Андрей Уланов - Автоматная баллада.
— Слышишь? — тихо спросил Шемяка. Я–то эти звуки услышал, едва мы вышли на лестницу, и уже тогда приготовился вскинуться. Другое дело, что я в тот момент не разобрал, откуда это всхлипывающее почавкивание доносится. Анна ограничилась коротким кивком, а Эмма тем временем навелась на дверь… …ту самую дверь на первом этаже, за которой мы с Шемякой сегодня провели… ну, скажем, пару не самых лучших часов его жизни. Хотя мне–то было все равно — в отличие от людей, я не делю запахи на хорошие и плохие. — Проверим? — Вот еще, — с чувством произнес Айсман. — Кто бы… или что бы это ни было… пусть подавится! Идем. Он почему–то спешил, хотя причину его торопливости я понять не мог. Куда, зачем? До темноты еще полчаса, до берега реки — бывшего берега — мелкашкой доплюнуть. А что пытаться идти на тот берег при свете — занятие, мягко говоря, не способствующее долгожительству, так это как бы само собой разумеется. Вопрос — а куда спешим–то? Вслух я, разумеется, ничего говорить не стал и ограничился тем, что вроде бы случайно пнул Айсмана углом приклада. Скрытность скрытностью, но уж со мной–то мог бы мыслями поделиться. В принципе даже странно, что нужное место находилось на той стороне — ведь большая часть скелета располагалась именно на восточном, точнее, юго–восточном берегу бывшей Камы. Ух, как же радостно произносить это слово по отношению к чему–то водному… бывшая Кама. И горсть более мелких здешних речушек, — отчего–то, к слову, аккуратнейшим образом обозначенных на карте Эмминой хозяйки — все эти Мулянки, Данилихи, Пыжи, Толожанки, Огаршихи… все они тоже — бывшие! Не понимаю, чем думали люди, закладывавшие свое поселение в столь богатом водой месте… впрочем, судя по довоенным картам, тогдашних людей вообще отличала какая–то противоестественная тяга к воде. Это наученные горьким опытом нынешние старательно выбирают себе местожительство подальше от рек, морей и всяких других проливов. — Алекс, — негромко скрипнула Эмма. — Как считаешь ты, через какой мост нам будет лучше идти? — Мост? — недоуменно переспросил я. — Конечно же, ни через какой. Мы пойдем по дну. — Но разве по мосту не будет проще? — Будет, разумеется. И потому, — сказал я, — так же будет выглядеть логичным предположение, что оба моста контролируются. «Механиками смерти»… или кем–нибудь еще. — Но… Мы как раз миновали последний перед бывшей рекой дом, и Эмма замолчала, вместе со своей хозяйкой сосредоточенно изучая район предполагаемой переправы. Сам я никуда особо дергаться не собирался — общий вид и с Шемякиного плеча открывался неплохой, а уделять чему–либо более прицельное внимание… еще успеем. Ил. Черный потрескавшийся ил, запеченный солнцем до сравнимой с бетоном набережной крепости. Рыба–в виде скелетов. Примерно в той же степени сохранности всякая водоплавающая ерунда: дюжина моторок, две баржи, один буксир и еще один — то ли речной трамвайчик, то ли землечерпалка. Достоверная идентификация была затруднена расстоянием и сумерками. В таких условиях понять без хорошей оптики, к какому именно виду принадлежало «при жизни» полуразвалившееся ржавое корыто, весьма и весьма затруднительно. И, разумеется, мусор. Причем в количествах, вроде бы, по моим автоматным представлениям, с существованием тех же рыб мало совместимых. Впрочем, не исключено, что вся эта рыба еще до войны приплывала сюда с конкретной целью — сдохнуть. — Как пойдем? — Как стемнеет, — хмыкнул Сергей. — Так и пойдем. Потихонечку. — Главное, — добавил он, — не дать луне высоко подняться. Потому что тени от всех этих бочек и прочего хлама — наш самый лучший друг. Они нас не хуже шапки–невидимки защитят и укроют. С ними… Он замолчал, пристально вглядываясь в правый, ближний к нам сейчас мост. Вот, опять что–то сверкнуло на том берегу, ослепительно–красно мигнув лучами заходящего солнца. — Кажется, мотор, — неуверенно предположила Анна. — Едет кто–то… Я уже кувыркнулся с плеча, на лету выщелкнув приклад — уперся в плечо, чуть качнулся, ловя прицелом цель… и увидел. Это была машина, что–то из довоенных легковушек, «Москвич» или «жигуленок», она мчалась через мост на хорошей скорости, яростно виляя, — еще бы, представляю, в каком состоянии там дорожное покрытие — и уцелевшая треть лобового стекла выглядела настоящим лоскутом боевого знамени, ярко–алый треугольник на фоне темнеющего неба. Машина доехала почти до середины моста, когда с нашего берега, словно опомнившись, длинной строчкой прогремел крупнокалиберный. Он бил наверняка, первые же пули вышибли из автомобиля фонтаны искр, будто мощной электросваркой провели. Легковушка дернулась вбок, протаранив ограждение, — я почувствовал, как скрежет раздираемого металла заставил Шемяку болезненно поежиться — и улетела вниз. Скорость, как я уже сказал, у нее была хорошая — километров шестьдесят — шестьдесят пять, и потому траектория полета вышла достаточно пологой. Хотя в итоге все равно свелась к почти отвесному пике. Взрыва не было, в небо потянулся лишь вялый дымок — и даже еше одна длинная очередь нашего крупнокалиберного приятеля не очень помогла делу, бронебойно–зажигательные пули способны пробить металл, но гореть они обычно заставляют лишь то, что этот металл призван был защищать. — Был побег на рывок, — опуская меня, вполголоса продекламировал Шемяка. — Наглый, глупый, дневной. Вологодского — с ног, и — вперед головой. — Почему же, — задумчиво, словно раздумывая вслух, спросила Анна, — он не стал дожидаться темноты? — Ну, это просто… ночью он и без пулемета на первых двадцати метрах бы улетел. ШВЕЙЦАРЕЦ
