Андрей Ерпылев - Выход силой
Кем был неизвестный киллер, майор тогда не выяснил – никаких документов при трупе не оказалось. Да и кто, идя на такое дело, берет настоящие документы? Но безымянный душегуб сделал Федотову царский подарок – такая винтовка стоила не одну тысячу зеленью. Серьезный был человек, не пожадничал, взяв на дело одноразовую китайскую поделку. И майор тогда похоронил его по человечески – поджег джип, устроив киллеру огненное погребение, как языческому воину, павшему в бою. Одному из безымянных солдат необъявленной гражданской войны, бушевавшей в России до самой Катастрофы.
«Ну что же, пришло время и тебе послужить, – подумал майор, бережно, как ребенка из колыбели, вынул винтовку из чехла и ласково провел ладонью от ствола до черного пластикового приклада. – Выполнить свое предназначение…»
И ему вдруг показалось, что прохладный вороненый металл на мгновение потеплел. Оружие лаской ответило на ласку своего владельца.
***На столе стояла початая бутылка водки, куда же в мужском разговоре заполночь без нее? Не по-русски это. Но пил только сержант, перед Князевым остывал стакан с чаем. Ни к чему было перед решающей в его жизни схваткой туманить разум алкоголем, и бывалый его собеседник понимал это. Как никто иной.
– Вот так и стал я, Игореха, инвалидом, – продолжил Байкальцев свою исповедь. – Ну, там пенсия, то да се, это само собой, – Влад плеснул себе водки и покрутил перед собой мутноватый стакан: рука сильно дрожала. – Все пучком. Инвалидность вследствие ранения, полученного в ходе боевых действий. Батя даже на медальку расщедрился, вон, в шкафу валяется. Да только к чему мне медаль, если я тридцатилетний мужик, до краев стакан налить не могу, все равно до рта не донести, расплещу половину.
– Может, пройдет… – неуверенно заметил Игорь, с жалостью глядя на бойца, превратившегося в свою тень.
– Ага! Как червяки могильные жрать меня примутся, так и пройдет. Ты разве не знаешь, что чуть ли не все твари там, наверху – ядовитые? Куснет такая тебя, вроде неопасно, а ты загибаешься. Болтают, что не просто так все это получилось. Не ветром надуло. Мол, вырастили военные всю эту заразу, чтобы на вражьи города сбрасывать. Наши или пиндостанские, кто знает? Но я бы этим изобретателям головенки враз поотворачивал, попадись они мне в руки.
«Уже поотворачивали, – подумал Игорь, глядя в стол. – Опоздал ты…»
Странное дело: сейчас, глядя на товарища, изуродованного одним из отцовских питомцев, он чувствовал странное смятение. Да, убийцы должны ответить. Но так ли безгрешен был сам творец, творения которого, заполонив некогда безопасный город, оборвали и искалечили столько жизней? И такое уж благо – сделать мутантами родных детей? Пусть мутации эти незаметны, их не отличить на глаз от обычных людей, кто знает, чем этот посмертный дар обернется в будущем. Что вырастет из его сына, который сейчас счастливо пускает пузыри и гугукает в колыбельке?
– Вроде бы поправили все врачи, подштопали, а на меня вдруг лихоманка навалилась. Почернел весь, ногти повылазили с корнем. Потом мне один из коновалов госпитальных признался, что хотели было меня в расход пустить, чтобы заразу не распространял. А что? Кольнули бы чем-нибудь, как пса шелудивого, уснул бы я да и не проснулся. Им, головастикам очкастым, человека на фарш для опытов пустить – раз плюнуть. Маринка моя тут же хвостом вильнула, стерва – на кой ей инвалид сдался, который по-малому сходить не может, чтобы не угваздаться с ног до головы. Нашла себе какого-то хрена с Щелковской… Да что это я все о себе и о себе? Ты-то как?
– Я? А что я? – Князев пожал плечами и отхлебнул остывшего чая, отдающего плесенью – тому, с Преображенки, он в подметки не годился. – Побродил, повидал кое-что…
– И в основном метро, наверное, бывал? – подмигнул Байкальцев.
– Случалось, – не стал кривить душой старшина.
– Повезло, – сержант восхищенно цокнул языком. – Мне вот не довелось.
– Да я бы не сказал, чтобы повезло…
– Ну и как там? – пропустил его слова мимо ушей Влад. – Лучше, чем у нас тут, наверное?
– По-другому.
Неожиданно для самого себя, с трудом подбирая слова, Игорь рассказал собеседнику о том, что ему довелось увидеть и пережить на Красной линии. О тяжком труде в готовых обрушиться и похоронить заживо штреках, о прячущихся во тьме тварях, о мало чем отличающихся о них конвоирах…
– Не подфартило тебе, брат… – покачал трясущейся головой сержант. – Выпьешь?.. Нет, нельзя тебе, – оборвал он сам себя и налил в свой стакан. – Может, не зря скрывают от цивильных, что там, в метро, жизнь кипит?
