Андрей Валерьев - Родина
Русский президент шевельнулся.
— Ваши предложения по поводу почтовой службы приняты. Но с оговорками. Вся корреспонденция будет подвергаться цензуре. Предупредите население, чтобы не писали чего не нужно. Это первое. Второе. Ваш референдум неприемлем. Я…
— Ты! — Макс аж подпрыгнул. — Ты! Какое право ты имеешь решать за них? Пусть своей головой думают. Они свободные люди и имеют право сами решать свою судьбу!
В мониторе справа довольно заулыбался уже американец.
— Конечно! Свобода, демократия…
Макс зажал уши и едва не сблевнул.
— Мистер президент, помолчите, а? Плииииз. Референдум будет. Люди сами решат, что делать и стоит ли допускать к переселению туда ваших людей, мистер президент. Больше я ничего добавить не могу.
Максим выключил камеру и устало вытер пот со лба. Такие переговоры давались ему настолько тяжело, что… да было просто страшно. Так разговаривать с самыми сильными мира сего…
'Уфффф!'
— Ну ты зверь, — Кошечкин стоял в углу и очумело тряс головой. — Убьют тебя когда-нибудь за твой длинный язык.
У Макса свело живот.
— Позже. Я в туалет.
— А он наглец, коллега.
— Да. Но незаменим.
— Как вы думаете, ваши аборигены дадут своё согласие на то, чтобы ТУДА поехали американцы?
Русский усмехнулся.
— Надеюсь, что нет, коллега. Впрочем, решать действительно им.
Москва
Март 2015 г.
— Дорогой Виктор Сергеевич!
Хозяин кабинета совершенно искренне поспешил обнять старика и усадить его за стол, богато украшенный самоваром, водкой, закусками и прочей снедью.
— Вы, господин президент, словно тамада на юбилее.
Видно было, что старикан, тяжело опирающийся на трость, тоже рад встрече.
Хозяин кабинета запнулся, что случалось с ним крайне редко, потерял мысль и расхохотался.
— Здравствуй, отец. Здравствуй, дорогой.
— Так-то лучше.
Президент не пил, но сейчас он собственноручно наполнил две рюмки. До краёв.
— За встречу!
— И тебе не хворать!
— Посоветоваться нужно, Виктор Сергеевич. Очень нужно.
— Родина?
— Да. — Хозяин кабинета взял трубку. — Проценко ко мне.
— Это Александр Николаевич…
— Помню такого, — старик без всякого интереса посмотрел на моложавого мужчину, стоявшего по стойке смирно, и налил себе чаю. — Новый куратор?
— Так точно!
— Вольно. Сядь. Докладывай.
Архипов глотнул чаю и бросил взгляд на президента. Тот, удобно устроившись с другой стороны стола, пил чай с абсолютно безмятежным видом. Генерал мысленно присвистнул — дела, по-видимому, были совсем плохи.
Проценко вкратце изложил то, что Архипов, пребывая на нелегальном положении в Южной Америке, и так прекрасно знал. Ниточки и связи в самых верхах у него оставались всегда.
— Значит, этот щегол, кусаться решил? Репатриацию затеял. Ну-ну. А с референдумом что?
Проценко сглотнул. Считалось, что на этой стороне об этом знают только три человека. Два президента и он.
— А вот с референдумом у нас проблемы. С незначительным перевесом народ проголосовал за расширение компании. — Президент смотрел в одну точку за стеной. — Народ, видите ли, решил. Уррроды тупые.
— Да. С самого начала, когда Ходок привёл сюда американца и двоих местных, он дал нам понять, что ни о какой принудительной эксплуатации этого человека не может быть и речи. Пришлось согласиться. Сейчас наши американские партнёры очень плотно общаются с этим… Майклом. А наш Ходок выставил нам условия.
— Что? Он? Нам?
Генерал явно не верил своим ушам. Так не должно было быть! Быдло никогда не должно ставить под сомнение решения власти. Это был основной принцип. Аксиома. Фундамент, на котором держалось всё. А тут…
"Ну, тварь…"
— И какие же?
— Первое. Сначала — репатриация. Второе — почта. Третье — новые переселенцы идут на паритетных началах. И только через Алма-Ату. У него там с комендантом базы коммерция. Мы пока делаем вид, что не знаем об этом. Комендант снимает с каждой переброски сто-двести килограмм и комплектует свой груз. Взамен получает золотой песок.
— Интересно.
— Так точно. Но господин президент…
— Я распорядился их пока не трогать. Даже помощь оказать.
— Так точно. Всё золото у коменданта скупают наши люди. Дешевле рыночной стоимости, конечно. Туда они отправляют охотничье оружие, порох, капсюли. Пока туда ушло триста двадцать четыре ствола. Пороху много ушло. Радиостанций различных модификаций двести десять штук. Телевизоры, бытовая электроника. Велосипеды. Почти сотня. И так. По мелочи. Женское. Агенты приложили полный список.
