Сильные не убивают - Яна Каляева
— И сказал Митрандир Куруфину: «Все мы сделаны из одних и тех же веществ. Все вокруг — и звери, и птицы, и звезды, и камни — это одно большое, единое целое, которое в свой час рождается, живет и в свой час умирает».
На улице ярче чувствуется пот Алика. То ли от усталости, то ли от этого запаха слегка кружится голова. Интересно, согласится Алик зайти сейчас в мастерскую, чтобы мы с ним того-этого?
Видимо, я действительно не в форме, потому что Алик первый замечает опасность и дергает меня за руку, пытаясь увести назад. Но уже поздно — четверо уличных снага взяли нас в полукольцо. Один выступает вперед и смачно плюет Алику под ноги:
— Очешуел совсем, челдобречек — с нашей бабой по нашему же району гулять, врот? Свои совсем уже не дают, нах?
Алик вроде бы начинает что-то говорить, как и положено в таких случаях — спокойно, без страха, но и без лишней агрессии, словно успокаивая стаю бродячих собак. Вот только я слишком устала, чтобы терпеть эти мальчиковые социальные игры. Кастет сам скользит на руку, легкая тень окутывает плечи, и несколько плавных быстрых движений прекращают спор. Первого снага — в шею сбоку по артерии. Второго — под затылок… слабовато, пожалела… тогда под коленки, чтобы полежал-отдохнул. Третий успевает коротко замахнуться, а вот блок поставить не догадывается и огребает аккуратный удар в солнечное сплетение. В руках четвертого блестит нож… хочешь по-взрослому, мальчик? Выкидываю клинок, нацеливаюсь на его правую руку, на сухожилие… И тогда тот, который получил под коленки, орет:
— Стопэ, пацаны, это же она, ять! Телочка, которая жуков валила!
Не могу решить, что делать — вмазать ему в челюсть за «телочку» или пощадить за проявление, пусть и запоздалое, какой-никакой мозговой деятельности?
Парень с ножом убирает оружие, чем спасает свою правую руку. Тот, кто узнал меня — главный, видимо — встает и говорит примирительно:
— Прости, не признали, ска. Ты же Соль, та самая, так?
— А что если не та самая, то можно уже и гоп-стопить?
— Да мы бы девку не тронули, нах! Мы не конченые, ска! К человеку вопросики были, по-мужски, врот!
— Четверо на одного — это по-мужски? И что за расизм вы тут развели?
Парни насупливаются. Вообще природа их агрессии понятна. Межрасовые как браки, так и фигли-мигли — не редкость в наши дни. Однако снага-хай — низший сорт везде, в том числе и на брачном рынке. Те из нас, кто добился в жизни хоть чего-нибудь, часто ищут партнеров среди кхазадов или людей — обычно среди тех, кто поплоше и от безрыбья соглашается, так и быть, встречаться со снага.
— Ладно, пацаны, без обид, — вмешивается наконец Алик. — Нам пора. Бывайте.
Уходим, спиной чувствуя тяжелые взгляды.
— Знаешь, за меня никогда раньше не заступалась девушка, — говорит Алик со странной какой-то интонацией.
— Прости… Не подумала, что тебе это может быть неприятно. В следующий раз постараюсь более трепетно отнестись к твоему хрупкому мужскому эго.
— Да ну что ты! Не за что извиняться. Если бы мне отбили почки, это тоже было бы по-своему неприятно.
До дома Кляушвицов идем в молчании. Вот вроде я и устала как собака, а сорвать с Алика одежду и прижаться к нему всем телом хочется только сильнее. Спрашиваю небрежным тоном:
— Зайдешь?
— Знаешь, Солька, давай, наверно, в другой раз. Тебе бы поспать…
— А я без этого не усну.
Алик колеблется, и я просто тяну его за рукав. Ну, не то чтобы он особо сопротивлялся… В следующие полчаса то и дело зажимаю себе ладонью рот — это все-таки мой квартал, как-то надо будет соседям потом в глаза смотреть.
Когда мы оба переводим дыхание, спрашиваю:
— Останешься? Токс точно не будет дома до вечера.
Алик не отвечает, только нежно целует меня в уголок рта, быстро одевается и уходит. Провожаю его глазами. Ведь все же нормально? Алик сам говорил, что мы не будем делать это сложным…
От низа живота по всему телу расходится невыразимо приятная, освобождающая пустота, и я засыпаю, не думая больше ни о чем сложном.
Глава 15
Три главных правила
Кошмар первых дней в качестве директора снажьего детского дома нового, неизвестного никому образца подошел к концу. Начался будничный кошмар на постоянной основе.
В подъездный период мы получали отовсюду много помощи — трагедия была еще свежа. Люди, кхазады и снага приходили каждый день, приносили детям еду, одежду, игрушки и книги, играли с ними, меняли подгузники малышам — в общем, всячески помогали нам разгребать этот бардак. Но время шло, а у каждого есть собственная жизнь… Поток пожертвований и волонтеров редел с каждым днем.
Борхес на полную мощь задействовал административный ресурс, и за две недели всех грудничков удалось пристроить на усыновление в семьи. Кого-то забрали родственники — хотя за одной четверкой явились укуренные в хлам торчки, и малыши так отчаянно вцепились в мои колени, что я выгнала этих горе-дюдяшек поганой метлой. Некоторых ребят постарше удалось пристроить в училища с общагой и полным пансионом. Итого на нашем попечении осталось шестьдесят четыре снага возрастом от двух до пятнадцати лет, и мы были предоставлены сами себе.
Город выделил нам пустующее здание, в котором раньше располагалась какая-то казенная контора. Оно было в приличном состоянии, но невыносимо унылым — канцелярская атмосфера глубоко въелась в сами стены. Токс две недели что-то там делала с бригадой кхазадов-добровольцев, и когда я вошла, то не узнала это место.
Каждая комната стала небольшим произведением искусства. Здесь морская тема — ракушки, водоросли, рыбы с глазами Будды. Там — осенний лес, зелень с золотом. Тут — песок, маленькие крабы оставляют за собой сохнущие на солнце следы. Цвета глубокие, но не слишком яркие, щадящие для глаза. Больше всего мне понравился центральный холл с потолком, раскрашенным под звездное небо.
Мебель у нас бэушная, разномастная — мы старались обходиться пожертвованным, деньги тратили только в крайних случаях — но Токс расставила ее так, что она создавала атмосферу домашнего уюта, а не нищеты. Всюду веревочные лестницы, шведские стенки, спортивные снаряды, качели — все для безопасного высвобождения переполняющей юных снага энергии.
Выдыхаю:
— Токс, это… потрясающе, правда! Но ты понимаешь, чем они все это изрисуют? Это же снага, такова наша природа…
— Не природа, —
