Великокняжеский вояж - Олеся Шеллина
— Вот паразит какой, — Татищев помог сесть на сиденье упавшему на пол Брылкину и выпрыгнул из кареты на улицу, прихватив с собой один из заряженных пистолетов обер-прокурора. — Ты что козел безрогий, угробить нас с Иваном Онуфриевичем захотел? Да и лошадей едва не загнал! Самого в оглоблю впрягу, будешь тянуть карету до самой Уфы, паскудник!
Крича, Татищев размахивал пистолетом, и не давал вознице оправдаться. Наконец, возница сплюнул и ткнул пальцем куда-то за спину брызжущему слюной Татищеву. Только тогда Василий Никитич услышал топот копыт. Судя по звуку к нему приближалась одна лошадь, а так как разбойники предпочитали не нападать в одиночку, то Татищев почти не опасаясь повернулся к остановившемуся коню и спрыгнувшему на землю всаднику, который быстрым шагом подошел к нему, удерживая на голове треуголку, которая так и норовила слететь из-за внезапного порыва ветра. Увидев, что Татищев держит в руке пистолет, всадник остановился и поднял голову, чтобы Василий Никитич смог его рассмотреть.
— Ты бы пистоль опустил, Василий Никитич, — приятный баритон показался Татищеву знакомым. Прищурившись, он внимательно оглядел мужчину с ног до головы и опустил оружие.
— Петр Иванович, ты ли это? — из кареты вылез Брылкин, тоже держащий в руке пистолет, перевел взгляд на Татищева, и негромко выругался.
— Вот же, Панин, сукин сын, из-за твоей торопливости, мы тебя приняли за лихого человека, а наш возница и вовсе решил нас угробить, когда пыль тобою поднимаемую углядел, — с этими словами Брылкин отошел подальше от кареты и разрядил пистолет, выстрелив в воздух. Его примеру последовал Татищев. Возница, быстро поняв, что они собираются сделать, заранее принялся успокаивать лошадей. Его примеру последовал Панин, но, несмотря на их усилия лошади все равно вздрогнули и переступили с ноги на ногу. Когда же оружие было разряжено, Татище с Брылкиным вернулись, и обер-прокурор вперил в Панина суровый взор. — И куда же ты так несся, Петр Иванович, что нас так перепугать сумел?
— Несся я потому что подумалось мне, будто кони ваши понесли, слишком уж резво вы от меня убегать начали, — хмыкнул молодой офицер. — Только вот едва пулю не получил за доброту свою, и желание помочь ближнему, оказавшемуся в беде.
— Ой, ли, — насмешливо перебил его Татищев. — А не с тем ли прыть такая у тебя открылась, Петр Иванович, что думал ты, будто прелестницу какую спасать будешь, а не двух ворчливых государевых слуг? Да не смущайся так, о твоих лямурах уже не то что весь Петербург шепчется, уже вся Российская империя обсуждает. Уже даже брату приходится оправдываться перед государыней, когда самые изощренные слухи до нее доходят.
— Наветы это все, Василий Никитич, — насупился Панин.
— Конечно, Петенька, наветы, а как же, — хмыкнул Брылкин. — Так что тебя занесло так далеко от салонов? Почитай до Уфы уже доскакал. Небось, скоро увидим разгневанного мужа-рогоносца, от которого наш возница тоже станет убегать, за татя страшного приняв?
— Иван Онуфриевич, ну что вы, право, — Панин уже красный как свекла пытался оправдаться от насмешек двух уже немолодых мужчин, которые насели на него с двух сторон. Даже его лошадь успокоилась, и, как ему показалось, с интересом прислушивалась к разговору. — Никто за мной не гонится. Послание я везу Великому князю, ответ на его прошение Сенату и ее величеству, государыне Елизавете Петровне.
— И о каком прошении идет речь? — Брылкин тут же перестал ерничать и пристально посмотрел на Панина. — Ежели это секретная информация, то лучше не говори, ну, а если ничего секретного нет, то уважь стариков.
— Да какие вы старики? Нашли стариков, — Панин сдвинул треуголку со лба и протер испарину. Осень стояла на редкость теплая и сухая, словно сама погода благоволила путешественникам. — И нет никакого секрета в том, что его высочество еще из Тулы послал прошение о том, чтобы производить временную ротацию, как он назвал весьма емко смену губернаторов и градоправителей. Что мол, ему виднее будет со стороны, кто больше подходит куда, но так как такие решения один он принимать не уполномочен, да и не пойдет на такое, то просит дать ему полномочия временно менять людишек, а то и вовсе временно назначать на должности, ежели Андрей Иванович, который с ним поехал, чтобы хозяйство свое проверить, крамолу какую обнаружит и арест провинившегося произведет. Ну и бумаги направит к государыне на рассмотрение, или она утвердит его назначения, или не утвердит, тогда грамоты соответственные отошлет, да ему экземпляр для ознакомления. Вот утвержденные полномочия и везу.
— Надо же, умно поступает, осторожничает Великий князь, — задумчиво проговорил Брылкин. — На пролом не прет. Интересно, он сам свои мысли озвучивает, или же все-таки этот лис Штелин, да прибившийся откуда-то Криббе его устами говорят?
— Я разговаривал с его высочеством, — Татищев поморщился, вспомнив этот разговор и насмешливый, совсем не юношеский взгляд Петра Федоровича, — и вот что я могу тебе сказать, Иван Онуфриевич, Петр Федорович, естественно прислушивается к мнению своего окружения, но все его решения иной раз и вразрез могут идти с их мнением. Но они только зубы сжимают, и не противятся его воле. Да что уж там, если волчара этот Ушаков из его рук едва ли не ест, то что о других говорить? А уж Ушаков еще при Петре Алексеевиче начинал, и редко, когда не ту сторону выбирал. Да и то, умудрялся быстро доверие вернуть. У Андрея Ивановича нюх на это дело, так что делай выводы сам, а я-то свои уже сделал. Не просто же так мы с тобой в Уфу поехали.
— Ладно, отдохнули и будет, — нарушил воцарившееся молчание Брылкин. — Полезай в карету, Василий Никитич, а то мы никогда до Уфы не доедем, а доедем, так окажется, что Петра Федоровича и нет там уже.
***
— Что со мной, Гертруда, что со мной не так? — Мария упала на разобранную постель и уткнулась в подушку, которая все еще хранила запах ее мужа. Петр уже покинул ее, а она сама долго не могла встать, потому что чувствовала недомогание. Когда же Гертруда пришла, чтобы сменить простыни, как она делала это каждое утро, то обнаружилось, что причина недомогания Великой княгини в женских днях,
