Алексей Корепанов - Тайны Древнего Лика
Не спотыкаться ему все же не удалось, и так, попеременно то плюясь, то чертыхаясь, он добрался до края глубокой впадины. Достал из кармана комбинезона батончик «Хуа!», сорвал обертку и бросил ее на камни. Откусил от батончика, тщательно прожевал, вновь медленно откусил. И только полностью управившись с пентагоновским лакомством, сделал еще шаг-другой и присел. И осторожно заглянул вниз, напрягшись в ожидании головной боли.
Но его опасения не оправдались — провал, в глубине которого маячил редкий туман, вблизи ничем не напоминал глазницу. Обычная горная впадина, похожая на конусообразный кратер, дно которой терялось в темноте. Ничего жуткого и зловещего. Никакого недоброго глаза. Вполне доступная впадина — бока ее сходились книзу под уклоном, а значит, ему не придется спускаться, повиснув на тросе. Он просто сползет по стене, страхуясь с помощью троса — вот и все. Средняя степень сложности, не более. А то и менее.
Вот только что он будет делать, когда окажется на дне? С пустыми руками. Нет, есть еще ракетница, но для чего в данной ситуации нужна ракетница? Для того, чтобы отметить салютом удачный спуск? Или для того, чтобы засунуть ее в собственную задницу? От бессилия…
Если и будет салют — то как последняя дань тем, кто погребен под ужасной маской и никогда не вернется…
— С-сволочь марсианская! — скрежетнув зубами, прошептал Каталински. Встал и принялся осматриваться в поисках выступа понадежнее, к которому можно было бы привязать трос.
Обследовав несколько каменных пеньков, он наконец нашел именно такой, какой хотел. Туман в глубине впадины выглядел совершенно безобидным, однако инженер не стал искушать судьбу и, проверив заплечный баллон, надел гермошлем. Кто знает, каков химический состав этого тумана… Затем закрепил трос на камне, несколько раз подергал, проверяя надежность страховки, и, повернувшись спиной к пустой глазнице, начал спуск.
Он вдруг поймал себя на мысли о том, что глазница эта представляется ему провалом в черепе, под которым затаился целый выводок мерзких тварей.
«Прочь, гадина!» — шикнул он на собственную мысль, как на крысу, выпрыгнувшую из мусорного бака.
Крыса метнулась за бак и затаилась там, время от времени высовывая злобную ухмыляющуюся морду.
Успешно преодолев две трети расстояния до дна глазницы, в которой по-прежнему не наблюдалось ничего похожего на зловещее око, Каталински попал в полосу тумана. Все вокруг заволокла белая дымка, не настолько, однако, плотная, чтобы он потерял из виду собственные руки. Туман вроде бы не собирался разъедать комбинезон, перчатки и ботинки — это были, вероятнее всего, обыкновенные водяные пары. Обыкновенные пары, мелкими каплями оседавшие на полусфере смотрового щитка. Самые обыкновенные па…
…Он хватал ртом воздух, легкие словно горели в огне, в горле было сухо, как в пустыне. Голова ничего не соображала, но ей на помощь бросилась рука, разблокировавшая крепления и поднявшая щиток гермошлема.
Каталински с натужным стоном втянул воздух… еще раз… и еще — и сердце отозвалось бешеным стуком.
Вокруг было темно, и он не сразу сообразил, где находится. Зато сразу понял, почему чуть не задохнулся: в заплечном баллоне кончилась дыхательная смесь. Марсианский воздух холодил лицо, его было много, и как же это хорошо, что его так много!.. Сознание собрало из кусочков пазл действительности, и инженеру стало наконец понятно, что он лежит на боку на каменной поверхности, идущей под уклон. Его удерживал на месте трос. Инженер поднял голову и увидел темное небо, очерченное кромкой впадины-глазницы. Сквозь редкие разрывы в облаках проглядывали звезды.
Даже школьник-младшеклассник догадался бы, наверное, какой фактор тут замешан.
Реденький туман. Совершенно безобидный с виду туман. Совсем, оказывается, не простой туман — он как-то сумел проникнуть в герметичный шлем и послать в нокаут его, Леопольда Каталински. И не на две-три минуты — на несколько часов!
Инженер громко выругался, сел и включил фонарь на шлеме. Никакого тумана вокруг уже не наблюдалось, зато камни искрились от кристалликов льда. Морозный воздух обжигал горло и стягивал кожу на лице. Каталински представил себе, в каком состоянии пребывают сейчас работники ЦУПа, обеими руками ухватился за трос и чуть ли не со скоростью катящегося по горному склону камня ринулся вниз. Он, как и прежде, абсолютно не надеялся ни на что хорошее, но был намерен выполнить то, что обязательно должен был выполнить.
…Замечательный режиссер и кукловод не собирался в эту ночь заниматься творением чудес на одной из бесконечного множества подвластных ему территорий, им же и созданных для собственной потехи — на том участке Кидонии, которую заявившиеся сюда земляне нарекли Берегом Красного Гора. Инженер убедился в этом, вдоль и поперек исходив все каменистое дно глазницы. Никакого входа он не отыскал ни под ногами, ни в стенах. Если вход тут и существовал, то был надежно закрыт.
Каталински знал, как отсюда можно проникнуть в Сфинкс: поднять в небо «консервную банку», зависнуть над глазницей и сбросить бомбу.
