Башня Зеленого Ангела. Том 2 - Тэд Уильямс
Тиамак заглянул в шатер:
– Отец Стрэнгъярд возвращается.
Священник спускался, сгорбившись из-за холода или бремени тайны Камариса – Тиамак не знал. Однако выражение его лица, когда он приблизился к Тиамаку, говорило о том, что он услышал вещи, которые ему было бы лучше не знать.
– Вас все ждут, – сказал священнику Тиамак.
Архивариус рассеянно кивнул. Он шел, опустив глаза, словно не мог идти, не глядя под ноги. Тиамак пропустил его вперед и вернулся в сравнительное тепло шатра.
– Проходите, Стрэнгъярд, – сказал Джошуа. – Прежде чем начать, скажите, как Камарис? Быть может, нам следует кого-то к нему послать?
Стрэнгъярд поднял голову, словно не ожидал услышать человеческий голос, ииспуганно, даже для робкого священника, посмотрел на Джошуа:
– Я… я не знаю, принц Джошуа. Сейчас я совсем ничего не знаю…
– Я пойду к нему, – прорычал Изгримнур, поднимаясь со стула.
Отец Стрэнгъярд поднял руку.
– Он… хочет побыть один, я думаю. – Он поправил повязку на глазу и провел рукой по редким волосам. – О, милосердный Усирис! Бедные души!
– Бедные души? – спросил Джошуа. – Что вы говорите, Стрэнгъярд? Вы можете нам что-нибудь рассказать?
Архивариус стиснул руки.
– Камарис побывал в Джао э-Тинукай’и. Так он мне сказал… после чего попросил о тайне исповеди, зная, что я поделюсь с вами тем, что узнаю. Но причина и то, что там произошло, скрыты за Дверью Спасителя. – Глаза Стрэнгъярда заметались по шатру, словно ему было больно долго смотреть в одно место. Потом его глаза остановились на Воршеве, и по какой-то причине, продолжая говорить, он смотрел на нее. – Но я думаю, что могу сообщить следующее: его опыт не имеет никакого отношения к настоящей ситуации и ничего нам не поведает о Короле Бурь, Трех Великих мечах или других вещах, необходимых для ведения войны. О, милосердный Усирис! О, Господи! – Он снова провел рукой по редким рыжим волосам. – Прошу меня простить. Иногда бывает трудно помнить, что я лишь хранитель Двери Спасителя, и не мне нести бремя, а Богу. Но как же сейчас тяжело.
Тиамак не сводил с него глаз, его соратник по Ордену Манускрипта выглядел так, словно его только что посетили призраки мести. Вранн подошел ближе к Стрэнгъярду.
– И все? – разочарованно спросил Джошуа. – Вы уверены, что его знания нам не помогут?
– Я ни в чем не уверен, кроме боли, принц Джошуа, – тихо ответил архивариус, но в его голосе появилась неожиданная твердость. – Однако я точно знаю, что такое маловероятно, и продолжать расспрашивать Камариса будет невероятной жестокостью, и не только для него.
– Не только для него? – спросил Изгримнур. – Что это значит?
– Пожалуйста, давайте закончим. – Казалось, Стрэнгъярд охвачен гневом, хотя прежде Тиамак считал, что такое невозможно. – Я рассказал все, что вам требовалось знать. А теперь я должен уйти.
Джошуа заметно удивился:
– Конечно, отец Стрэнгъярд.
Священник кивнул:
– И пусть Господь бережет всех нас.
Тиамак последовал за Стрэнгъярдом.
– Я могу что-то сделать? – спросил вранн. – Быть может, просто пройтись с вами рядом?
После коротких колебаний архивариус кивнул:
– Да, хорошо бы.
Камарис уже ушел с того места, где стоял; Тиамак поискал его взглядом, но не нашел.
После того как они прошли некоторое расстояние по склону, Стрэнгъярд задумчиво сказал:
– Теперь я понимаю… почему люди пьют ради забвения. В тот момент мне это показалось соблазнительным.
Тиамак приподнял бровь, но ничего не сказал.
– Возможно, пьянство и сон – два пути, которые нам дал Господь, чтобы забыть, – продолжал Стрэнгъярд. – А иногда забыть – это единственный способ избавиться от боли.
Тиамак обдумал его слова:
– В некотором смысле Камарис спал в течение двух десятков лет.
– И мы его разбудили, – печально улыбнулся Стрэнгъярд. – Или, следовало сказать, Бог позволил нам его разбудить. Может быть, тому есть причина. И мы еще увидим другой результат, кроме скорби.
Однако в его голосе, – подумал Тиамак, – не прозвучало особой надежды.
* * *
Гутвульф остановился, позволив воздуху окутать его тело и пытаясь решить, какой из коридоров ведет вверх – куда его звала песня меча. Его ноздри шевелились, он надеялся уловить минимальное движение влажного воздуха из туннеля, в который хотел попасть. Пальцы, как слепые крабы, скользили взад и вперед по каменным стенам в поисках ответа.
Лишенная тела чужая речь вновь проплыла мимо него, он скорее чувствовал, чем слышал ее слова. Гутвульф тряхнул головой, пытаясь выбросить их из головы. Он знал, что это призраки, но уже не сомневался, что они не могут причинить ему вред, не могут коснуться. Они не были реальными в отличие от меча – и он его звал.
Несколько дней назад он в первый раз снова почувствовал его зов.
Когда Гутвульф проснулся в слепом одиночестве, как уже случалось с ним множество раз, нить захватывающей мелодии проследовала за ним из сна в темноту бодрствования. Это было больше, чем очередной жалкий сон: песня без слов или мелодия, что звучала у него в голове и обволакивала щупальцами желания. Она притягивала его так сильно, что он неуклюже вскочил на ноги, объятый нетерпением юного лебедя, которого призвала любимая. Меч! Он вернулся, он рядом!
Только после того, как Гутвульф окончательно проснулся, он вспомнил, что меч не одинок.
И никогда не был одинок. Меч принадлежал Элиасу, когда-то другу, а теперь смертельному врагу. Огромная часть Гутвульфа мечтала оказаться рядом с ним, окунуться в его песню, как в тепло огня, но он знал, что должен приближаться осторожно. Да, сейчас он влачил жалкую жизнь, но все же она лучше той участи, на которую он будет обречен, если Элиас его поймает – или еще того хуже, если Элиас позволит сделать с ним змее Прайрату все, что тот пожелает.
Гутвульфу даже не приходило в голову, что лучше держаться от меча подальше. Его песня была подобна плеску ручья для путешественника, умирающего от жажды. Она влекла его, и он не мог сопротивляться – он следовал ее зову.
Тем не менее у него еще осталась какая-то животная хитрость. Когда он нащупывал дорогу по уже изученным коридорам, Гутвульф понимал, что ему нужно не только отыскать Элиаса и меч, но и приблизиться к ним как можно осторожнее, чтобы его не заметили и не схватили, однажды он уже шпионил за королем, спрятавшись за скалой над литейным цехом. Он шел по зову меча, но старался сохранять дистанцию, так сокол кружит над своим хозяином. Но попытки сопротивляться зову причиняли ему страшную боль. В первый день, следуя за мечом, Гутвульф совсем забыл о том, что должен сходить
