же не вы спрашиваете, а через вас спрашивает ваше руководство, не слишком умное… потому что умные уходят в науку еще со школьной скамьи.
Ингрид сердито хрюкнула и беспокойно задвигалась на стуле.
– А в правительство? – спросила она.
Анастачкова посмотрела на нее ласково, как на ребенка.
– В правительство уходят, – ответила она, и было видно, что подбирает слова, чтобы не обидеть человека, работающего на правительство, – люди… другого склада… Так вот, вы, молодой человек, правы в том, что в сохранении жизни любой ценой заинтересованы молодые. А вот старые… Как бы вам на пальцах… Ага, вот! Наверное, все вы наслышаны о крионике, но так как вам еще далеко до того момента, когда о ней начинают думать всерьез… или считается, что начнут думать всерьез…
Она сделала нарочитую паузу, я поинтересовался:
– А на самом деле не задумаются и потом?
Почему?
Она спросила с той же невеселой улыбкой:
– А как вы думаете, почему в крионике… такие неудачи?
– Неудачи? – перепросил я. – Она же развивается просто стремительно!.. Уже научились размораживать и теплокровных животных!.. Мыши и даже крыски, пролежавшие в жидком гелии по месяцу, разморожены. Их проверяют очень тщательно целыми комиссиями и не находят повреждений!.. Опыты повторяют в разных странах, как это водится, и все подтверждается!
Она кивнула.
– Да-да, я неудачно выразилась. Точнее будет, отсутствия успехов. Первый пациент, профессор Джеймс Бредфорд, заморожен в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году. С того времени умерло восемь миллиардов человек, из них заморожено… сколько?
Я запнулся, в мозгу сразу появилась точная цифра, но знать ее как-то странно, во всяком случае, вот так сейчас брякнуть вслух, и я пробормотал:
– Подозреваю, маловато.
– Меньше тысячи, – произнесла она с расстановкой. – О чем это говорит?..
Я спросил осторожно:
– О неверии в крионику?
Она покачала головой.
– Нет, в крионику большинство верят. Верят, как в поступь научного прогресса. Однако… все гораздо сложнее.
– Не понимаю, – пробормотал я.
Она взглянула на меня с сочувствием.
– Это долгий разговор. Но если вы готовы…
– Да, – сказал я, даже не глядя на Ингрид, – готовы.
Она вздохнула, сказала негромко:
– Вспомните Ротшильда, Рокфеллера… Они умерли в весьма преклонном возрасте, Рокфеллер вообще стал первым миллиардером, перешагнувшим столетний рубеж… Их состояния настолько огромные, что все известные миллиардеры перед ними малые дети. Их семьи владеют триллионами долларов! Вы поняли, что я хочу сказать?
Ингрид смотрела на нее непонимающими глазами, а я обронил осторожно:
– Ни один из них даже не подумал крионировать себя. Это?
Он наклонил голову.
– Да. И оба совершенно не проявляли стремления жить дольше. Как только начали проступать проблемы со здоровьем и когнитивные расстройства, оба приняли решение умереть.
– Что-то религиозное? – спросила Ингрид. – Евреи верят в воскрешение или как?
Она поморщилась.
– Ладно, зайдем с другого конца. Все крионированные, если посмотреть, – люди молодые или среднего возраста. Можете проверить по базе. Люди, у которых не угас животный инстинкт продления рода. Подчеркиваю, животный!.. Чем сильнее угасает в человеке животность, уступая доминирующее положение уму, тем меньше человеку хочется бессмертия. Кстати, среди крионированных есть несколько действительно старых…
– Ну вот, – начала было Ингрид победно, однако Анастачкова предостерегающе вскинула руку, и Ингрид послушно умолкла.
– Эти, – сказала Анастачкова, – кто действительно стар, все до единого были крионированы после их смерти… по настоянии родни!.. Обычно дети так восхотели или внуки. Таких крионировали зачастую с нарушениями процесса, так как заранее не были подписаны контракты, не оговорены суммы и сроки, а бригады скорой заморозки не дежурили в ожидании… а иногда мчались сломя голову на другой конец света в какую-нибудь джунглевую Колумбию.
Глава 6
От Анастачковой мы выехали молча, я чувствовал себя усталым и опустошенным, а Ингрид, как мне показалось, смотрится не лучше.
– Ну что, – спросила она, когда впереди поднялись небоскребы окраинных районов, – как я поняла, тебе необходима срочная выработка эндорфинов?
– Нужна, – согласился я. – Эти ягодки только раздразнили аппетит. Да какой аппетит, голод! Посмотри на карте…
– Не нужно, – ответила она, – я этот район хорошо знаю. Вон там за сквериком. Тебе нужно поесть как следует или можно как-нибудь?
Я сказал поспешно:
– Никаких как-нибудь. Как-нибудь у нас и дома… а здесь надо хорошо. Можно и тебе поставить мисочку.
Она смерила меня пытливым взглядом.
– Молодец, быстро оживаешь. Устойчивая психика. Из пучин отчаяния одним прыжком к деловому тону. Но у меня тоже живот к спине присох. С утра крошки во рту не было. Не считая ягод.
– Ты кофе выдула большую чашку у Володарского, – напомнил я.
Она покачала головой.
– Он интеллигент, так что и чашка была маленькой, и печенья не предложил. А у меня перед глазами уже вот такой бутерброд маячит! Но ты можешь не есть, тебе худеть надо, а я недавно прошла сушку, семь килограммов сбросила…
– Что рельефнила?
