Александр Зорич - На корабле полдень
Через месяц Кеша вернулся к работе.
Заключение психиатра: депрессия прошла, но прописана медикаментозная поддержка.
Заключение ревматолога: болезнь Киссона-Ялинцева прогрессирует, Кеше прописаны новые, более забористые болеутоляющие препараты.
«Пичкают молодого здорового парня пилюлями, как какого-то пенсионера…»
Я раздраженно пролистал вперед – бесконечные заключения, фотографии, справки, протоколы, выписки из протоколов… Подрагивающая нежным маревом жизнь живого человека, спроецированная на мертвые буквы…
Проходит еще полтора года, и вот на дворе 2617-й.
Иннокентий Растов отправляется в плановый отпуск – он решает воспользоваться приглашением бывшего одноклассника Влада Ножкина (на школьных фотках – толстый близорукий мальчик в свитере с финскими оленями), который теперь – заместитель директора Крымской Астрономической Обсерватории.
В общем, Кеша снова улетает в Крым, где не был со времен своего «похищения».
Пассажирский флуггер доставляет Кешу на Массандровский космодром, тесный и многолюдный, набитый горластыми туристами.
Там он берет вертолет-такси до Ай-Петринской яйлы.
На яйле он отсылает такси и идет прямиком к воротам обсерватории.
Согласно показаниям таксиста с необычной фамилией Феллах, при нем – портфель, который не слишком спортивный Кеша несет с явным усилием, как если бы он был набит кирпичами (метафора принадлежит таксисту).
В обсерватории Кеша и Ножкин празднуют теплую встречу, тем более что ожидается прибытие еще двух приятелей (портфель, согласно показаниям Ножкина, – при Кеше).
Пока трое аспиранток нарезают ветчину и вообще – раскладывают вечерний сабантуй, – Ножкин с гордостью показывает Кеше свои владения.
Тут тебе и двенадцатиметровый телескоп-рефлектор, и радиотелескоп, и новомодный цеппелин, с волшебной плавностью поднимающий оптические средства в стратосферу.
А тут, как заведено на наших обсерваториях уже лет четыреста, – мощный радиопередатчик, способный в принципе добивать далеко за орбиту Плутона, в Облако Оорта. (Такие передатчики нужны на случай войны, чтобы военно-космические силы могли разворачивать на базе обсерваторий дополнительные командные пункты.)
Кеша, отмечает его школьный друг, радостно встречал все новинки – задавал вопросы, трогал руками маховики, фотографировал встроенной в планшет камерой.
Особенный интерес Кеши вызвал передатчик. Что мимоходом удивило Ножкина, ведь это всего лишь обычный передатчик, пусть и мощный…
Затем Ножкин показал Кеше его комнату.
– В тесноте да не в обиде, – вздохнул Ножкин, как бы извиняясь перед дорогим гостем за крохотный метраж. – Сам в такой же живу…
– Да это ничего… Я же ненадолго, – со своей всегдашней извиняющейся улыбкой сказал дорогой гость.
В тот день Кешу долго ждали к ужину. Некоторые из присутствующих за столом даже успели нахлестаться пивом до полного бесчувствия. Наконец встревоженный Ножкин поднялся в комнату Кеши и робко постучал в дверь (он был уверен: гость задремал после муторного перелета со сменой часовых поясов).
Но дверь оказалась незаперта.
Ножкин вошел.
Ни вещей, ни портфеля, ни самого Кеши.
Только на столе пустая упаковка от обезболивающего и стаканчик с яркой зеленой линзой внизу – любимый Кешин напиток «Тархун».
Итак, Иннокентий Растов исчез вновь.
И на этот раз – бесповоротно.
В те дни в Крымскую Астрономическую Обсерваторию понаехало еще больше служилых людей, нежели когда-то на гору Учан-Кая.
Да оно и понятно, ведь Кеша был уже не ясноглазым отроком, а одним из специалистов стратегически важного производства. То есть – секретоносителем.
Как и в прошлый раз, ждали, что через сутки Кеша вернется.
Ждали и через неделю. И через месяц.
Но он не вернулся.
После Кеши Растова осталось лишь загадочное устройство, которое в первые же сутки поисков обнаружил вездесущий (по крайней мере, в координатах Дела № 24) майор госбезопасности Жиль Патру.
Устройство находилось в тракте второго усилителя того самого передатчика, который, по уверениям Ножкина, так заинтересовал Кешу.
Устройство представляло собой почти точную копию той «неведомой зверушки», что обнаружили особисты Технограда полтора года назад, той самой, из-за которой разразился скандал.
С той лишь разницей, что на этот раз устройство было «заряжено». Осью вращения подвижных частей служил не стальной прут, а отрезок спин-резонансного стержня Х-двигателя Д-2. Ну а четыре полости с фрактальным узором на стенках заполнял кварковый клей в инертном состоянии.
