Уильям Форстчен - Солдаты

Мы думали, что сами весьма мудры, ибо рассуждали, пусть люди выполняют работу. Пусть они выращивают пищу для нас, пусть они изготавливают седла, садят виноградники, изготавливают лодки и плоты, строят мосты, чтобы мы могли пересекать широкие реки на нашем пути. Пусть люди выполняют все эти вещи и вдобавок к тому предлагают свое мясо в качестве пищи.

Мы думали, что будем контролировать их численность, заготавливая их так, как каждый заготавливает крупных зверюг с бивнями, или огромные стада горбатых зубров. Таким образом, в тот первый круг давным-давно, в том месте могла стоять деревня на сто человек у реки. Двадцать лет спустя уже две сотни, а затем, в мое время, город в сто тысяч, в двести тысяч.

Они плодовиты, а мы нет. Возможно, наша кровь стара, а их молода. Я не знаю. Но наша численность, кажется, никогда не увеличивается, а их постоянно. Некоторые, в своей мудрости, убеждали, чтобы мы собирали половину, и мы время от времени так и делали, но затем мы уезжали, а по нашему возвращению, спустя поколение, их там было еще больше.

Они лились через край Врат света. О, никогда помногу, бывало за целый круг, мы не обнаруживали ни одного нового племени. Иногда их было несколько дюжин, чаще корабль или два. Я полагаю, что в их мире древние Врата потеряны под несколькими различными морями. Мы рассеивали их вокруг или селили в одном месте, говорили им трудиться и шли дальше. Тем не менее, за последние примерно десять кругов мы должны были понять, что в их мире что-то происходит, то, чего нет здесь.

— Что?

— Их изобретательность, их умения с машинами. Помнишь тот корабль, я рассказывал тебе о нем. Однажды я разговаривал со старейшим воином из тугар, который рассказал мне о похожем судне, заполненном людьми, носящими куртки из полированной стали. Тугары конечно убили их, но мы должны были понять угрозу и действовать до того, как станет слишком поздно. Старейший тугар также сказал мне, что поблизости было еще одно такое же судно, команда которого сбежала и поплыла на юг к океану, который омывает южную половину этого мира.

— Нам необходимо было понять тогда, что мы должны, так или иначе, изменить баланс между нами.

— И что?

— Или достигнуть соглашения с ними, или убить их всех.

— Договориться? Как?

— Я знаю. Я думаю теперь это невозможно. Мои двоюродные братья, все мои подчиненные, никто из тысяч, я думаю, не рассматривал то, кем на самом деле являются люди. Они были скотом, они были пищей, они были рабами. Никто не слышал красоты их языков, их поэм и их песен.

Снова его слова перешли на древний человеческий язык, говоря о кораблях и именах капитанов умерших три тысячи лет назад и на расстоянии через бесконечную вселенную.

— Однако мы зашли еще дальше. Мы стали — он колебался мгновение, а затем выложил слова — паразитами на плоте людской и их разуме.

Джурак неловко шевельнулся, и начал высказывать возражение, но Зартак махнул рукой, показывая ему жестом молчать.

— Подумай об этом. Каждое оружие, которое мы несем, вся одежда, которую мы одеваем, пища, которую едим, все новое оборудование для войны, ничто из этого не было создано нашими руками. Мы ничего не делаем, но существуем; это они, те, кто изменяет мир.

Это дошло до самой души, — вздохнул Зартак. — Между нами теперь барьер. Вообрази, если бы мир перевернулся. Представь, что это люди скачут и обжираются нашей кровью, что они взламывают наши кости и высасывают из них костный мозг, пока мы еще остаемся в живых.

Джурак задрожал от этой мысли. Невозможно. Первобытный страх быть употребленным в пищу, съеденным заживо, страх, который был еще ужаснее, чем страх перед смертью, наполнял его тьмой.

— Нет, этого не могло быть никогда. Не могло же? — холодно рассмеялся Джурак.

— Теперь эту бездну никогда невозможно будет пересечь, — продолжил Зартак. — Слишком много крови было пролито ими, чтобы они когда-нибудь простили нас. В этом отношении, наши собственные родичи также не могут представить себе никакого другого пути. О, иногда я секретничал, и, был отвергнут, когда предлагал такие мысли в молодости. Мои двоюродные братья дразнили меня и обвиняли в непристойной любви к моему мертвому любимцу, поэтому я научился молчать. Я научился скрывать такие мысли и, таким образом, стал продвигаться — командир десятка, сотни, тысячи, десяти тысяч, самый старый из клана белых лошадей. Теперь, хотя я стал древним старцем, я понял, что свободен, чтобы снова говорить как в молодости.

— И именно поэтому я и ценю тебя, — ответил Джурак.

