Воплощённый. Проклятье рода (СИ) - "АлеХа"

— Проверить наличие «Непоколебимости» можно?

— Уже, Василий Петрович! Магия такого уровня оставляет долгий след, уже всё проверили, сняли отражённые слепки, как положено, под протокол! Всё как заявил Вермайер. Время наложения тоже совпадает.

— Ах, Апраксин! Ах, сукин сын! — взмахнул руками отчего-то развеселившийся Император, — а ведь подавал такие надежды! Умным мальчиком мне показался! Эх, всё-таки старею.

Император задумался. Всё очень интересно и удачно сходилось в одну точку. Он уже несколько месяцев искал способ вклиниться в вотчину Апраксиных. Заслать дознавателей, магов, исследователей. И обеспечить им возможность работать без того, чтобы в затылок дышали контролёры от Апраксиных. Хотел сделать всё аккуратно, незаметно, мягко. Сделать всё, не вызывая недовольства рода, власть которого является на той территории абсолютной. Не тревожа ни Апраксиных, ни других родов, которые ревниво следят за тем, чтобы на их власть никто не покушался. Даже император. Искал способ и не находил. Всё сходилось к тому, что придётся договариваться. Проявлять инициативу, выступать просителем, в чём-то уступать.

А время шло. Новые проявления не фиксировались, но это ещё ни о чём не говорило. Некромант мог быть очень осторожен. Нужно было спешить, и Император почти смирился с тем, что придётся договариваться не на своих условиях. И тут такой подарок!

— Витольд Генрихович! Связывайся с главой Апраксиных. Выливай на него корыто дерьма, говори ему, что он полный мудак! Живописуй мою ярость, скажи, что я чуть не разнёс свой кабинет, когда узнал, что моего любимого вассала умышляли цинично лишить живота! Пусть наводит порядок, и по завершении Вторжения явится ко мне лично! Я буду требовать с него Виру! Пусть, пока летит, трясётся за свой род, за свой город! Пускай у него голова болит о том, чтобы хоть что-то сохранить! Настрой его на самый худший вариант! Чтобы был готов зубами выгрызать у меня любую милость!

— Всё сделаю в лучшем виде, Василий Петрович! — пряча улыбку, склонил голову в почтительном поклоне канцлер, — разрешите идти?

— Не иди, нет! — чуть не подпрыгнул в кресле Император и тут же вытянул руку в сторону двери, — беги, Витольд Генрихович, лети! Вермайер обязан выжить! В благодарность за пользу!

Глава 22

Запитать техно-магический артефакт!

Звучит, как вилку в розетку воткнуть. Или батарейку в отсек для элементов питания. Лёгкое движение рукой и вуаля!

От усердия я чуть не родил прямо там, в лазарете. Под смех всех присутствующих.

— Тужься сильнее! — подкалывал меня Крыло.

— Аккуратнее подводи поток! — переживал за сохранность магического девайса Вермайер.

И только Игла спокойно спала, положив голову мне на колени. Согнав с дивана Крыло и загнав меня. Разместилась, укрылась и заснула.

Кстати, на моё «сватовство» Вермайер дал ответ далеко не сразу. Долго трепал нервы, расспрашивал, а чего это мы удумали? И точно ли его кровинушка идёт на этот шаг добровольно и не имеет ничего против вот такой брачной договорённости.

Нет, реально! На меня косились, подозревая, кажется, во всех грехах. И принуждение к замужеству это ещё мелочи. Уже собирался высказать этому твердолобому доктору всё, что про него думаю, но Катя справилась сама.

Минут пять они пошептались о чём-то, потом доктор просветил её какими-то заклинаниями, c удивлением трижды перепроверил, ещё минут пять посидел совой, с круглыми глазами. Потом махнул рукой, дал добро на малый ритуал помолвки и вот уже через полчаса притащенный из кабинета директора «телефон» был распакован, собран и готов к работе. Ну, почти.

Запитать. Ага!

Подбадриваемый всякими «тужься!» и «Осторожнее!» Я психанул и что-то «родил». Уши заложило, как будто в гору на машине заехали, из носа закапала кровь, в глазах на секунду потемнело. Но пространство вокруг вдруг резко стало послушным, как собственные руки. И всё стало получаться. Под аккуратные указания Вермайера выдал нужный поток на кристаллы-манаприёмники и тихонько отрубился.

