Антон Грановский - Имперский крест
Терехов наморщил лоб, а затем раздумчиво проговорил:
– Думаю, дело тут вот в чем. После того, как ты убил Гитлера, образовался целый пучок альтернативных реальностей. В одних из них фюрером стал не Геринг, а имперский министр внутренних дел Гиммлер. Фашисты не сумели создать ядерную бомбу и в итоге проиграли войну. (Может быть, даже раньше, чем в той истории, которую ты знаешь.) В других альтернативных реальностях они одержали победу и подчинили себе весь мир, однако потом что-то пошло не так, и они выпустили власть из рук.
Профессор перевел дух, затем продолжил, подергивая себя пальцами за крашеный ус:
– Машина времени перенесла тебя в наиболее близкую из возможных альтернативных реальностей. В ту реальность, где фашисты победили, но твой дед каким-то образом выжил и все-таки встретился с твоей бабушкой. Думаю, иначе и быть не могло, поскольку, с точки зрения квантовой физики, позиция наблюдателя чрезвычайно важна. Ты – наблюдатель.
– Попахивает солипсизмом, – заметил Егор.
– Ты прав, – согласился Терехов. – Но никто еще не сумел доказать, что солипсизм – чушь. Для тебя мир существует, пока ты жив и пока ты воспринимаешь его своими органами чувств. И мир этот погибнет в тот миг, когда твои органы чувств перестанут его воспринимать.
– Однако он останется даже после моей смерти, – возразил Егор.
Профессор улыбнулся:
– Мы не можем знать этого наверняка. Разум человека находится в ловушке его восприятия. И шагнуть за границы этого восприятия человек не в силах. Но есть и более простое объяснение, – смягчился профессор, видя замешательство Егора. – Многие связи, существующие в мире, на редкость прочны. Я не могу этого объяснить, однако это так.
– Быть может, все дело в значительности этих связей для мировой истории? – предположил Егор. – И как ты ни изменяй мир, но в нем все равно, при любом, даже самом диком раскладе, появятся Эйнштейн и Микеланджело?
– Может быть, и так, – согласился Терехов. – Быть может, основной смысл твоего существования, дружок, заключается в том, чтобы ты произвел на свет безвестного пока гения, который через тридцать лет облагодетельствует человечество, построив вечный двигатель.
Егор слегка смутился.
– В этом мире есть одна девушка… – сбивчиво проговорил он. – Она существовала и там, откуда я пришел. Думаете, у нее тоже есть великое предназначение?
– Если следовать нашей логике, то это вполне возможно. И как знать – быть может, ее предназначение совпадает с твоим. Но наша дискуссия затянулась.
Егор тряхнул головой, прогоняя несвоевременно нахлынувшие мысли, и сказал:
– Да, вы правы. Пора действовать.
– Я скажу охранникам, что ты наш новый лаборант.
– Они не поверят, – возразил Егор. – Я не похож на арийца.
Профессор удивленно приподнял брови, затем взял с полки небольшое зеркало и протянул его Волчку. Тот воззрился на отражение недовольным взглядом, но тут лицо его вытянулось от удивления. Из зеркала на него смотрел голубоглазый парень с очень светлыми, почти белыми волосами. Егор нахмурился и сказал:
– Теперь я понимаю, почему повстанцы так на меня смотрели.
Профессор дернул уголками губ и иронично проговорил:
– Зная отношение повстанцев к нацистам, рискну предположить, что восхищения и обожания ты в их взглядах не увидел.
Профессор легонько хлопнул Егора ладонью по плечу и ободряюще заявил:
– В любом случае, дружок, никто не назовет твою жизнь неинтересной.
8
Подземный туннель оказался широким коридором, обшитым белыми пластиковыми плитами. Егор и профессор Терехов шли по нему молча. На Егоре красовался такой же белоснежный, хрусткий от чистоты халат, как и на старике. Оба были сосредоточены.
Когда дошли до стальной двери, ведущей из туннеля в научную лабораторию, профессор сказал:
– Когда войдем, веди себя смирно. И не особо полагайся на свои лазоревые глазки, охранники очень настороженно относятся к новичкам. Особенно они не доверяют тем, кто прошел модификацию седьмого поколения, а, насколько я понимаю, с тобой пытались проделать именно это.
– Нацисты и впрямь надеются стать бессмертными?
– Безусловно, – кивнул профессор Терехов. – У них нет для этого никаких препятствий. – Профессор лукаво улыбнулся и добавил: – Если, конечно, не считать препятствием тебя, мой мальчик.