Он колебался, смотря на Большое Колесо, видимое снаружи открытых откидных створок юрты, задаваясь вопросом, которая из всех миллионов звезд была его родным миром. Он чувствовал холодную дрожь, одиночество, и бесконечную печаль.

— Таким образом, ты не видишь шанса что-то изменить? — наконец он прошептал.

— Выйди наружу из этой юрты и крикни западному ветру, убраться прочь.

Зартак вздохнул, затем тихо усмехнулся, печальным и одиноким смехом.

— Нет, обе наши стороны пойманы в ловушку в этой войне. Янки освободили этих людей, и с такой свободой их внутренний страх, парализующий страх быть сожранным заживо, заменился слепым всепоглощающим гневом. Ты видел своими собственными глазами, что они теперь могут сделать, даже голыми руками, если у них есть шанс.

Джурак кивнул, вспоминая резню в Риме, и то, что случилось вдоль Эбро, где рабы восстали и сбежали, буквально отрывая конечности воинов от тела в своем безумии.

— И что теперь?

Зартак посмотрел на него и улыбнулся.

— Я уйду до того, как все разрешится. Возможно, последний из вас в ближайшее время присоединится ко мне наверху, где снова будет Бесконечная скачка. Я боюсь, сынок, что либо ты убьешь их всех, либо они убьют всех нас.

— Несмотря на то, что ты любил одну из них?

Зартак вздрогнул.

— Слабость молодости, — пробормотал он.

— Нет, это не так. Может быть это способность проникновения в суть?

Зартак печально покачал головой.

— Не позволяй этой идее ослабить тебя. Сейчас не время для слабости. Ты искренне думаешь, что после всего того, что мы им сделали, когда-либо может быть мир, место в этом мире и для нас и для них?

Джурак понял, что снова сражается с такой мыслью. Если бы эта кампания была проиграна, чего он не раз боялся, что так и случится, то, что тогда?

— Ты задумался, что произойдет, если мы проиграем эту войну? — спросил Зартак. — Эта атака на Сиань застала нас совершенно врасплох.

— Да.

— Меня это тоже удивило. Я не понимаю этих летающих машин. Я бы никогда не подумал, что их можно использовать, чтобы перевезти сотни воинов через сотни лиг и наброситься на наш центр снабжения. Расскажи мне, делались ли такие вещи в твоем мире?

Джурак почувствовал легкий намек на упрек в тоне вопроса Зартака.

— Да. Но дирижабли там могут нести сотни на своем борту. И там за раз в небе были бы сотни таких кораблей, воины выпрыгивали из них, плывя к земле под парашютами.

— Должно быть потрясающее зрелище.

Джурак кивнул.

— В сравнении с ними, корабли здесь настолько примитивны, что я никогда не предполагал, что они рискнут ими всеми. В этом нападении не может участвовать более трех сотен.

— Объединенные со сколькими десятками тысяч чинов?

Джурак молчал. Проклятье.

— Если ты не подавишь это восстание в течение следующего дня, двух дней, не более, то все пропало. Ты должен будешь бежать на восток, или на юг, на юг через море, ибо они будут идти за тобой.

— Из всего, что я слышал о Кине, я задавался вопросом, что бы он сделал, если бы мы ушли.

Зартак закряхтел.

— Я также задумываюсь о нем. У меня действительно есть чувство, ты знаешь. И о Кине я чувствую многое. Но учтите остальной мир. Позвольте слухам дойти до всех других людей этого мира, которых мы забивали, и они восстанут, вспоминая своих мертвецов на протяжении всех этих тысяч лет. Боюсь, что здесь нет никакого компромисса.

Джурак медленно кивнул в знак согласия.

— Я понимаю. Возможно, в этом мы похожи, поскольку я знаю, что если бы они, как ты сказал, если бы они скакали, а мы покорялись, я бы умер, чтобы убить хоть одного.

— Видишь, что мы здесь натворили? — грустно рассмеялся Зартак.

— Я знаю.

— И что?

— Они нашли слабое звено. Они использовали свои машины, чтобы перевезти по воздуху несколько сотен солдат к Сианю. Город в хаосе, там восстание, в последней телеграмме, перед тем как были перерезаны провода, говорилось, что убиты сотни, включая женщин и детей.

Зартак кивнул.

— Потрясающий ход, — прошептал Джурак. — Будь все проклято. Я старался рассмотреть каждое потенциальное движение, каждый ход и противоход. Я знал, что если мы перейдем к обороне и подождем, то укрепим наши силы, натренируем наших воинов, и даже превзойдем янки по уровню производства. Я знал, что если мы удержим большую часть территории Рима, то могли бы даже внести политический раскол между двумя штатами их Республики, может быть даже заставить их подозревать друг друга и повернуть их друг на друга.