Алексей Щербаков - Интервенция
Нельзя, впрочем, сказать, что не имелось никого, кто хотел бы принять участие в деятельности новой администрации. Люди, желающие сотрудничать, пришли чуть ли не в первые часы появления в городе ограниченного контингента. Только вот трудно было разобраться – кто кого представляет и кто на что способен. Потому что многие из них смотрелись как обыкновенные жулики, другие – как сумасшедшие. В общем, всех записывали и приглашали на встречу, которая и должна была сейчас начаться. К тому же в развернутой походно-полевой типографии отпечатали множество листовок с приглашением на встречу. Их клеили на стены и разбрасывали на местных «рынках». Об этом же два дня подряд твердили разъезжавшие по городу джипы, снабженные звуковыми установками. И вот как раз теперь пришла пора смотреть, что же из этого всего получилось.
…Из дождливой хмари к Смольному тянулись люди – поодиночке и небольшими группами. Кое-кто прибывал на велосипедах – на обычных и на странных конструкциях на трех и даже на четырех колесах; порой – снабженных кузовами и даже чем-то напоминающим фургоны. Такие Джекоб уже видел в городе, успев поразиться технической сообразительности жителей, способных, кажется, собрать механизм из чего угодно. Но большинство все-таки двигало на своих двоих.
Публика производила странное впечатление. В большинстве это были невзрачные, очень плохо одетые люди, которые, едва миновав ворота, начинали просительно улыбаться и заискивающе смотреть на стоящих у ворот и дверей часовых. У всех на лицах светились жадным огнем тоскливые собачьи глаза, которыми визитеры озирали окрестности в поисках того, кто кинет им подачку. Друг на друга пришедшие бросали нехорошие взгляды. Наблюдая за этой публикой, Джекоб подумал, что чем-то это похоже на сцены, происходящие в Голливуде, когда какая-нибудь студия объявляет кастинг для массовки, и к воротам косяками идут бесчисленные молодые девицы, жаждущие выбиться в кинозвезды. Так вот, они глядят друг на друга с такой же ненавистью – каждая видит в других соперниц, которых готова съесть без соли. И так же все они готовы по первому движению пальца лечь под любого киношника, лишь бы он пообещал протекцию.
Только тут не калифорнийское солнце, а мутное северное небо – и вместо сексапильных блондинок и брюнеток по лестницам поднимаются плохо одетые и еще хуже выбритые суетливые мужчины средних лет, пачкая лестницы уличной грязью. При входе каждому давали по пачке сигарет, и эти ребята хватали сигареты так, будто им вручали по пачке долларов. И дело было не в том, что в городе было плохо с куревом. Конечно, с куревом было неважно (хотя на толкучках имелись как сигареты, так и сигаретный табак россыпью, но дорого). Но тут было другое. Пришедшие хватали эту пачку как пропуск в рай.
Вскоре помещения, примыкающие к залу, были забиты толпой. В воздухе повис затхлый запах мокрой одежды, слышалась ругань, на которую не скупились собравшиеся. Атмосфера была прямо-таки пропитана взаимной ненавистью.
– А! И ты сюда приперся! А вот я помню твою статью, в которой ты последними словами поносил бомбардировку Югославии!
– Ничего я не поносил! Я только выражал сомнение в эффективности этой меры. Я утверждал, что надо действовать решительнее. А вот ты в две тысячи пятом ездил в Киев и работал на Януковича!
– А ты заявлял в интервью, что Березовскому самое место в тюрьме!
– А кто Южную Осетию и Абхазию поддерживал? Скажешь, не ты? Продался за абхазские мандарины! И ты-то будешь себя называть либералом?.. Ты ж просто русский фашист!
В другом углу шел и вовсе непонятный базар насчет каких-то грантов, которые исчезли в неизвестном направлении. Собственно, споры о том, кто у кого и сколько украл, слышались чаще всего. Слово «доллар» все произносили с придыханием. Было понятно, что именно он является главным предметом их любви.
Хуже всего приходилось девушкам из отдела пропаганды, которые регистрировали новоприбывших. Считалось, что они знают русский, но знали они его довольно паршиво. С другой стороны, что ведь от них требовалось? Протянуть человеку анкету, в которой он должен был указать свое имя, кого он представляет (если кого-то представляет) и чем может быть полезен. Ага! Как бы не так! Все оказалось далеко не так просто. Чуть ли не каждый подходивший к стойке наваливался на нее грудью и начинал хриплым шепотом рассказывать о своих заслугах на ниве борьбы за демократию, не забывая полить грязью оппонентов… Несколько раз этот «оппонент» с жутким криком вываливался из толпы и бросался с опровержениями. Иногда спорившие сцеплялись – да так, что дюжие солдаты морской пехоты, следившие за порядком, с трудом могли расцепить драчунов.
