Восхождение к власти: день гнева - Соломон Корвейн
- Вы священник старого Бога?
- Ох, - улыбнулся мужчина. - Так теперь называют Христа? Что ж, если вы говорите о триедином Боге, то тогда меня можно назвать священником. – Перейдя к следующей ране на ноге, отвечает. – Да, я настоятель этого храма.
- Как вы смогли так долго скрываться от инфо-культов? – тяжко спрашивает Маритон. – Как вы не попались им на вид?
- Знаете, они любят держаться поближе к «Проклятому ковчегу», и тут их практически мы не видим. Да и мы пытаемся всячески скрывать наличие христианской общины на окраине промышленного района. Нам тут не к чему гости.
- А что такое «Проклятый Ковчег»?
- Ваш «Круг интеллекта», – смазывая мазью ещё одну рану, молвит священник. – А вы, я так понимаю оттуда? И что же с вами случилось, что вас сюда выгнали, если не секрет?
Маритон тяжело выдохнул, а на глазах появились проблески слёз, готовые снова окропить щёки. И всё же ответ, чугунной фразой, даётся:
- За что? За любовь и человечность. У нас больше нет преступлений, за которые наказывают.
Служитель культа понял, к чему клонит спасённый им мужчина. Поэтому тут же прекратил разговор о наказании, подняв ладонь раненного и обработав её, залив обеззараживающим раствором нижнюю часть, практически лишённую кожи и перебинтовал её.
- Может, скажите имя?
- Я Маритон УК-115, – нелегко отвечает мужчина.
- «УК-115»? – удивлённо звучит вопрос. – Мы давно перешли на фамилии вместо кодов. А что они, кстати значат?
- «115» это личный номер в отделе на работе. А «УК»… «упраздняющий криминал». Особый статус в обществе, показатель борьбы с элементами… которые считаются преступными…
- Понятно. А я Флорентин Антинори. Настоятель этого храма и пастырь всех христиан в городе.
Мужчина нахмурился.
- Вы популярная фигура, в высших кругах города. Вас даже ликвидировать хотели, только вот за что? – грузно спрашивает Маритон.
На лице священника проявилась лёгкая усмешка:
- Господь милосердный наделил многих людей в городе стремлением к вере. Я в городе единственный выживший пастырь и мне выпала тяжёлая миссия стать поводырём для людей в это тяжкое время, - без всякого самолюбия твердит Флорентин. – Мы исповедуем веру, идеи, которые не нравятся городской власти, а меня хотят убить, потому что считают главой прихода.
- А «Вольники» ваших рук дело?
- Нет, – с неприязнью ответил Флорентин. – Они называют себя христианами, но таковыми не являются. Это еретики и отступники от Бога. Они практикуют свободную любовь и поощряют омерзительные противоестественные браки. Они террористы, которые стремятся лишь побольше пролить крови врагов, а их свирепость, в том числе и к союзникам, опровергает милосердие, что делает из них язычников.
- Христиане, – выдохнул изгнанник. – Как же у вас всё сложно.
- Проще, чем ты можешь подумать, – накладывая повязку на кровоточащее запястье левой руки, выговорил Антинори. – Что ж, вот практически тебя и подлатали. Осталось только умыть тебе лицо и обработать раны на нём.
Священник отстранился. Маритон, сквозь тяжесть в мыслях и полнейшую ментальную апатию, попытался отстраниться от мрачных размышлений. Но единственные думы, которые лезут в голову это об этом месте и его настоятеле. Этот христианин не такой, как большинство в Информократии и мужчина видел это. Флорентин не ломится проповедовать с сектантским фанатизмом о Боге, не витает навязчивой мухой, рассказывая взахлёб о вере, как это делают культисты, ищущие лишь славы в подражании самим себе. Антинори же спокоен, кроток и сдержан. Не фанатик веры, не идол для последователей. Пастырь для оставшихся христиан, ведущий их не на бойню, но готовый их защищать до смерти. Не убийца, кромсающий любого, кто может показаться врагом, а милосердный слуга своего Бога, готовый предоставить кров любому нуждающемуся. Именно таким показался Маритону Флорентин за пару минут общения.
- Вот, – доносится из темноты голос. – Утри лицо, оно совсем грязное.
Маритон протягивает руку, и хватается за небольшую выцветшую тряпку. Кончики пальцев ощущаю влагу на ней, как холодок бежит по коже. К лицу прикасается мокрая ткань и движение за движением, стирает подсохшие кровь и грязь.
- А кто это? – пытаясь обернуться назад, вопрошает Маритон. – Вон там, на полотнище. Мужчина.
- Это господь наш, Иисус Христос, – печально отвечает Флорентин. – Одно из последних изображений в этом злосчастном краю. Все остальные были уничтожены, кроме одной иконы, хранящейся далеко на севере.
- А зачем оно вам?
- Это наш символ. Христос наш пастырь, ведущий сквозь дебри неверия и океан невзгод. Именно за этим изображением кроется наше единство и наша сила. Это символ, за которым идут люди и под которым начнётся война. Это символ нашей веры.
- Война?
- Да. Вы разве не слышали? – удивился Флорентин. – Рим не так давно пал, не выдержав натиска Рейха. Теперь очередь, скорее всего, будет за Информакратией. Оплот антихриста, воплощённый в лживых апостолах скоро рухнет. И тоже встанем на это путь, во имя будущего мира. – Священник выпрямился и простёр руки в сторону, заговорив чуть громче. – Отсюда начнётся борьба с античеловеческим режимом. Но борьба не силой оружия, а волей и словом.
Маритон натужно ухмыльнулся:
- Что ж, раз вы затеяли борьбу, тогда я хочу вам сказать, чтобы вы поскорее отсюда уходили. Через несколько часов или минут здесь будут бомбардировщики. Им дано задание полностью сжечь город бомбами.
Улыбка коснулась губ Флорентина:
- Мы знаем. В штабе врага есть те, кто ещё верит в истину и знает, что царство электронного антихриста скоро рухнет. Мы практически собрались и через час будем готовы покинуть город, – Антинори обернулся к наполненному сопением залу. – А теперь простите, мне нужно будить людей.
Когда Маритон попытался подняться, в кармане изодранного и грязного плаща что-то неудобно пошевелилось и кольнуло в ногу. Пальцами внутри одежды мужчина зацепился за край, чудом уцелевшего маленького диска, и вынул его. Ни единой царапины, ни вмятины, целый, словно он всё это время находился в защищённом месте, в сейфе, пока его владелец кубарем катался и получил десяток ран.
- Флорентин, – воззвал Маритон, протягивая дискету.
Почесав плохо стриженую бородку, Антинори повернулся к тому, кто позвал его.
- Я думаю, это вам поможет в борьбе. Тут всё, чего боится власть Информакратии. Все грехи и преступления. Позорные секретные моменты.
