Отблески солнца на остром клинке - Анастасия Орлова
— Я ношу имя Шерай, — наконец ответила она, — но буду благодарна, если станешь звать меня Тшерой. Кухаря зовут Биарием.
— Хм-м-м… — Тарагат чуть приподнял в задумчивости бровь. — Шера-ай… Что заставило сменить мягкий шёлк южного имени на дерюгу северной его формы, притом мужской? — Выражение его лица неуловимо изменилось, будто он прочёл мысли Тшеры. — Неужели чей-то гнусный язык посмел осквернить его?
Ей стоило немалых усилий сохранить невозмутимость.
— Женщины в рядах Чёрных Вассалов — скорее исключение, чем правило. Ни к чему лишний раз выделяться. Даже именем.
Тарагат медленно прикрыл глаза, словно соглашаясь, но Тшера видела: не поверил.
— В моём обозе три повозки, мальчишка-помощник и два охранника. Вчера я нанял ещё одного — северянина. Отправляемся завтра после завтрака. Встретимся здесь же, Шерай. — Купец благожелательно улыбнулся. — При всех я буду называть тебя твоим северным именем, кириа.
«Выказал уважение. Но и кто из нас главный, обозначил».
Он поднялся из-за стола, опустил руку в отороченный золотой тесьмой карман длиннополого одеяния, прихваченного широким поясом, и Тшера напряглась, когда он достал ключ от комнаты. Такие, как этот кир, никогда не приглашали понравившихся женщин к себе на ночь. Они словно невзначай показывали им номер своей комнаты, написанный на привязанном к ключу кругляше, и женщины приходили сами.
«Рассчитываешь, что я вот так решу угодить тебе, ради работы? Я не из тех, кого можно выбрать, я сама выбираю».
Однако Тарагат держал кругляш в ладони и номера комнаты не показывал.
«Чистоту намерений демонстрируешь или пренебрежение?»
— Асах ашвей, Шерай, — любезно поклонился купец. — Добрых снов.
— Асах ашвей, кир Тарагат, — ответила Тшера, провожая его настороженным взглядом.
«Ну-ну. Выбираешь тут, значит, ты. Поставил на место».
На следующее утро Тшера встала спозаранку, чтобы спуститься к завтраку раньше своих спутников.
«Лучше разглядывать тех, кто пришёл позже тебя, а не явиться под оценивающие взоры уже присутствующих».
Однако Тарагат уже сидел на вчерашнем своём месте, и за одним с ним столом завтракали мальчишка лет четырнадцати, двое наёмников южных кровей и… тот самый гривастый северянин, который выручил её в драке с факельщиками.
«Вот тебе и „эсслей хамур“».
Тшера спиной почувствовала, как стоявший за её плечом Бир расплылся в улыбке, узнав парня, который принёс её, раненую, в «Зелёный дол».
— Это же… — восторженно зашептал он ей на ухо.
— Да, — тихо перебила Тшера, пихнув его локтем в бок. — Мир тесен, как корсаж хисаретской шлюхи. Молчи, пожалуйста.
— Доброе утро, друзья! — заметил их купец. — Окажите честь, разделите с нами нашу скромную трапезу.
Тшера села на свободное место, как раз напротив северянина, Бир устроился рядом.
Один из наёмников — весь рельефный от мускулов, широкоплечий и широконосый — недобро засопел над дымящимся в ложке рагу, мрачно глянув на гостей из-под сросшихся на переносье бровей.
— Это Кхаб, — представил его купец, — мой давний спутник в торговых путешествиях.
Кхаб выглядел нелюдимо и грозно, но слишком уж заметно для того, кто действительно не желает постороннего внимания.
«Будто хочет выказать свой боевой опыт ещё до драки».
На нём был защитный кожаный жилет — добротный, но неновый, и кожаные наручи, тут и там покрытые засечками от клинков. На открытых от локтей до плеч руках темнели выцветшие йотарские татуировки; под глазом бугрился шрам; голову покрывал цветной сложно повязанный платок: длинный его край спускался от правого уха, свободной волной обхватывал накрест шею и нырял под жгут над левым ухом. Рядом, прислонённый к лавке, стоял меч в крепких ножнах.
