Михаил Белозеров - Черные ангелы
— Разве дело только в планшетнике? — удивился Леха. — У нас есть запись расследования.
Я поморщился. Дело в том, что запись надо было еще монтировать, иначе бы главный ничего не понял.
— Да! — почти закричал главный. — Потерять такой козырь! Да мы бы могли!.. — он замер с куриной ножкой в руках, унесенный воображением в невидимые дали.
Леха незаметно пожал плечами и с ухмылкой покосился на меня. Ему приходилось выслушивать от шефа и более грозные тирады.
— …Можно было утереть нос любому конкуренту!..
На большее у него фантазии не хватило.
— …Или на худой конец продать!..
— Шеф! — дружно и радостно вскричали мы, — тогда бы нас точно посадили в тюрьму!
Ведь фактически из планшетника ничего нельзя было выжать, кроме его физического наличия как улики, которая подтверждала пришествие инопланетян. Но этот факт и так был известен.
— А где Мирон? — спросил он вдруг абсолютно спокойным голосом и принялся за куриную ножку.
— Он… — я замялся, — ушел…
— Все… все… все! — замер он. — Идите вы… правдолюбы! Идите работайте! Дело закрыто!
Похоже, ему надо было принять за воротник, и он нас просто выпроваживал. Я понял, что он принял решения, исходя из личных надобностей, а не из соображений стратегии.
— Шеф, у нас еще есть полдня… Похищена полицейская… мы будем… мы можем… Завтра утром…
— Идите… идите… к Луке, теперь он ведет расследование. У меня голова трещит. Делайте что хотите… век бы вас не видать…
Мы уныло вышли из кабинета. В коридор выскочила секретарша Вениаминова Зоя и сообщила:
— Тебя зовет Арон Самуилович, — она выразительно потыкала пальцем в пол.
— Спасибо, я спущусь, — ответил я.
Тогда я не придал этому значения. Может быть, Арон Самуилович просто хотел выпить со мной кофе? Если бы я сразу очутился у него в магазине, наверное, вся история закончилась бы раньше времени.
Леха спросил:
— Ты чувствовал себя когда-нибудь озлобленным?
— Конечно, чувствовал, — ответил я, соображая, что делать дальше.
Лука, конечно, не лучший выход из создавшегося положения, но мне приходилось работать и не с такими людьми. Когда я попал в переплет из-за корпорации 'Топик', мне понадобилась вся выдержка, на которую я был способен. А обходились со мной очень жестко, и я знал, на что способны люди, наделенные властью. Разумеется, Лука не тянул на штатного дознавателя прокуратуры или костоломов 'Топика', но работать с этим человеком все равно было трудно. Пожалуй, один Леха благодаря природному юмору умел с ним ладить. Такого юмора у меня не было, вернее, он улетучивался, когда я общался с Лукой.
— А Мирон-то был? — спросил Леха с тоской в голосе.
— Был, — ответил я, испытывая чувство неполноценности, потому что и Леха мне не верил.
Что мне оставалось делать? Если бы я сказал, что Мирона не было, что мне все приснилось, было бы еще хуже.
— Ну был, так был… — согласился он и вдруг добавил: — Мне все надоело… Пойду свою 'мамию' собирать…
— Леха… — удивился я, — ты что, бросаешь меня?
— Устал, — вздохнул он, не глядя мне в глаза. — Может, этих зеленых человечков и не существует?.. А?.. Кто знает?..
— Леха! — воскликнул я. — Чутье потерял?! Назревают такие события… блондинка… летчик… Мирон… бармен…
— Потерял… — признался он, — вот если бы у меня была жена, если бы меня не бросило правительство, если бы главный был родной мамой, я бы всех простил, и то бы подумал. А так, гори оно все синим пламенем…
— Может, ты и прав, — сказал я, чтобы облегчить его страдания. — А мне деваться некуда.
— Ладно… — произнес он с горечью, в которую вложил всю мудрость человечества.
Действительно, в сложившейся ситуации каждый из нас был волен выбирать. Мы пожали друг другу руки и разошлись. Он поплелся к себе в каптерку. Его фигура выражала опустошенность. А я открыл дверь в кабинет Луки. Он лихорадочно диктовал своему новенькому баснословно дорогому квантовому компьютеру статью. Даже у Алфена была далеко не самая последняя модель. Хоть в этом Лука утер ему нос. На гвозде, вбитом с стену, висела его знаменитая 'карапуза'. Надо сказать, что его кабинет был еще меньше, чем у главного — в нем даже дивана не было. К тому же в нем было душно, как в кочегарке, которую я имел честь посещать в детстве. Впечатление от пребывания в ней было примерно такое же, как и от пребывания в кабинете у Луки, только раз в пять ярче, потому что на Марсе всегда было минус сорок, а в кочегарке, как утром в тропиках — все плюс тридцать пять. Но Луке все было нипочем. Он никогда не потел. Зато я сразу покрылся предательской влагой — сказывалось вчерашнее чаепитие.
