Андрей Левицкий - Воин Пустоши
После ухода Назария подгонять Бурчуна взялся Белорус. Повсюду совал свой нос, ощупывал, проверял каждую железку.
Когда бензобак с броневыми листами были выбраны и доставлены к машине, а Бурчун, измученный придирками и советами Тима, перестал огрызаться и только вяло поддакивал, рыжий решил, что теперь механик и сам справится, после чего они с Тураном покинули мастерские. По дороге Белорус нахваливал себя:
— Уж я-то знаю, как этих лодырей в работу запрячь! Им, ежели поначалу хорошего пинка не дать, то всю дорогу лениться будут. А когда такого вот Бурчуна, будем говорить, направишь на верный путь, то он дальше и сам…
Между крышами мелькнул блестящий округлый бок — «Крафт», обшитый защитной пленкой, покачивался над домом Риты. Ветер разогнал тучи, и термоплан засиял на солнце, как только что отчеканенная киевская гривна.
— А, «Крафт»! — Белорус проследил взгляд спутника. — Зайдем, проведаем бородатого? Вот у него баба справная: все по хозяйству, по хозяйству… Скучная только.
На стук открыла Рита.
— Туран, Тим! — всполошилась она. — Туран, я слышала, тебя ранили в бою, ты в башне… Говорили, совсем плох! А ты хорошо выглядишь.
— Да я уже ничего. А Ставро здесь?
— На крыше, с «Крафтом» своим ненаглядным. Идите к нему, он будет рад.
Бородач переставлял ящики у лестницы — готовился грузить припасы в термоплан. Увидев гостей, он просиял.
— Тур, ты уже на своих двоих! А я начал бояться, что не успеем попрощаться… Начинается сезон ветров, мне нужно лететь. Завтра с рассветом поднимаю «Крафт».
Он оглядел Турана с ног до головы и добавил:
— А ну-ка погоди, я сейчас.
Бородач по лестнице залез на «Крафт» и вскоре вернулся со свертком.
— Держи. Не знаю, когда и как удастся свидеться, так что вот тебе подарок.
Ставридес протянул сверток, Туран взял его — тяжелый. Развернул несколько слоев промасленной ткани и увидел незнакомое оружие. Короткая, похожая на пистолетную рукоять, толстый ствол с рубчатой накладкой снизу. Вещь выглядела злой, но красивой. К ней прилагался ремень с петлями, у которых золотисто поблескивали капсюлями пузатые патроны.
— Что это?
— Помповое ружье — помповик, то есть. В ближнем бою отличная вещь. Смотри. — Ставридес взялся за накладку и резко дернул. Лязгнул затвор. — Вот так, понял? Семь патронов…
— Спасибо, — сказал Туран, разглядывая помповик. — Только мне тебе подарить нечего…
— У меня и так все есть, — Ставро полез в карман, вытащил трубку. — А этот ствол у меня давно, и я все равно никогда уже не решусь его использовать.
— Почему?
— Долгая история… — бородач, раскурив трубку, выпустил клуб желтоватого дыма. — Когда-то, когда я только начинал на Арене, там гремел один боец… Иорген Волк. Тебе это имя ничего не говорит, теперь его забыли, как скоро забудут и Руку-Молот. Ну а тогда… Он считался непобедимым, и после того, как проиграл мне, будто свихнулся. Жил только местью. Это его помповик.
— Он в тебя из него стрелял?
— Дважды. Понимаешь, Тур, после поражения Иорген забыл обо всем, думал лишь о мести. Он считал, что, как бы сказать… ну, что из-за меня его жизнь сломана… И эти мысли выели его изнутри, он опустился, стал слабым. А ведь был первым бойцом! Короче говоря: возьми этот обрез и поступи с тем, кому хочешь отомстить, так же, как он поступал с другими. А после — забудь о нем. Забудь и никогда не возвращайся к нему даже мыслями. Оставь его в прошлом, понимаешь? Как сейчас оставляешь в прошлом меня.
Глава 15
Солнце, перевалив зенит, сползало по небу, как яичный желток по голубому стеклу. Пыхая дымком, Макота в сопровождении Кабана и дикаря по имени Акча подошел к воротам, ведущим в Пустошь. Здесь стучали молотки, потренькивали пилы, ругались каменщики, и сквозь эти звуки прорывались взволнованные выкрики Дерюги.
― Работает молодой! — осклабился Макота, вставив в зубы мундштук трубки. — А, Кабан? Не то, что ты, угрюмый.
Тот молчал — после смерти Бирюзы он совсем ушел в себя и будто отгородился от всего мира, слова теперь не вытянешь. Надо себе другого охранника взять, а то Кабан до того только рожей своей распрекрасной нервировал, а теперь еще и молчанием этим раздражает. Все равно как Стопор раньше — но тот отмалчивался, потому что заикания стеснялся, а теперь наоборот болтает, как бабы у колодца. Так вместо него Кабан молчуном заделался!