На этот раз органы не слазили с шеи технических экспертов, пока те не добились от устройства правды: оно служило для передачи особым образом модулированных тахионных волн. (В деле заключение, подписанное шестнадцатью (!) профессорами и ведущими специалистами отечественных КБ.)
К слову сказать, ничего подобного земная наука делать не умела и, что особенно угнетало специалистов, даже необходимости в таких устройствах не видела…
Однако теперь, поскольку память станка «Аглая», как оказалось, сохранила введенное Кешей техзадание, наши спецы смогли изготовить пару десятков этих тахионных свистулек «на всякий случай»…
Тут бы и конец истории, кабы мы не взяли в июне 2622 года планету Глагол.
На Глаголе, в числе прочего, наши разведорганы, жадно шелестя трофейными клонскими документами, нашли показания одного манихея из Гнезда Камбиза. Его взяла в плен какая-то противопартизанская клонская часть, не важно какая, но для определенности скажем «Атуран».
Показания были в основном стандартными байками полусумасшедшего инсургента, живущего жизнью, мало похожей на нашу. Но одно привлекало внимание: инсургент носил в бумажнике фотографию себя любимого… в обществе Кеши Растова! Ну или персоны, неотличимо на того похожей.
Само собой, клонская разведка не знала «повести о мальчике, похищенном серебряным каноэ», поэтому, хотя и была удивлена дружбе экзальтированного перса с белокурым друджвантом, никаких телодвижений вокруг этой зацепки не предприняла.
Но кто-то из наших разведчиков имел к Делу № 24 касательство, он узнал Кешу и доложил наверх.
И… та-да-да-дам!.. в деле приказ со свежей датой: «По настоятельной просьбе матери, Марии Ивановны Растовой, и отца, Александра Павловича Растова, расследование возобновлено. Главой оперативной группы назначен майор В.Р. Дидимов-Затонский».
Тут у меня в голове взорвалась ядерная бомба.
Я был взволнован практически до истерики.
Притом сразу по нескольким причинам.
Первая причина: недоумение.
Как мог я, третий час знакомясь с материалами дела, не понять, что речь идет не просто о каком-то обычном мальчике, а о сыне самого Председателя Растова? Ведь не может же такого быть, чтобы Иннокентия ни разу не назвали по отчеству, Александровичем? Как я мог вообще всерьез думать, что ради обычного мальчика будут поднимать по тревоге целый разведбат? Ведь взрослый же вроде человек!
Тогда выходит, что Дидимов-Затонский и трое его коллег из Генштаба оказались здесь потому, что пытались по несвежим следам отыскать все того же Кешу?
А значит, в конечном итоге именно из-за сына Председателя здесь оказался и я? И Цапко? И мы все?
Эмоции и мысли, которые возникли у меня на сей счет, были, скажем так, противоречивыми.
С одной стороны, меня радовало, что у нашего анабазиса была некая цель. И притом достаточно гуманная – найти талантливого инженера и любимого сына бесконечно ценного для страны человека, Председателя Растова.
С другой стороны, меня печалило, что цель, которая обозначилась в конце нашего анабазиса, оказалась такой… узкогуманной. Почти частной.
Потому что за хорошим инженером Иннокентием Растовым едва ли будут бегать по линии огня лучшие люди нашей армии.
А вот за сыном Председателя Растова – да, будут.
И ничего ты с этим, черт возьми, не поделаешь. Это – в человеческой природе…
Я насыпал уже сонным ввечеру астронотусам корма из жестяной банки – он был похож на разноцветный бисер, но рыбы, энергично бурля у поверхности, ели его охотно – и решил добить-таки материалы Дела № 24.
Мне оставалась последняя страница.
Докладывал Дидимов-Затонский.
«Вверенная мне группа между 19.07.2622 и 12.08.2622 провела оперативно-разыскные мероприятия в районах населенных пунктов Гургсар, Ботвах, Ауш, в местностях Стикс-Косинус и Стикс-Синус. Опрошены девяносто семь бывших военнослужащих Конкордии, двадцать пять гражданских лиц, девять членов НВФ из так называемых «гнезд». По результатам выявлены три субъекта, предположительно контактировавшие с И.А. Растовым».
«Наконец-то первое И.А.!» – зачем-то обрадовался я.
Далее Дидимов-Затонский официальным языком сообщал, что первые два субъекта не сказали ничего ценного. Зато третий, некто Амет по прозвищу Акульи Жабры из Гнезда Камбиза, сообщил, что познакомился с лицом, похожим на И.А. Растова, когда тот устраивался на ночлег вместе со своей собакой в одной из пещер у северной излучины Стикса-Косинуса. И.А. Растов, по уверениям Амета, просил звать его «Человек из тайги», а свою собаку называл Джеком (кличка собаки совпадала). И.А. Растов был уверен, что рано или поздно другим людям станет известно об их встрече с Аметом. Поэтому он попросил Амета, в случае такого развития событий, «передать привет родителям и сказать, чтобы они не волновались».