— Привет, — сказал я. — Я пришел…
Он сдвинул на лоб очки и уставился на меня. Усы его грозно шевелились, а лицо как всегда выражало крестьянскую хитрость. Было такое ощущение, что Лука знает обо всем на свете. Надо ли говорить, что синяк на шее, оставленный Пионовым, приобрел синюшный оттенок, а по краям пожелтел. Впрочем, точно такой же был у меня на лице справа.
Я взял в углу комнаты стул, поставил его в центре комнаты и сел, давая понять, что я не мальчик на побегушках. Он тряхнул головой, очки упали на переносицу, и сказал:
— Сейчас смотаешься в Смольный… к одному человечку. Я ему сбрасываю информацию о твоем планшетнике, летчике и Мироне Павличко…
Оказывается, за заботами о собственном здоровье Алфен не забыл позвонить Луке и сообщить последние новости.
— Ты и об этом раскопал? — спросил я, помня первую заповедь журналиста — не выдавать своего информатора, то есть Таню Малыш. Я только забыл, что этот информатор уже мертв.
— Конечно, — многозначительно произнес он. — А человечек расскажет нам о вторжении. Отнесешь ему бутылку водки.
— У меня могут быть неприятности, — признался я, — планшетник тянет на два года.
Я уже знал, к кому он навострил лыжи — конечно к Курдюмову, к кому еще? А если Курдюмов узнает, что еще кто-то знает правду о блондинке, то я точно попаду в список невыездных, и тогда прости-прощай Марс. Я почувствовал старый, противный запах системы. У меня не было ни малейшего желания снова бодаться с ней. Вот чего я действительно боялся, поэтому и не стал на Земле классным журналистом.
Еще я мог сказать Луке, что Курдюмов натурой не берет, но промолчал.
— Если работаешь репортером, то надо быть самым циничным и продажным, — нагло заявил Лука мне в лицо.
— Но не до такой же степени?! — удивился я.
Я не требовал от него жалости, но хотя бы элементарной порядочности.
— Сынок… — устало сказал он, глядя на меня поверх очков, — когда проживешь с мое, то поймешь, что миру на тебя наплевать. Ты думаешь, что поступаешь справедливо, но никто этого не оценит и не повесит тебе на пуп звезду героя.
— Да ты такой же беспринципный, Лука, — сказал я, — как и все земляне.
Всегда найдется предатель, разрушающий систему. Страны разваливаются именно из-за таких людей: десяток неразборчивых в средствах политиков, десяток денежных тузов, не уважающих законы, десяток циничных журналистов — и общество начинает на них равняться. Потом кое-кто из них становится национальным героем. Вот об этом Лука и напомнил мне:
— Лучше жить без принципов, чем лежать в гробу мертвым идеалистом!
На нем была даже майка цвета американского флага — красно-бело-синего тона. Где он ее откопал? Этой стране давно уже никто не поклонялся. Может быть, он тайный агент бывшей супер-державы?
— Вот это здорово! — воскликнул я. — Ты думаешь, что прав?
— На все сто! — сказал он безапелляционно.
Я помолчал, разглядывая его. Мне надоело спорить.
— Ладно, — сказал я почти примирительно, — твои взгляды меня не касаются. — Что ты собираешься делать?
— А ты сам не знаешь?
Даже усы у него топорщились от возмущения, потому что он считал меня никчемным журналистишком.
— Я знаю, что ты наверняка что-то раскопал, но молчишь.
— Ха-ха… — он коротко рассмеялся. — Где тебя учили так грубо льстить.
— Ну и черт с тобой! — сказал я. — Какой же ты профессионал, если не делишься информацией. У меня тоже кое-что есть.
— Ну да? — удивился он скоре всего тому, что кто-то что-то знает больше его самого. На этот раз я заставил его пошевелить мозгами. — Ладно, говори, что знаешь, и убирайся. Мне такие помощники не нужны.
— Так не пойдет… — заявил я.
— Хорошо… — И я удивился, как он быстро сдался. Мне даже показалось, что в этом крылся какой-то подвох. — На прошлой неделе в правительстве решался вопрос о вторжении.
— Боже мой! — воскликнул я. — И это твоя тайна? Да об этом твердят на каждом углу.
— Твердят, да не на каждом, — возразил он. — Официальное решение говорит о том, что начат реализовываться некий план.
— Что за план? — удивился я.
— А вот об этом я тебе ничего не скажу.