Он проснулся сразу, едва только звук глухого удара о крышу перекрыл на миг ровный перестук вагонных колес. В принципе один удар сам по себе ничего не значил. Он мог быть вызван чем угодно, начиная от прыгучей и любящей бесплатные путешествия древесной гиены и заканчивая таким же, как сами они, пассажиром, которому зачем–то приспичило среди ночи прогуляться в другой конец поезда. Но Швейцарец в подобное везение не верил и секунды. — Ч… Тайна открыла глаза почти одновременно с ним, и Швейцарец едва успел прихлопнуть ее ладонью, задавив уже готовый вырваться удивленный вскрик. Тоже услышала? Нет, решил он, скорее всего, почувствовала меня… но все равно — молодец. — Ти–ха. На крыше стукнуло еще раз. И еще. «Идиоты, — тоскливо подумал Швейцарец. — Плохо недооценивать противника, это чревато, но майн гот, как говорит Старик, какие же они ленивые, тупоголовые непредусмотрительные идиоты. Неужели взять с собой широкую доску, по которой можно было бы перейти на крышу нужного вагона без шума, — это настолько сложно? Бум. Да сколько же вас там, козлов… горных, судя по топоту? Четверо? Пятеро? Или будут еще кандидаты на звание первых дураков сезона?» — Закрой глаза и не шевелись, — приказал он девушке, убирая ладонь. — Что бы ни случилось. Поняла? — Да. — И постарайся не издавать никаких звуков. Тогда все будет хорошо. — Я знаю. Тайна прошептала это настолько уверенно, что на какую–то долю секунды Швейцарец даже позавидовал ей. Девчонка верила в него, своего героя, среди бела дня похитившего прекрасную принцессу из лап дракона… хотя, мысленно усмехнулся он, правильнее было бы сказать о драконе, похитившем с алтаря языческих жрецов приготовленную к закланию девственницу. Подходящий сюжет для легенды, незатасканный… и кто знает, может, через пять–шесть веков какой–нибудь будущий Ганс Христиан или Шарль–с–Пером… Девчонка верила в него, а вера знает лишь два состояния, да–нет, верю–не верю, черное–белое — и никаких тебе серых оттенков. Вера не утруждает себя расчетами вероятности и процентами. Ей нет нужды задумываться — а что будет, если те пятеро наверху сейчас вдруг тупо начнут дырявить крышу? Как велик шанс, что среди первых же выпущенных очередей найдется одна–единственная пуля, которая захочет лично изучить толщину его лобной кости? Делим площадь вагона на интеграл профиля, умножаем на темп стрельбы… ну–ка, что это за скрип? Обычный человек навряд ли расслышал бы тонкий звук вгрызавшегося в дерево коловорота. Но Швейцарец, едва проснувшись, профильтровал и отсеял «естественные» шумы — задача не столь уж сложная… если знать как, — и потому не только превосходно услышал скрипение, но и точно локализовал его источник: над серединой вагона, в полуметре от двери. Как раз над местом, где, наполовину зарывшись в сено, лежали двое… Скрип оборвался. На миг в крохотное отверстие упал столбик лунного света… исчез… появился вновь. «Господи, что за кретины, — почти с восхищением подумал Швейцарец, — ну за кого эти олухи меня принимают? Ладно еще они не удосужились — или побоялись — сделать чуть большее отверстие, в которое можно было бы сунуть не только глаз, но и зеркальце на ручке. Маленькое такое круглое зеркальце из арсенала дантистов, с помощью которого нормальные люди проверяют углы потенциально опасного помещения… перед тем как войти в него. Понимаю — медицинский инвентарь нынче дорог, а соорудить что–либо подобное самим — руки отвалятся. Но дыру–то можно было залепить?! Свет же почти в глаза бьет, даже не хочешь, а все одно проснешься! Может, им попросту не объяснили, с кем предстоит иметь дело? Возможно… даже очень». Он медленно переместил курок пистолета с предохранительного на боевой взвод и снова застыл, прислушиваясь. Те, наверху, похоже, собрались у края со стороны двери — больше ниоткуда шагов не раздавалось. Конечно, нельзя полностью исключить, что кто–нибудь, чуть более интеллектуальный, чем его сотоварищи, сейчас вытянулся в противоположном углу крыши, ожидая, что их дичь не выдержит и проявит себя. Шанс есть — однако что за возню они там затеяли? Металл о дерево — цепляют крюки веревок за дальнюю стену, это понятно. А звон стекла… вот, опять повторился. Решили принять напоследок по глотку, для тонуса? Или… конечно же! Швейцарец едва не хлопнул себя по лбу. Масло! Ребята просто решили не беспокоить его скрипом отодвигаемой двери. Сама по себе идея хороша, но… этот мочный запах кого угодно поднимет. * * *