Но у него не было бомбы.
Ни ругаться, ни плеваться он больше не стал. В последний раз обвел фонарем каменную площадку и, яростно растирая щеки, побрел к склону.
…До рации в модуле Каталински добрался, еле волоча ноги от усталости, бросив в вездеходе и гермошлем, и перчатки, и пустой баллон. Все переживания и проблемы, вся спешка, все нагрузки последних часов — нет, не часов — целой жизни! — навалились на его плечи и вдавили в кресло с такой силой, словно не на Марсе он находился, а на гиганте Юпитере, чье мощное гравитационное поле способно вмиг превратить человека в тонкий слой масла, размазанный по бутерброду. Погрузка… Поиски пропавших… Перелет на орбиту… Разгрузка… Посадка на Марс с командиром… Еще одни поиски… Работа в котловане… И вновь — поиски…
А ночной спуск по карнизу к подножию Сфинкса… А поездка к лагерю, когда путь освещает лишь одинокий фонарь на шлеме — у ровера не было фар, потому что никакие ночные вояжи программой экспедиции не предусматривались. И опять — багровые всполохи над каменным чудовищем, и вызывающее озноб ужасное ощущение, что за спиной, на равнине, находится не бесчувственная гора, а живой монстр. Да, Марсианский Сфинкс только прикидывался безжизненной каменной громадой, а на самом деле был коварным живым существом, хищником, тысячи лет терпеливо дожидавшимся добычи.
Дожидавшимся — и наконец дождавшимся. Сфинкс пожрал четверых землян, точно так же, как пожрал некогда всех марсиан, и теперь медленно переваривал их в своем зловонном чреве.
Так представлялось инженеру.
У него не хватило сил даже на то, чтобы поесть. Он передал сообщение в Хьюстон и уснул прямо в кресле перед рацией, уронив руки на панель и уткнувшись в них лицом, — словно провалился в черный колодец.
Раз за разом повторяющийся сигнал вызова с трудом вытащил его из этого колодца. Еле-еле разлепив глаза и с усилием подняв тяжелую голову, Каталински вышел на прием и выслушал вердикт ЦУПа.
Вердикт был вполне предсказуемым. Инженеру предписывалось, по возможности, довести до конца погрузку и убираться с Марса на орбиту, не предпринимая больше никаких попыток найти хоть кого-нибудь. Категорически. Улепетывать на «Арго» и ждать там дальнейших указаний. Не возвращаться на Землю, — а ждать.
В ЦУПе еще на что-то надеялись.
— Вас понял, иду спать, — лаконично сообщил Каталински.
Некоторое время он обессиленно полулежал в кресле, глядя на экран внешнего обзора. Вспышки над Сфинксом прекратились. Чужое небо казалось хрупким, ненадежным, готовым в любой момент обрушиться и открыть путь жуткой пустоте.
В этой черной ночи, не так уж далеко от модуля, затаился безжалостный хищник, продолжая переваривать тела Батлера, Флоренс, Торнссона и командира…
Так ничего и не поев, инженер дотащил себя до койки. И рухнул на нее, даже не попытавшись снять комбинезон. В какой-то момент ему стало глубоко безразличным все и вся, включая собственную персону, которая теперь занимала его не больше, чем столкновение двух космических пылинок где-нибудь в созвездии Волопаса…
Впрочем, он отдавал себе отчет в том, что эта апатия могла быть защитной реакцией организма. Своего рода аварийной подушкой безопасности для нервной системы, расшатанной трагическими событиями и непредвиденными физическими нагрузками.
Каталински лежал, ни о чем не думая, и ему продолжала представляться монолитная зловещая громада. А потом он вновь провалился в черный колодец.
23
Спуск по наклонной плоскости со скоростью хорошего горнолыжника завершился для Маклайна тем, что он словно влетел в невидимую перину и ощутил самую настоящую космическую невесомость. А потом обнаружил, что лежит ничком на твердой ровной поверхности, по-прежнему держа в руке включенный фонарь. До его слуха не доносилось никаких звуков. Маклайн осторожно повернулся на бок, проверяя, может ли управлять собственным телом. Кажется, все было нормально. Астронавт направил луч фонаря вперед и увидел, что лежит в трех шагах от каменной стены. Он поднялся на ноги, медленно повернулся на месте, освещая все вокруг, и получил представление о том, куда его занесло. А точнее, всосало. Маклайн стоял в круглом зале диаметром, пожалуй, раза в три больше цирковой арены. Судя по скорости и времени спуска, зал находился под поверхностью планеты. Все это просторное помещение представляло собой цилиндр с плоским каменным потолком и каменными стенами высотой с пятиэтажный дом. Никаких отверстий нигде не наблюдалось, но это не значило, что входов-выходов из зала действительно нет — ведь он, Эдвард Маклайн, вряд ли попал сюда сквозь толщу камня. Потолок зала светился. Этот свет был довольно слабым, однако его вместе с лучом фонаря вполне хватало для того, чтобы рассмотреть не только верхнюю, но и нижнюю часть цилиндра. Почти все основание зала занимал круг какой-то темной неподвижной маслянистой субстанции, внешне напоминающей нефть или мазут. От стен ее отделяла кольцеобразная каменная полоса шагов в семь шириной, на которой и стоял сейчас Маклайн. Воздух был теплым, но не спертым, и от круглого озера не тянуло никаким запахом.