О чём Вермайер разговаривал с абонентом, я не слышал. Всё бессовестно проспал. А когда проснулся — на улице уже было светло. Где-то вдали гремели взрывы, кричали люди, ревели монстры. Город всё ещё полыхал.

Вермайера я нашёл на улице. Он вытащил в парк стул, столик и сидел тут, глядя на затянутое дымом многочисленных пожаров зимнее небо. Курил сигарету за сигаретой. На столике стояла пепельница, полная окурков.

— Тяжёлая ночь? — поинтересовался я, чувствуя себя шикарно выспавшимся и полным сил.

— Ты даже не представляешь, — хмыкнул доктор в ответ, не обернувшись и продолжая смотреть в небо над городом.

— Всё получилось? Никто нас убивать так и не пришёл.

— Судя по всему, — кивнул Вермайер.

Потом резким движением воткнул недокуренную сигарету в пепельницу и повернулся ко мне:

— Найдёнов, а меня можешь починить, также как починил Катюшу?

— В каком смысле починить? — аж отшатнулся я от его лихорадочно горящих глаз, — в каком смысле «также»? Вы это бросьте! Я ничего не чинил! Она всё сама!

Грустная улыбка тронула губы Вермайера.

— Хорошо, наверное, вот так потерять память. Творить невозможное, просто забыв, что это невозможно. Или забыть о том, кем ты был. Не выть от тоски по силе. Не завидовать другим. Не искать примирения с собой, а просто быть!

И столько боли было в этих словах…

Чёрт! Реально жалко мужика. Помог бы, нормальный ведь мужик, но без понятия, как это сделать.

— Чтобы творить невозможное, Август Пантелеевич, я просто умер, — только и нашёлся, что сказать ему я, — а потом каким-то чудом ожил, забыв, как вы сказали, что это невозможно.

— Умереть — это, хаос как, страшно! — вздохнул Вермайер, — именно поэтому я прячусь тут, в глухой провинции, чиню таких оболтусов, как ты и трясусь за судьбу единственного родного мне человека. Не решаясь умереть. Хотя, трусы и слабаки считают, что умереть — это всегда выход.

— Если побег от проблем, это выход. И перекладывание проблем на близких. Тогда да, — согласился я с Вермайером.

— Потому и живу! — снова вздохнул доктор.

Помолчали. Где-то вдали кто-то кричал. Кого-то, судя по крикам, жрали. Интересно, этим людям ещё можно помочь? Ночь прошла, твари, судя по всему, разбрелись по всему внешнему кольцу города. Где-то рушат здания, отсюда хорошо слышны взрывы, доносящиеся из промышленного сектора, людей гоняет явно неосновная масса вторгшихся. Если аккуратно, незаметно, выбраться за территорию школы, прошерстить близлежащие дома, подвалы. Может ещё есть живые? Отзовутся на наши голоса?

Поинтересовался у Вермайера. Вроде как он наш наниматель, по контракту мы защищаем его и лазарет школы.

Вместо ответа доктор махнул рукой куда-то мне за спину. Мол, смотри, потом спрашивай. Я обернулся и шокировано замер.

Из крыши лазарета в стылое небо тянулось… Тянулся… Огромный прямоугольный металлический столб, весь испещрённый какими-то письменами и рисунками, светящимися и находящимися в постоянном движении. Столб уходил на высоту метров десяти. На его вершине располагалась странная конструкция, напоминающая птичью клетку. Огромную, шарообразную забранную решёткой птичью клетку. Внутри клетки клубился густой, маслянистый, тяжёлый даже на вид, чёрный дым. Он медленно выдавливался сквозь решётку клетки наружу, но не опускался, а также медленно клубился на высоте этих самых десяти метров, неспешно расползаясь по округе и постепенно, с удалением от столба, теряя цвет, плотность и непроницаемость.

Захотелось выругаться. Столб отзывался теплом и знакомым шёпотом, даря комфорт и спокойствие, забирая тревоги и делая пространство, укрытое туманом, более мягким для меня. Более пластичным. Более отзывчивым. Родным.

Вот, оказывается, что я «родил», тужась ночью над запиткой связного артефакта. Мля! Целый столб! И нахрена?!

— Видишь? — поинтересовался Вермайер.

— Ага, — только и выдавил из себя я.