Александр Афанасьев - Час героев
Вместо того чтобы прорываться к складскому комплексу – басаевцы откатились за бронированные машины, найдя за ними защиту.
Защитники комплекса
Наверное, сложно писать об этих людях. Сложно писать об Александре Матросове, малолетнем уголовнике, ставшем героем и шагнувшем на пулемет. Сейчас говорят, что он просто сорвался с крышки дота на пулеметные стволы – а если даже это и так – что это меняет? Те, кто это говорит, надеясь измарать говном память героя – сами-то можете хоть на сто метров приблизиться к доту, изрыгающему пламя? И не только приблизиться – но и вступить с ним в противоборство, загасить его изрыгающие смерть стволы, чтобы пехота могла идти дальше? Ведь каждый раз – это пятьдесят на пятьдесят, или ты их, либо они – тебя, а за этим дотом будет еще один дот, и еще, и еще... и ты пойдешь и будешь бороться с ними, пока тебя не перережет пулеметная очередь или пока не поднимется Красное знамя победы над Рейхстагом. Можете так же? Не можете. Вот – то-то же!
Думаете, сейчас что-то изменилось? Да ни хрена. И даже из героев – выделяются те, кто готов шагнуть на верную смерть, совершенно хладнокровно и осознанно.
Два пацана с пулеметами – в Афганистане остались прикрывать отход расстреливаемой со всех сторон роты из ущелья.
Еще один пацан – после того как остальные сдались и им перерезали горло – остался один с пулеметом против роты басаевцев в бывшем здании школы в разрушенном Грозном. И – выстоял. И – победил.
Еще один – в вертолете, и так переполненном выше всякого предела, не нашлось места – остался на горной вершине прикрывать взлет вертолетов.
Неправда, что мы оскотинились с тех времен, со времен большой войны. И тогда хватало подонков. И сейчас – хватает героев.
Капитан Чурило был вовсе не герой. Какой, к чертям, герой – обычный пацан из неполной семьи, из сельской местности. В селе взрослые пили, пацаны дрались, жестоко дрались, кость в кость, до проломленных голов – до которых не было никому никакого дела, если не будет трупа. Черепно-мозговая – отлежался пару недель, и опять. Если труп да поножовщина – тут, конечно, посадят, как пить дать. Мало кто работал – все калымили, на лесопилке, у фермеров – но работать никто не хотел. Работать заставляла нужда, нужда в деньгах на бутылку самогона. Если есть деньги – то можно и не работать.
Тем не менее – как только пришла пора, пацан пошел в армию. Он сделал это не потому, что боялся наказания, что его будут ловить военкоматские – а просто потому, что так было надо. В городе делали это по принуждению – а в селе, пьяном, раздрызганном, опустившемся – по долгу. Чувствуете разницу?[56]
Потом, когда он отслуживал первый год, тогда еще два года служили – начали набирать контрактников. По всем частям был выставлен план, если не выполнил норматив – угрожали рассмотреть вопрос о служебном соответствии командира части. Вот и крутились как могли, бред ведь – командир части перед срочниками чуть ли не на коленях. А ведь было!
Схема простая. Второй год – на контракте, куда лучше, и денежное довольствие и все, понравится – продлишь. Не понравится...
Василий Чурило решил, что терять ему нечего. Куда ему возвращаться – в синюю (от пьянства, не от васильков) родину? Остался. Понравилось...
Потом попал в Ичкерию. В долбаную-передолбаную Чечню.
Попал он туда на второй год, когда основные боевые действия уже были завершены, теоретически республика находилась под контролем федеральных сил. Фактически же...
Вошли в село. Какие там бронемашины, о чем – стоны?! Какие MRAP? «УАЗ-таблетка» – впереди, за ней – старый «ГАЗ-66», который заводился через раз. В «УАЗе» фейсы[57] были, чуть ли не ашники, четверо и один водитель. Адрес их был, они вроде как в усилении – надо быть полным психом, чтобы сунуться в Дыште-Ведено без прикрытия. Им – даже не довели, что за адрес, просто сказали ехать за этой «таблеткой»[58] и делать то, что офицеры скажут. В один прекрасный момент они «таблетку» потеряли из виду, начали искать – хрен найдешь. Связь... какая на хрен связь, ее так до самого конца не появилось нормальной, солдаты в основном по мобилам общались, по мобилам же обстановку докладывали, приказы получали. Потом чуют – неладно дело, бабы собираются, пацаны. Рванулись – выскочили чисто, только очередь кто-то вслед послал, они ответили. Потом – три «бэтээра» с комендатуры подскочило, бойцы с комендантского взвода, вошли в село. «Таблетку» нашли на базаре, фейсы – оружия нет, одному – отрезали половые органы и засунули в рот, остальных просто расстреляли, потом ножами тыкали. Это взрослые, б...ь, мужики! Что уж говорить о срочниках.
