Антон Грановский - Имперский крест
Он хотел отключиться, но Егор быстро произнес:
– Посланников из других миров не принято отшивать, профессор. Главное качество ученого – любопытство. Разве это не ваши слова?
Последовала долгая пауза, после которой профессор сухо проговорил:
– Я открою дверь. Но лишь для того, чтобы дать вам пинка.
Заскрежетали электронные засовы, а затем дверь приоткрылась, и Егор увидел худую, морщинистую физиономию, увенчанную всклокоченными седыми волосами. Щеки старика были чисто выбриты, а над верхней губой красовалась щеточка черных как смоль усов.
«Похоже, крашеные усы – это его главный атрибут во всех возможных реальностях», – подумал Егор, не удержавшись от улыбки.
– Добрый день, проф! Вы разрешите мне войти?
Профессор оглядел Волчка с головы до ног, после чего, не произнеся ни слова, посторонился, впуская незваного гостя внутрь жилого бокса.
Лишь когда дверь закрылась, Егор заметил, что в левой руке профессор держит хрустальный фужер с недопитым красным вином. Судя по маслянистому блеску в глазах профессора, тот уже был изрядно под хмельком.
– Ваша физиономия кажется мне знакомой, юноша, – сухо произнес Терехов, разглядывая Волчка. – Мы могли где-нибудь видеться?
– Вряд ли, – ответил Егор. И добавил с улыбкой: – Разве что во сне.
– Что за буча происходит на базе, и зачем я вам понадобился?
– Базу захватили повстанцы.
– Вот как? – Терехов сдвинул брови. – Гм… Скажу вам прямо, юноша: я не занимаюсь политикой. Если вам чем-то не угодили нацисты, выясняйте отношения с ними. Я всего лишь ученый-физик, а мое поле битвы – лаборатория.
– Доктор Морель тоже так говорил.
– Говорил? – Профессор посмотрел на Егора пристальным, тяжелым взглядом. – Правильно ли я понял, что его больше нет?
– Вы правильно поняли.
Профессор отхлебнул из фужера и с усмешкой произнес:
– Что ж… этого мерзавца давно пора было вздернуть на осине. Однако Морель живуч, как кошка. Могу я узнать, что именно вы с ним сделали?
– Лишил его половины черепа.
– Ну, от этого он вряд ли помрет. Кости нарастут, а что касается «серого вещества», то нельзя отрезать половину от того, чего не существует. Проходите в гостиную, молодой человек. Угощу вас вином и бутербродами.
Гостиная, в которую профессор ввел своего гостя, почти не отличалась от той гостиной, в которой Егор привык видеть Терехова – та же старинная мебель, те же хрустальные люстры, светильники и вазы. Профессор оставался верен своими пристрастиям и в этой реальности.
Усадив Егора в кресло и сев напротив, Терехов уставился на него своими мутноватыми голубыми глазами и спросил:
– Итак, что за околесицу вы там несли?
– О чем именно?
– О «посланнике» из других миров.
– Это не околесица. Я познакомился с профессором Тереховым примерно год назад. Он предложил мне принять участие в эксперименте по перемещению во времени. Я согласился. А дальше произошло вот что…
6
Егор пересказал всю историю своих отношений с профессором Тереховым, а также поведал о своих путешествиях в разные эпохи.
Минут пять профессор слушал молча, а потом встал с кресла и, дав Егору знак продолжать, принялся расхаживать по комнате, то и дело ероша рукою жесткие седые волосы. Он был очень взволнован.
А Егор тем временем продолжал:
– …Мое путешествие в бункер Гитлера закончилось удачно. Я доставил вам циркониевый браслет. Однако мысль о миллионах загубленных людей не давала мне покоя. И тогда я решил вернуться в бункер и сделать то, что должен был сделать сразу. То есть… мне казалось, что я должен был это сделать.
– Что именно?
– Вы запретили мне менять прошлое, но я вас не послушался. Я проник в вашу лабораторию, забрался в Машину времени и отправился в сорок второй год.
– Минуту… – прервал его Терехов, задумчиво хмуря лоб. – А где в это время находился я?
– Вы… – Егор запнулся. – То есть ваш двойник находился в это время в больнице. У него был сердечный приступ. Ничего серьезного, насколько я могу судить, – добавил Егор, чтобы успокоить старика.
Тот отхлебнул вина, пристально посмотрел Волчку в глаза и спросил:
– Что было дальше?