— Агенты это персонал базы?
— Так точно. Весь. До единого человека.
— Ну ну.
Архипов успокоился, одобрительно покачал головой и усмехнулся.
— Бизнесмены. Это я не про них — про вас.
Хозяин кабинета хлопнул ладонью по столу.
— Вернёмся к нашему барану. Резать или нет, Виктор Сергеевич?
— Резать, конечно. Но не сейчас. Подсчитали, сколько эта парочка сможет туда людей протащить?
Проценко вскочил.
— Так точно! Приблизительно сто человек в месяц. Половина из них — наши. Плюс личный груз на каждого переселенца. Килограмм сорок — пятьдесят.
— Это немного. — Архипов задумался. — За десять лет всего шесть тысяч американцев. Да мы шесть тысяч забросим. Сейчас-то уже там около сорока тысяч живёт. Верно?
— Приблизительно.
— Док давал этому… Майклу десять лет. Больше он никак не протянет. Нет в нём этого…
Архипов прищёлкнул пальцами и замолчал.
— Чего?
В комнате повисла тишина. Старик молчал. По спине его табунами бегали мурашки — такого с ним, в его долгой жизни, не случалось никогда.
— Я всю свою жизнь был атеистом. Я и сейчас атеист. Но вот док… он назвал ЭТО Божьей искрой. Даром. Наука ЭТО объяснить не может. Совсем. Никак. Мы нашли идеально совпадающих с Ходоком людей, но это как манекены рядом с живыми. Как протез и живая нога. Понимаешь? Этот Майкл для Максима — всего лишь инструмент. Он его, сам того не зная, использует, отработает и в могилу сведёт. Десять лет. Потом будем нашего барана резать. И всех американцев — тоже. Хер им, а не Родину. Это — русская земля.
Старик рычал, тяжёлым взглядом глядя на карту нового мира.
— Это наша земля.
— Проценко, готовь людей. Несколько групп. Надо сделать так, чтобы они постоянно были рядом с Ходоком.
"Ишь ты, условия диктовать вздумал. В клетку, зверёк. В клетку!"
Костяшки крепко сжатого кулака побелели.
Глава последняя
Уборка зерновых
Родина,
Дубровка
Май 16 г
Вчера утром в гости к Дубинину пришла официальная делегация. Ну как делегация, ну как официальная. Свояк, Славка и Олег. Всё взрослое мужское население хутора. Володька, как неродной, долго мялся, вздыхал и собирался духом, а потом выдал.
— Дуб. Надо эту бодягу с колхозом заканчивать.
Олег тогда промолчал, а Славка лишь согласно покивал. Несмотря на все усилия и кучу вложенных в дело денег, производство продуктов питания никак себя не оправдывало. Зелень с огородов для себя, понятно, не в счёт, но вот продать на рынке до сих пор ничего не получалось. Пока с деньгами выручала столовая, организованная женщинами — в ней сытно и недорого, из своих продуктов, кормили полторы сотни строителей, работавших на строительстве у Максима. Доход от всего этого был мизерный, но всё равно — это было лучше, чем ничего.
Глава хутора Александр Дубинин тогда крепко задумался — бодаться дальше с суровым климатом и успешными конкурентами ему в одиночку было не по силам. Мужики ясно дали понять, что ковыряться в земле за копейку они не согласны. Олег, правда, про свою пасеку промолчал, но тоже заявил, что остальное сельское хозяйство ему нафиг не нужно.
— За мёд я, всё что надо на базаре куплю. Даже с доставкой сюда.
А Славка, задушевно переглянувшись со свояком, подтвердил догадку Александра.
— Надо бизнес делать, нечего на грядках время терять.
Всю ночь Дуб не мог уснуть. В голову лезли разные мысли. Он то мысленно соглашался с народом и собирался всё бросить, то наоборот — решал сцепить зубы и в одиночку вытащить это дело. Так ничего толком и не решив, Дубинин промаялся до самого утра.
Прекрасный дубовый паркет, уложенный ещё прошлой осенью, даже не скрипнул, когда накинув на плечи по случаю прикупленную шинель, Саша вышел из комнаты. Дверные петли тоже не подвели — дверь без звука выпустила мужчину на крыльцо.
С высокого, будто трибуна, крыльца открывался замечательный вид. Бухта, зажавшие выход из неё сопки, густо поросшие лесом и море. Саша глубоко, на пределе своих лёгких, вдохнул немыслимо сладкий воздух. За шесть лет своей жизни в этом новом мире он так и не привык к невероятной чистоте местного воздуха, всякий раз воспринимая его как чудо. Раннее утро было прекрасным. Саня скосил глаза на привинченный к стене термометр. Тот честно показал двенадцать градусов тепла, что для пяти утра в начале мая было отличным результатом! Солнце ещё не взошло, ветер стих, море тоже было на редкость спокойным и нешумным. Саня с тоской оглядел поля и огороды.
