Добрым словом и револьвером - Алексей Махров
Ибрагим помог мне подогнать по фигуре полевую форму, которую я до этого видел только у солдат Лейб-гвардии Лихославльского полка — комбинезон темно-песочного цвета и, так называемую, разгрузку — нечто вроде жилета с множеством карманов, в которых бойцы носили боеприпасы. Штатным оружием у горных стрелков были СКЗ — самозарядные карабины Засечного. Причем именно в виде карабинов, а не ручных пулеметов «Бердыш» — то есть без сошек, с легким стволом и магазином на тридцать патронов. Впрочем, «Бердыши» в батальоне тоже имелись — по две штуки на отделение. Невиданное дело — в армии и даже в гвардейских полках (за исключением всё того же Лихославльского) не было столько автоматического оружия. А кроме СКЗ каждый боец таскал в разгрузке по четыре-шесть осколочных гранат, по одному кавказскому кинжалу — каме или бебуту, и по револьверу «Клевец» (под крупнокалиберные патроны на черном порохе).
Мне, как офицеру, по уставу полагались револьвер «Кистень» и пистолет-пулемет «Мушкетон» — и то и другое для самообороны, поскольку моим штатным оружием являлась рота солдат. Именно роту я должен был наводить на цель и «спускать курок», давая команду «В атаку!»
И вот наконец завтра — в бой! Наш батальон первым на Западном фронте начинает боевые действия в ночь с 21 на 22 апреля. Приказано захватить форт Муровице — ключ к крепости Перемышль. Прямой штурм этого форта нашей пехотой, даже после артподготовки, привел бы к большим потерям. Но наш батальон был способен удивить врага!
— Там где мы, там победа! — предвкушая первое серьезное дело, я тихонько произнес фразу, услышанную как-то от государя.
— Что? — насторожился Ибрагим — у парня слух, как у филина. — Что вы сказали, вашбродь?
— Эээ... — я задумался, стоит ли перед самой атакой рассказывать малограмотному солдату про девизы. И решил дать простое и понятное ему объяснение: — Не обращай внимание, это я молюсь!
— Время, Ваше благородие, — произнес Ибрагим, тыкая указательным пальцем в свои наручные часы. Эти часы — предмет огромной гордости фельдфебеля. Десяток этих замечательных изделий Стальградского завода были вручены лично генерал-фельдмаршалом Гейденом героям усмирения Финляндии.
— Ну, с Богом! — глянув на подсвеченный фонарем циферблат, произнес я, перекрестился и намного громче крикнул: — Рота к бою! Пошли!
И рота пошла...
Точнее поползла. Две сотни человек. И я вместе с ними.
Ночь была достаточно светлой — яркая луна сильно мешала скрытному передвижению. Или мне так только казалось? Ведь бойцы умело пользовались мельчайшими складками местности, легко прячась в резких черных тенях.
До австрияков мы доползли довольно шустро, всего за час. Я, правда, с непривычки изгваздался весь до полной потери товарного вида. А вот и бруствер первой линии окопов — до него всего десяток метров — на три прыжка. Оглядываюсь по сторонам и успеваю заметить, как несколько темных силуэтов, внезапно выскочив из тени, метнулись в окоп. И сразу оттуда раздалась странные звуки — какое-то бульканье и хрип. Это, видимо, горнострелки часовых сняли. В своем любимом стиле — перерезав супостату горло острым кинжалом.
Первую линию мы проскочили незаметно для главных сил врага — горцы просто вырезали спящих австрийских солдат и метнулись по изломанным ходам сообщения в сторону второй линии. И вот тут начались проблемы — может кто-то из часовых не спал, может слишком громко захрипел, когда ему резали глотку, но нас заметили.
Тишину прорезал выстрел. Первый выстрел этой войны прозвучал, как хлесткий удар кнутом. Я вздрогнул и замер, присев на одно колено. Стреляли из «Манлихера». То есть, кто-то из часовых что-то заметил и поднял тревогу?
Основная масса австрийской пехоты начала просыпаться — я успел разглядеть в свете луны, как по всей линии окопов над бруствером появились сотни голов в характерных головных уборах.
Неужели это фиаско?
Но быстрее, чем я успел запаниковать, по всему фронту наступления роты затрещали СКЗ. Били длинными очередями. Темноту прорезали сотни ярких огненных бутонов. В их свете я увидел, как пропадают темные силуэты над бруствером — их просто смели огнем в упор! Самозарядные карабины давали подавляющее огневое превосходство, особенно ценное накоротке.
Ночь внезапно ожила. И тридцати секунд не прошло с того злосчастного выстрела часового, как бой разгорелся в полную силу. Крики, выстрелы, взрывы гранат!
Вот где-то застрочил станковый пулемет. Судя по невысокому темпу стрельбы — вражеский. И тут же захлебнулся. Грохнула пушка. На слух я определил — нечто среднего калибра. Наверное «9-см Feldkanone M-75». Аналог нашей 87-мм системы 1877 года. Или это наша аналог австрийской? Черт их разберет, кто у кого «украл».
Выйдя из легкого ступора, я рванул вперед. Похоже, что вторую линию мои бойцы тоже, в целом, захватили — вспышки выстрелов смещались в глубину обороны. И это было замечательно: если мы возьмем все три линии передового укрепления и удержим его до утра, то на рассвете, после двухчасовой артподготовки наша пехота сможет атаковать основное укрепление в комфортных полигонных условиях — у австрийцев будет полностью нарушена система огня.
Размышляя об этом, я на секунду выпал из реальности и тут же жестоко за это поплатился: споткнулся о бруствер траншеи и шлепнулся в нее ничком, словно убитый. Оттого пробежавший по мне здоровенный австриец меня не тронул. Я поднял голову и, достав пистолет-пулемет, выстрелил ему в широкую спину. Но этот гад только вскрикнул и начал разворачиваться ко мне, цепляя дулом винтовки стенку окопа. Я выстрелил еще раз — уже не одиночным, а короткой очередью. Но могучий австриец всего лишь орал дурным голосом от каждого попадания, но не падал, а шел на меня, замахиваясь для удара прикладом. Я с перепугу нажал спусковой крючок «Мушкетона» и не отпускал его, пока не расстрелял все патроны. Последние пять штук явно были лишними — здоровяк сначала выронил винтовку, потом упал на колени и, наконец, растянулся во весь свой немалый рост на дне траншеи. Умер, скотина? Уф! Я тыльной стороной ладони вытер со лба холодный пот. Тут пока одного завалишь — упаришься!
Осмотревшись, я двинулся дальше, держа пистолет-пулемет перед собой, но живые враги мне больше не попадались — дно широкой и глубокой траншеи усеивали трупы австрийцев — тут явно поработали мои головорезы. Похоже, что в бою возникла пауза — стрельба как-то разом стихла, наступила относительная тишина — так что даже стало