«Татуировки не подчернял лет десять. Значит, из шайки ушёл ещё до тридцати. А наручи и платок вокруг шеи не следы ли от каторжных кандалов прячут?»
— Это Дешрайя́т, — представил Тарагат второго охранника. — Служит мне уже не первый год.
«Купец парней себе по несхожести подбирал? Один — булава, другой — кнут».
Дешрайят доброжелательно улыбнулся гостям. Он казался высокородным, даже утончённым. Вёл себя тихо, ел аккуратно, бросал, словно невзначай, приметливые взгляды из-под густых ресниц, прятал тень тонкой, наверняка разбивающей девичьи сердца улыбки в коротко стриженной бороде, по южной традиции умащенной ореховым маслом. На его кафтане, пошитом на восточный манер — с подрезанными под мышками рукавами, чтобы не мешали замаху во время боя — не было лишних украшений: украшением служила хорошая ткань и ладный, подогнанный по статной фигуре крой. Три туго заплетённые по голове косы у основания шеи сходились в одну, спускающуюся ниже лопаток; в ухе — на завитке, повыше мочки — сверкало тонкое золотое колечко; за поясом хищно поблёскивали два коротких и изогнутых, расширяющихся к концам скимитара.
«Порода, манеры, кафтан, так схожий с плащ-мантией, два клинка… Ученик Вассальства, не выдержавший испытания?»
— Это мой племянник Сат, — указал Тарагат на сидевшего рядом с ним скромного на вид вихрастого мальчишку, и очередь дошла до гривастого северянина. — А это — Верд.
Зелёные глаза смотрели не Тшеру спокойно и дружелюбно; Верд ничем не выказал, что они с ней пусть и не знакомы, но уже встречались, предоставив ей решать, открывать это остальным или нет. Тшера прикинулась, что впервые его видит, Бир, памятуя её напутствие, промолчал.
— Тшера и Биарий, — представил их Тарагат, — наши охранник и кухарь на пути до Нантоги.
— Серьёзно, владыка? — пророкотал, дожёвывая мясо, Кхаб. — Ты настоящий Вассал? — перевёл он взгляд на Тшеру.
— Нет, ряженый, — спокойно ответила она, намазывая тёплую ещё булочку ягодным вареньем. — Всю ночь татуировки рисовала, чтобы ты не отличил.
— Так я ж и лизнуть могу, чтобы проверить, сотрутся — нет, — хрипло то ли хохотнул, то ли кашлянул Кхаб.
«А под скабрёзностью — неприязнь до враждебности».
— Говорят, — мягким распевным голосом вмешался Тарагат, медленно вращая тёмное вино в своей кружке и ни к кому конкретно не обращаясь, — клинки Чёрных Вассалов столь быстры, что могут отсечь собеседнику во время разговора кончик языка, ежели он у него чрезмерно остёр…
— Случалось ли тебе отсекать языки, кириа? — со сдержанной улыбкой поинтересовался Дешрайят. Промокнув губы салфеткой, он отодвинул от себя опустевшую миску и шутливо изогнул изящную бровь.
— Разве что вместе с головами, — в тон ему ответила Тшера.
— Прям как церосу, — ещё мрачнее хрипнул Кхаб.
Тарагат поднял на него взгляд. Смотрел недолго, но лицо Кхаба переменилось с выражения угрюмой злости на досаду. Он бросил ложку в свою миску; со дна плеснули остатки подливки, забрызгав стол. Кхаб поднялся, взял меч поперёк ножен.
— Сам Чёрную притащил, а я как будто виновный теперь, — пробурчал он и вышел из-за стола.
— Сат, помоги Кхабу запрячь авабисов, — попросил Тарагат, и мальчишка, прихватив со стола яблоко, побежал следом за наёмником.
— Прошу простить нас, кириа, — обратился он к Тшере. — Кхаб бывает груб. Я приму