* * *Наконец всех пригласили в зал. Собравшаяся общественность ринулась толпой, пихая друг друга, спеша занять места поближе. Генерал Адамс, выйдя на трибуну, оглядел сборище, и было заметно, что он находится в некотором смятении, ему вообще-то не свойственном. Видимо, демократическую общественность он представлял себе как-то не так. Тем более собравшиеся встретили его бурными аплодисментами, переходящими в овацию. Генерал Адамс был все-таки военным, а не звездой шоу-бизнеса, поэтому он слегка обалдел.
В итоге речь, которую всю ночь готовила для него пресс-служба, генерал изрядно скомкал, ограничившись общими местами о том, что силы НАТО пришли в качестве друзей, что нужно наладить конструктивное сотрудничество…
– Санкт-Петербург, безусловно, является частью Европы и жемчужиной культуры. Я убежден, что у этого города большое будущее. Мы приложим все силы для восстановления в нем нормальной жизни. И я надеюсь, что с вашей помощью – не пройдет и нескольких лет – Санкт-Петербург станет грандиозным городом-музеем, таким же, каким теперь является Венеция, и в него так же потянутся туристы со всего света. Наша общая задача – способствовать тому, чтобы ваш прекрасный город как можно скорее влился в цивилизованный мир, – закончил генерал свою речь.
Зал снова разразился шквалом аплодисментов. Причем энтузиазм был такой, что Джекоб решил – сейчас генерала начнут рвать на сувениры, как это случается на концертах эстрадных звезд. Однако не все оказалось так просто. Под гром оваций несколько человек попытались прорваться к стоявшему возле трибуны микрофону, предназначенному для желающих сказать ответное слово. Хорошо еще, что около него несли дежурство два морпеха. Они после небольшой свалки пропустили одного – весьма потасканного мужчину с весьма благородной внешностью.
– Многоуважаемый генерал Адамс! Позвольте от имени питерской творческой интеллигенции выразить глубокий восторг от того, что вы и ваши солдаты наконец здесь. Много веков длилось противостояние азиатской варварской России и цивилизованного западного мира. И вот теперь Россия, величайшая ошибка истории, прекратила свое существование, ее неискоренимые имперские амбиции больше не угрожают свободному миру. Но наш город никогда не считал себя Россией. Мы всегда были уверены, что являемся частью Европы. И вот наконец точка поставлена! Мы решительно отворачиваемся от этой азиатской страны и поворачиваемся лицом к западной цивилизации. Под защитой дружественных войск НАТО мы приложим все усилия, чтобы оправдать возложенную на нас задачу…
Говорил этот тип долго. Джекоб довольно скоро потерял нить. Было в словах оратора что-то об «успешном преодолении великорусского шовинизма», об «общечеловеческих ценностях» и что-то про Сталина. Но главное, на что постоянно упирал говорящий, это на «необходимость создания условий для работы питерской творческой интеллигенции». Вокруг этих самых условий он кружил, как кот вокруг сметаны.
Джекоб пробрался в угол зала, где скучала одна из специалисток отдела пропаганды, изучавшая в свое время славистику.
– Анни, а что такое «творческая интеллигенция»?
– Ой, Джекоб, я не знаю. Мне кажется, это какое-то сексуальное меньшинство.
К микрофону рвались еще какие-то ораторы. В общих чертах они повторяли то же, что сказал первый. Из новых тем добавились повторяемые, как мантры, призывы к «борьбе с русским фашизмом». Джекоба это удивило. Он всегда полагал, что, для того чтобы с чем-то бороться, нужно иметь то, с чем ты борешься. А вот с этим было как-то не очень. Да, насколько он знал, прошлой осенью в городе произошли погромы, под которые угодили, как это тут принято было говорить, «лица кавказской национальности». Но ему удалось найти одного из очевидцев. Тот утверждал, что погромщикам, вообще-то, было глубоко наплевать, кого громить. По словам этого человека, главной причиной было то, что кавказцы владели магазинами, в которых продавалось спиртное. Так что воевать с инородцами было очень даже сподручно. Да и в любом случае погромами в этом безумном мире уже никого не удивишь. В демократических Америке и Европе иммигранты устраивали празднички куда повеселее. Да и антиглобалисты от них не отставали[6]. Но это все же было не вчера. Нынче же в городе не наблюдалось никаких политических организаций. Тем более экстремистского толка. А послушать этих господ – складывалось впечатление, что прямо за окнами маршируют многотысячные колонны штурмовиков, готовясь захватить Смольный и поднять над ним флаг со свастикой. Или какой там символ у русских фашистов?