Потом – комендачи пригласили в отряд исполнителей. Приговоры исполнять. Смертные. Чего?! Какой такой мораторий? Это вы душне объясните – ох, посмеются. А потом – голову отрежут. Хрен они клали на мораторий.
Кого днем задерживали – задержали, в камеру, допросили – допрашивали жестко, на такой случай у них танковый аккумулятор был и телефон полевой[59]. Пару раз задержанные подыхали при допросах, не сказав ни слова – но обычно кололись. Расколовшихся – исполняли. Сначала – как и духи, горло перерезать (расстреливать нельзя, потом по пуле установят), закопать. Потом, как скопилась взрывчатка и копать лень стало – делали проще: вывезут в пустынную местность, обложат взрывчаткой (пары килограммов хватало), бабах – и нету. В смысле – тела нету, при таком подрыве оно испаряется, разлетается на мелкие-мелкие куски. Потом в сводках – пропал без вести.
Полканом у них был Куницын. Жесткий мужик... в девяносто четвертом еще капитаном он прорывался со своими людьми на деблокирование Майкопской бригады, которую расстреливали в упор, дрался в районе железнодорожного вокзала, участвовал в зачистке заводского района, горел в подорванном бронетранспортере, до сих пор были на нем и шрамы, и следы от ожогов. Сюда вошел уже полканом, назначили комендантом района, неспокойного района. К чехам у полкана Куницына отношение было простое: хороший чех – мертвый чех. Неважно – мужчина, женщина, ребенок, старик – все одним миром мазаны. Когда русских вырезали – в опустевшие дома и квартиры вселялись чеченские семьи, матери своими руками отправляли подросших пацанов в отряды боевиков драться с русскими. Это и в самом деле был единый народ... точнее, не совсем единый, были и те, кто был за русских – но те кланы и тейпы, которые сражались – они и в самом деле были едины, в них не было ни сомнений, ни страха. Поэтому – никаких сомнений не было, если попал – никого не выпускали, кончали, если увезли – то с концами. Были и группы зачистки – ночью ездили по адресам, если про какого-то есть оперативная информация, что участник бандформирований – уничтожали всех мужчин в доме, не трогали только грудных и совсем уж пацанов. Один раз удалось выследить двух пацанов, которых послал отец поставить фугас на дороге. Пацанов связали и привязали к снаряду, потом выстрелили из снайперской винтовки – и от пацанов ничего не осталось.
Игра шла не в одни ворота. Гибли и они сами... в засадах, при обстрелах, подрывах... смерть была везде. Один раз, придя ночью по адресу, они обнаружили в доме группу боевиков, четырнадцать человек. Итог – двадцать «двухсотых» и «трехсотых», двоим или троим боевикам удалось скрыться.
Году в шестом Чурило начал понимать, что сходит с ума. Окончательно сломал его один эпизод – при обыске нашли кассету, там показывался «забой». Забой – это своего рода инициация, посвящение чеченских подростков в мужчины, причем подросткам – по двенадцать-тринадцать, а кому и по десять лет. Пленных выпускают в круг, который образуют эти самые подростки с ножами. У пленных связаны ноги, но руки свободны.
Сначала пацанов – кого нашли – казнили, положили под БТР. А Чурило, уже ставший капитаном, написал рапорт, потому что дальше так жить было просто невозможно.
Просто – невозможно. Не по-человечески это.
Куницын помог – позвонил бывшему сослуживцу, тот устроил его в охранную службу, которую возглавлял полкан из внутренних войск, тоже «чеченец». Когда Чурило явился «на представление командиру части» – вэвэшник молча посмотрел на него, потом коротко и четко изложил условия службы. За беспредел – накажу, за бухалово – накажу. Будешь честно служить – помогу. Все как в армии... только в нормальной армии, а не в той, какая есть сейчас. Чурило сам скоро увидел, как разбираются с сачками и бухариками – приехав на объект и учуяв от одного из охранников запах, полкан недолго думая двинул его в челюсть, да так, что потом водой отливали. Впрочем... что тут вообще говорить, если тот же самый полкан недолго думая двинул в челюсть замминистра МВД, за что и покинул службу.
С другой стороны – и служить было нормально. С зарплатой не кидали, всякой лажей они не занимались. Здесь ему тоже пришлось иметь дело и с чехами, и с кем похуже – но правила были уже другие. Здесь – нет прокурора, с ними уже боялись связываться. Да и того, что творилось в Чечне в первые годы ее «мирной жизни», не было. Наступило другое время – время тихое и подлое. Время выстрелов из-за угла.
