Елена Ершова - Неживая вода
— Спать надо, — сдержанно проговорил он. — Сил накопить.
А про себя подумал: 'Какая разница, у кого теперь ключ? Главное, донести его до заповедного места и открыть замок. А там… а там…'
Дальше слова не шли, и рядом не было верной Званки. Ее призрачный голос потонул в тоскливых ночных звуках, и оттого Игнат будто оглох и потерялся во тьме. Она заключила его в стылые объятья, вложила в разлом на спине зерно ожесточения. И оно начало вспухать, острым ростком прорывать рыхлый чернозем души. Прав был изгнанный из пекла навий: чертом стать легко. Греясь в спальном мешке, Игнат сжимал скрюченными пальцами грудь, где раньше висел ключ, но не хватало тепла и вымораживало сердце.
А ночь текла глухая, беспросветная.
Следующим утром они не разговаривали. Игнат теперь выглядел под стать Эрнесту: был угрюм и запущен, оброс щетиной и, несмотря на все попытки очистить и высушить одежду, все же основательно испачкался и провонял тиной. Глаза Эрнеста и вовсе ввалились, украсились красноватой паутиной капилляров. Фляга почти опустела, и Эрнест смотрел волком, а в его движениях появилась нервозность. Но все же по своей природе он был общителен, а потому не выдержал первым.
— Вот ты говоришь, что я сына своего предаю, — заговорил Эрнест. — Может, оно и так. Только думаешь, отчего я по таким местам шатаюсь, жизнью рискую да со всякой нечистью, вроде тебя, связываюсь?
Игнат хмуро глянул из-под надвинутых бровей. Затевать ссору с провожатым ему не хотелось. Путники сошли на гать и сняли лыжи, и деревянный настил слегка пружинил под ногами. Кое-где бревна оказались расшатаны, и приходилось идти медленно, чтобы не угодить в очередную прореху. По низу стлался туман, и ниже колен рассмотреть что-либо было совершенно невозможно. Игнат только надеялся, что топи здесь были неглубокими и замерзшими, а болотные твари успокоились до следующей ночи.
Не дождавшись от Игната ответа, Эрнест продолжил:
— Скажет кто-то: совсем пропащий человек этот Горский. Работать не хочет, сына на чужих людей оставляет. И прав будет, если поверхностно смотреть. Только верно ты угадал, есть у меня темная думка. А, может, не думка это, а последняя моя надежда. Помнишь, я рассказывал, что прадед мой в чистильщиках служил, а потом от чумы едва не помер?
Он замолчал, выжидая ответ. Игнат кивнул и буркнул под нос:
— Помню. А еще говорил, что шаман мертвых воскресил.
Эрнест засмеялся сухим лающим смешком, протянул:
— Запо-омнил! Оно и хорошо. Значит, и дальше мои слова на ус намотаешь, не такой уж ты дурак. Поглядишь — вылитый прадед Феофил в молодости. Таким же богатырем был, коли на печи сидел — печь под ним проминалась. Кулаком поленницу выбивал. А сердце — доброе да податливое. Мухи не мог обидеть. Потому, наверное, темные думки его и сгубили. Только я его заветы исполню, на сей раз победа за мною будет.
— Кого же ты победить хочешь? — угрюмо спросил парень.
— Болезни, — быстро ответил Эрнес и добавил тише. — А, может, и смерть саму.
Вдохнул, поправил рюкзак, сверился с компасом — стрелка дрожала, указывала дорогу, словно сказочный клубочек. Но Игнат сейчас же пресек несерьезные мысли: хватит с него сказок.
— В этом мы с тобой похожи, верно? — между делом продолжил Эрнест. — Не знаю, кем тебе приходится эта Званка и что за беда с ней приключилась, только ведь и у меня была подруга сердца. Любил я жену свою. А она, как свечка на ветру, истаяла. Из хорошей семьи была, из интеллигентной. Наукой занимались и отец ее, и мать. А мои — учителями были. С чистильщиками дружбу водили, так и нас познакомили. Вот я и говорю — проклятие этих земель нашу семью задело, — Эрнест покачал головой, сгорбился еще больше, отвернулся. — Чуму-то мой прадед одолел, а вот женина семья беды не миновала. Нахватали ее родные радиоактивной дряни. И сами рано убрались, и дочку лейкозом наградили. Знаешь, что это такое?
Он по-прежнему не смотрел на Игната, и, видимо, не ожидал от него ответа.
— Белокровие по-нашему. И спасти не смогли, — голос Эрнеста теперь упал до хриплого шепота. — А самое страшное, что это по наследству передаться может. Только денег на обследование нет, и не знаю, добрался ли этот недуг и до моего Сеньки…
Игнат споткнулся, кинул быстрый взгляд на Эрнеста. Тот, наконец, повернул к парню заросшее лицо.