Невысокий, кривоногий, очень подвижный и ловкий Акча тоже молчал — но не по той причине, что и Кабан, а потому что у него не было языка. Кто его дикарю вырезал, Макота не спрашивал, его это не интересовало. Главное, Акча понимал наречие «нормальных людей» и всерьез воспринял свои телохранительские обязанности. Макота иногда недоумевал: и как это совмещается в его смуглой, налысо бритой башке с торчащим из темени длинным пучком черных волос — то, что страшный демон Загра-Чу-Рук могуч и, можно сказать, всесилен… и то, что демона этого надо охранять?
Когда они подошли к месту, где бетонное полотно Моста сменялось землей, Акча без всякой команды побежал вперед и засновал из стороны в сторону, проверяя, нет ли какой опасности.
Строительство подходило к концу. Макота, захватив власть на Мосту, приказал укрепить подступы. В его распоряжении оказалось несколько десятков рабов — тех, кто сразу не подчинился новому хозяину, кто пытался протестовать против податей, которые он ввел, против строгих порядков… В общем, теперь угрюмые, заросшие бородами мужчины в ошейниках и ножных кандалах тягали из глиняного карьера, который находился неподалеку за прибрежным холмом, красно-коричневую влажную глину. С ними трудились с десяток валящихся с ног от усталости некрасивых женщин. Красивых, ясное дело, использовали иначе.
Глину укладывали в железные формочки, потом, под присмотром раскрасневшегося от жаракирпичника, обжигали. Печь для обжига поставили на краю двора, где раньше находилась будка таможни. Готовые кирпичи складывали на носилки и по настилам поднимали наверх, где работала бригада каменщиков. По мере того как стена росла, ее укрепляли железными штангами и арматурой. Если пройти через широкий проем, в котором еще не успели поставить новые ворота, то увидишь, что снаружи стена напоминает ежа — вся ощетинилась заостренными арматурными прутьями, битым стеклом, колючей проволокой, зазубренными лезвиями от ножей, кос, обломками штыков и даже большими иглами, которые Дерюга откопал в какой-то лавке. Хозяин лавки вместе с тощей женой и дочерью теперь вовсю пыхтел, толкая тачку с глиной.
Посреди двора стоял Лопасть, а ближе к стене Гангрена, у обоих были длинные плетки. Надсмотрщики то и дело прохаживались ими по спинам рабов, причем если бандит делал это без особого усердия, то после ударов Гангрены люди едва не валились с ног, а одна женщина, получившая между лопаток за то, что остановилась передохнуть, упала и начала дергаться в судорогах.
Атаман махнул рукой, и Дерюга, о чем-то толковавший с кирпичником у печи, рысью устремился к хозяину. А тот ухмыльнулся, наблюдая за толстяком в грязном фартуке, туго обтягивающем толстое пузо. Ответственным за выпечку кирпича был Пружина. Атаман поначалу собрался, было распять его на балках посреди Моста, чтобы устрашить местных, но когда выяснилось, что Пружина когда-то служил десятником на принадлежавшем киевскому Храму заводике по производству кирпичей и хорошо знает это дело, пощадил киборга. Даже ошейник не приказал на него надеть. А на быстренько сооруженных крестах распяли двух других — труп Пузыря и чудом выжившего, сильно израненного Рюрика, которых посланные вниз бандиты отыскали в обломках притона.
Подошедший Дерюга спросил:
― Да, хозяин?
Молодой… перестал быть молодым. Бандит приоделся, щеголял теперь в новеньких сапогах, кожаных штанах и куртке, носил в кобуре на ремне крутой револьвер аж на семь патронов. Дерюга больше не бежал, сломя голову, на зов хозяина, но подходил степенно, хотя и не сильно медлил, конечно, — за такое от Макоты вполне можно было получить по носу или в брюхо. Хотя теперь атаман не стал бы так уж запросто колотить Дерюгу. Появилось в том какое-то самоуважение, что ли. Почтительно к себе относится — такого вроде как и ударить неудобно. К тому же Дерюга был первым помощником Большого Хозяина, управителя Моста, от лица Макоты он отдавал приказы множеству людей, и атаман понимал, что нельзя рушить перед ними авторитет своего главного порученца. Да и самому Макоте приходилось вести себя иначе. Большой Хозяин — это не просто какой-то там атаман. Он не должен чуть что, тыкать кулаками направо-налево, за него теперь другие пусть тыкают, а он обязан вести себя солидно.
Против ожидания, Дерюга не располнел, хотя имел возможность каждый день лопать от пуза, наоборот — похудел даже, стал жилистее, крепче, а еще у него заострилось лицо. Появилось в нем нечто хищное, неприятное… лисье, что ли? В рощах к востоку от Киева водились маленькие злобные бледно-рыжие лисицы с острыми мордочками и выступающими вперед верхними зубами — вот на них и стал теперь походить Дерюга.