Он подмигнул Волчку и приложил растопыренную ладонь к сенсорной панели электронного замка. Панель осветилась мягким голубоватым светом, а затем раздался мягкий, негромкий щелчок, и дверь приоткрылась.
– Добро пожаловать в святая святых! – торжественно произнес Терехов и распахнул тяжелую бронированную дверь.
Научная лаборатория представляла собой зал размером в сто пятьдесят квадратных метров. Вдоль стен в несколько ярусов тянулись пластиковые и стальные стеллажи, уставленные зачехленной аппаратурой. В дальнем углу зала находился сложный агрегат, похожий на прозрачную телефонную кабинку, вросшую в огромный токарный станок. К кабинке со всех сторон примыкали столики с компьютерами.
Посреди зала, рассекая его на две части, находился блокпост со шлагбаумом и сканирующими рамками, реагирующими на металл. Возле рамок сидели на стульях шесть нацистов в голубых мундирах и уже знакомых Егору шлемах, на каждом из которых сверкала серебряная свастика.
Еще один нацист сидел в паре метров от двери, и он поднялся навстречу профессору. Быстро оглядев Егора, солдат сухо осведомился:
– Кто это с вами, господин профессор?
– Этот паренек – наш новый лаборант, – улыбнувшись, ответил Терехов. – Его зовут Вольфи.
Лицо солдата оставалось холодным и спокойным.
– Я не знал, что список сотрудников лаборатории обновили, – сказал он. – Почему нас никто не известил?
– Вероятно, причина этого – переполох, поднявшийся на испытательном полигоне. Кстати, Ганс, вы не знаете, что там происходит? Я слышал звуки выстрелов, но не стал выходить на улицу.
– Правильно сделали, что не стали. На базу напали повстанцы.
Терехов вздохнул:
– Так я и думал. И когда вы с ними расправитесь?
– Очень скоро. Повстанцы почти разгромлены. Думаю, через полчаса все будет кончено.
Егор стиснул кулаки, но усилием воли потушил яростный блеск в глазах, чтобы не выдать себя.
– Из уважения к вам, профессор, я пропущу вашего лаборанта без списка. Разрешите мне взглянуть на его клеймо.
В глазах Терехова мелькнула озабоченность. Он рассеянно заморгал, и Егор понял, что профессор просто-напросто позабыл про клеймо (чем бы оно там ни было).
Охранник почувствовал неладное. Взгляд его похолодел, он обхватил пальцами рукоять пистолета и рванул его из кобуры. Егор действовал быстро и безжалостно – ударом кулака он отшвырнул солдата от себя, выхватил из кармана халата склянку с «гремучей смесью» и швырнул ее нацисту в голову. Тот заорал от боли и схватился руками за лицо. А Егор уже несся со всех ног к Машине времени.
Нацисты, скучающие на блокпосту, вскочили с кресел и выхватили пистолеты, но на секунду раньше Волчок вынул из карманов несколько химических гранат и швырнул их в противников.
Стеклянные флаконы разбились, полыхнуло пламя, что-то заискрило, раздались крики. Через мгновение Егор оказался возле блокпоста и сбил с ног первого из нацистов.
Выстрелы из пистолета едва не оглушили Волчка, но пули прошли мимо. В поле зрения Егора попали лица двух охранников, и лица эти были ужасны – препараты, которыми были наполнены склянки, за секунду выжгли кожу на их черепах, оставив лишь обожженные красные мышцы и желтоватые связки. Егору показалось, что он смотрит на картинки из учебника анатомии.
Секундное замешательство не прошло даром – очередная пуля обожгла Егору щеку, самый рослый из солдат сбил его с ног и ударил сапогом по лицу. Волчок пытался увернуться, но нацисты, обезумевшие от ярости и боли, обрушили на него такой град ударов, что он услышал хруст собственных костей. Перед глазами у Волчка помутилось, и он понял, что вот-вот потеряет сознание, но в эту секунду снова раздались выстрелы.
Удары прекратились, выстрелы – тоже. Нацисты, избивавшие Егора, замертво рухнули на пол. Егор разлепил заплывшие глаза и увидел склоненное над собой лицо Терехова. Лицо старика было забрызгано кровью. В руках он сжимал пистолеты.
– Живой?
– Да, – глухо отозвался Егор.
Профессор сунул пистолеты в карманы халата и помог Волчку подняться.
– Не знал, что вы умеете стрелять, – прошепелявил Егор разбитыми губами.
Терехов усмехнулся, отчего крашеные усики его лукаво приподнялись.
– Я умею не только стрелять, но и убивать, – уточнил он.
Егор отплюнул кровь и мрачно пошутил:
– В этом я никогда не сомневался.