– Да не только от цивильных, – криво улыбнулся Князев. – Я сам не знал.
– Не один ты, – Влад потупил глаза.
– Ты знал тогда, что на Партизанской нет живых никого? – в упор спросил Игорь вопрос, который давно вертелся у него на языке.
С того момента, как он увидел сержанта.
– Знал, – пробормотал Байкальцев. – Да все наши знали.
– И что на смерть меня ведете – тоже?
– Догадывались. Многие были против. Я тоже. Но это приказ, понимаешь? – сержант поднял на Князева глаза, в которых дрожали слезы. Или они просто слезились от выпитого.
– Я слышал, как ты хотел меня предупредить, – успокоил его Игорь. – А что Федотов? Ему тоже приказ дали?
– Сволочь он, этот Федотов, – буркнул Влад, накатывая еще полстакана – только зубы выбили дробь по краю. – Он бы и без приказа тебя… У него на тебя давно зуб. Знаешь, – нагнулся он к собеседнику. – Люди бают…
***Если в день выборов на Первомайской собралась огромная толпа, то теперь вообще яблоку негде было бы упасть. Пришли все от мала до велика: притащились, ведомые детьми и внуками, старцы, почти не встающие уже с постелей, принесли младенцев кормящие матери. А уж те, кто мог прийти сам… Не было только бойцов несущих вахту на входах в подземелье, да и те остро завидовали счастливцам, которые увидят «бой века».
Увы, в записи его увидеть будет невозможно, а посему передаваться рассказы о нем будут из уст в уста, обрастая подробностями и вымыслами, постепенно превращаясь из были в легенду.
Первомайцы не были избалованы такими зрелищами. На ежегодные бои за краповый берет, проводившиеся в заброшенном подземном складе (личная заслуга полковника Балагура, свято чтившего традиции боевого братства), приглашались единицы, а все азартные игры были строго запрещены законом. И если шустрых мелких тварей можно было стравливать где-нибудь в укромном уголке, то где на «подводной лодке», которую представляли собой две станции, найдешь место для гладиаторских боев? Обыватель же во все времена и во всех землях жаждал, жаждет и будет жаждать крови. Даже после Конца Света. Главное, чтобы кровь эта была не его, но проливалась в изобилии на его потеху.
Незадолго до назначенного часа президент со свитой стояли на помосте, за ночь превращенном в настоящий ринг. Появились ограждающие канаты, красный и синий углы… Батя был облачен в длинный махровый халат – по условиям, участники должны биться с голым торсом, дабы избежать всяческих ухищрений, – а кровь уже не так хорошо грела стареющее тело.
Утром, облачаясь перед зеркалом, Николай Михайлович смотрел на себя и не знал, радоваться или печалиться.
Радовался, что до сих пор, несмотря на годы, сохранил отличную физическую форму – его мускулатуре позавидовали бы не только сверстники, но и иные молодые, лишнего жира тоже было совсем чуть-чуть – в основном на животе, где рельефные некогда бугры мышц понемногу стали оплывать, хотя никаких складок пока еще не наблюдалось.
Грустил – потому, что видел в зеркальном отражении старика. Старика – хорошо сохранившегося, спортивного, накачанного даже, но старика. Белая дряблая кожа с проступающими тут и там синими веревками вен, рыжие пигментные пятна, пятнающие ее, багровые звездочки расширенных капилляров, мертвые, перламутрово-серые проплешины старых шрамов…
Хамелеон какой-то, а не человек.
«Ты старик, Коля, – думал он, массируя синие мешки, набрякшие за ночь под глазами: несмотря на важность момента, он так и не смог уснуть до утра. – Пусть даже победишь ты сегодня этого мальчишку, хотя это непросто, что с того? Это же не сказка, в которой, победив, можно впитать силу побежденного. Ты уже сейчас стар, а через несколько лет окончательно станешь развалиной. Кто придет тебе на смену? Балагур? Он немногим младше тебя. Кто-то еще… Кто?»
Больше всего президент сожалел, что так и не продолжил свой род. Сперва казалось, что успеет: девицы так и льнули к некрасивому, но привлекающему своей звериной силой спецназовцу. В женской ласке не было недостатка – ни одна особа женского пола не задерживалась в его жизни дольше месяца. В старые добрые времена до Катастрофы… А потом, когда на его мощные плечи свалилась ответственность за людей, это вообще отошло на второй план. Даже не на второй, а на девяносто девятый – столько всего надо было успеть, решить, сделать… Времени едва хватало на банальное удовлетворение потребностей кипящего энергией организма.