Глаза казались еще краснее обычного и влажно поблескивали в обрамлении опущенных рыжих ресниц. Вспомнился Игнату растерянный взгляд мальчика, когда он провожал отца в долгую поездку за добычей и соседку Вилену, чья рука давила на худенькое плечо, как надгробный камень. Вспомнился печальный голос Сеньки:
'Что ей до меня? Одно слово — не родной…'
И сердце смягчилось.
— Неужто фельдшеров во всем Опольском уезде не сыскать? — спросил Игнат. Эрнест пожал плечами, ответил уже спокойно, словно справившись с минутной слабостью:
— Почему же… Есть. Только оборудование не то. Надо в город везти. А лучше — в столицу. Да только кто повезет? Вот я деньги и коплю, помаленьку дело движется, но ты мне, брат, надежду дал. Хоть и чертенок, да все равно в сердце у тебя нету зла. А говорят, что только чистые да наивные души могут в заветное место попасть.
'А ведь едва меня в болоте не утопил', - мысленно попенял Игнат, но ничего не сказал. Только хмыкнул и перебросил рюкзак на другое плечо.
Туман теперь развеялся, и горизонт стал чистым и прозрачным, но пейзаж не поменялся. Заросли сухого камыша тянулись по обеим сторонам гати, искореженные чахлые ели, будто согнутые годами старухи, едва доставали Игнату до плеча. И вокруг — такая тишина, что кажется, тронь пальцем прозрачный воздух, и над землей прольется тонкий серебряный перезвон, какой бывает, если тронуть нити колокольчиков. А деревянный настил все бежал и бежал вперед, ни конца ему не было, ни края.
— Долго ли еще? — спросил Игнат.
— Скоро, — успокоил Эрнест. — Сейчас с гати сойдем, а там сам увидишь.
Через несколько саженей от бревенчатого настила действительно был сход на ровную каменистую тропу. Она оказалась достаточной твердой, чтобы выдержать вес взрослого человека, или же болота тут пересохли совсем, а потому ступать можно было без боязни. Но сколько путники ни шли, не было ни намека на военную базу. Все те же перекрученные деревья, все тот же пустой и прозрачный воздух, все та же звенящая тишина.
— Да где же? — вновь не выдержал Игнат и остановился.
Эрнест по инерции прошел вперед и только потом притормозил. С видимым неудовольствием глянул на парня, покачал головой.
— Экий нетерпеливый ты да не сметливый, — устало произнес он. — А ну-ка, послушай! Он притопнул сапогом, и из-под каблука донесся глухой гул, будто внизу под тропою не было ни воды, ни глины, а только пустота.
— Думаешь, враги наши дураками были, чтобы под бомбы убежище подставлять? — сказал Эрнест.
И замолчал, но Игнат не стал спрашивать снова, где секретная база. И так уже понял, что стоит прямо над ней.
8
Будь Игнат один — прошел бы мимо, не заметил. Да и как заметить, когда вокруг — болота да пустоши, под ногами — сухая трава и камни, а сам вход — обычный канализационный люк, такого добра в любом селе на дорогах хватает. Только, наклонившись, Игнат разглядел знакомую уже гравировку: птицу с человечьей головой и сердце екнуло. Подумалось:
"Вот, где ее гнездо… Не на высоких дубах покоится, а под землей скрыто. Да и может ли быть по-другому? Темная тайна здесь хранится…"
Рядом с гравировкой виднелось отверстие. Эрнест поддел его пальцами, и люк откинулся, а до Игната донесся лязг проржавевших петель.
— Прошу, гость дорогой! — расшаркался Эрнест.
Игнат вытянул шею и с опаской вгляделся в открытый зев колодца — от самого края вниз уходили железные скобы, но дна было не разглядеть, и парень отрицательно мотнул головой.
— Сначала ты.
Эрнест усмехнулся, но спорить не стал, полез первым. Игнат подождал, пока рыжая макушка не скроется в черноте провала и тоже перевалился через каменистый край. В последний раз мелькнула над головою серая проплешина неба.
А потом люк захлопнулся, будто гробовая крышка, и навалилась чернота.
Игната обдало пылью и каменной крошкой, пахнуло затхлостью. Время вдруг повернулось вспять, и почудилось — он снова находится в бабкином подвале, а за стеной бушует, ревет пламя, и черные тени у плетня требуют свой страшный выкуп.
Игнат замер, судорожно вцепился в ржавые скобы и прислушался к шорохам, что доносились снизу. Позвал слабо в темноту:
— Эрнест?
Но никто ему не ответил. Кругом царила звенящая тишина, от которой закладывало уши и сердце начинало учащенно биться.
Игнат протянул дрожащую руку, и его пальцы тут же уперлись в каменную кладку. Ощупал — камень казался оледенелым, должно быть, сюда время от времени просачивалась вода. Игнат с отвращением вытер пальцы о тулуп. Почему-то подумалось о сырых подземных пустотах, где копошатся жуки и безглазые черви.