Волчок кивнул и заговорил снова:
– Я выставил настройку, забрался в ванну и отправился в прошлое. Проникнув в спальню Гитлера, я убил его. А затем вернулся назад, в две тысячи одиннадцатый год. Но то, что я здесь увидел…
Егору понадобилась пауза, чтобы перевести дух и унять дрожь в голосе. После этого он продолжил:
– Мир изменился. Но в худшую сторону. В том мире, откуда я пришел, войска союзников разгромили немцев. Германия капитулировала в сорок пятом году. – Егор сделал паузу и добавил, повысив голос: – Не сказать, что наш мир идеален, но в сравнении с вашим он прекрасен.
Профессор Терехов взъерошил ладонью волосы. Он выглядел взволнованным.
– Я помню эту историю, – сказал он. – По факту убийства Гитлера было проведено тщательное расследование. Виновные были найдены. Около полусотни человек приговорили к расстрелу.
По лицу Егора пробежала тень.
– Я знал, что жертв не избежать, – хмуро сказал он. – Но был уверен, что это… необходимые жертвы.
Профессор кивнул, словно соглашался с ним, после чего сказал:
– Сразу после убийства Гитлера фюрером стал Герман Геринг. Он объявил программу по созданию ядерного реактора и ядерной бомбы приоритетной. Собрал лучших немецких физиков, работающих в этом направлении, – Гейзенберга, Ганна, Хибнера, и под угрозой расстрела потребовал от них скорейших результатов. Двадцать пятого декабря сорок третьего года немецкий бомбардировщик «Юнкерс Ю-88» сбросил ядерную бомбу на Лондон. Геринг назвал это «рождественским подарком англосаксам». Двадцать седьмого января бомбы были сброшены на Москву и Ленинград. А еще через неделю бомбардировке были подвергнуты четыре города Северной Америки. Нью-Йорк и Вашингтон были полностью стерты с лица земли. Это был конец войны. Герман Геринг провозгласил себя «великим вождем народов».
Терехов отпил из бокала, облизнул губы и продолжил:
– В последующие три года нацисты истребили сто двадцать миллионов жителей Земли и вынуждены были приостановить казни из-за того, что не справлялись с утилизацией трупов. Спустя полтора года Альберт Эйнштейн предложил идею аннигиляции. Казни начались снова, и к пятидесятому году нацисты развеяли по ветру еще около трехсот миллионов человек.
– Эйнштейн работал на фашистов? – изумился Егор.
– Все работали на фашистов, – сказал профессор Терехов. – Другого выхода не было.
Волчок хмыкнул:
– Полагаю, вы говорите это и в свое оправдание?
Профессор покачал головой:
– Нет. Я не собираюсь оправдываться. И не собираюсь оправдывать тебя.
– Меня? – Взгляд Егора стал недоуменным. – Я не понимаю, профессор. Разве я нуждаюсь в оправданиях?
– Ты правда не помнишь, кто ты?
– Я помню свою прошлую жизнь. Но я ничего не помню о нынешней. Судя по тому, что я сумел перепрограммировать боевого робота и без труда разобрался с экзо-скафандром, я принимал участие в их разработке.
– Твое имя Егор Волков.
– Ну да. И что с того?
– Ты называл его своим спутникам?
Егор покачал головой:
– Нет. Они называют меня Волчок.
Профессор усмехнулся и сказал:
– Твое счастье, дружок.
– Почему?
– Потому что Егор Волков – «цель номер семь».
– Цель? Для кого?
– Для боевых отрядов слэвов.
Несколько секунд Волчок обалдело смотрел на профессора, потом тряхнул головой и сказал:
– Проф, я ничего не понимаю. Слэвы считают меня врагом? Но почему?
– Боевые роботы класса «Голем» – твое изобретение, дружок. Ты «создал их из праха земного», начертил на их чугунных головах имя фюрера, вдохнул в них жизнь и отправил на передовую. А если вспомнить, сколько сотен тысяч людей они истребили, то становится понятной та ненависть, которую испытывают к тебе слэвы.
Терехов снова приложился к фужеру, а Егор обдумал его слова и проговорил севшим от волнения и растерянности голосом:
– Если все так, как вы говорите, то я полное дерьмо.
– Не вини себя слишком сильно, дружок. Я был таким же, как ты. Фашисты дали мне лабораторию и карт-бланш на проведение любых экспериментов. Их интересовал только результат. Меня – тоже. Искушение оказалось слишком велико.
Профессор поставил фужер на стол и опустился в глубокое плюшевое кресло.
– Я – гениальный физик, – заявил он, сочувственно глядя на Волчка. – Ты – талантливый программер. Мы с тобой мать родную продадим за возможность реализовать свои способности и удовлетворить амбиции.
Глаза Егора похолодели.
– В прежней жизни я таким не был, – сухо проронил он.
